В этот момент Кортес, должно быть, остро ощутил давление происходящих за его спиной событий. Теперь ему следовало опасаться не только Веласкеса, но и Гарая. Для обеспечения безопасности базы теперь стало необходимым оставить в ней значительно больше сил, чем он намеревался ранее. В конце концов, включая больных, раненых и пожилых солдат, Кортес оставил для защиты Вера-Круса около полутора сотен людей. Лучшую часть армии он конечно же повел с собой – всего примерно четыре сотни человек – и 16 августа 1519 года вышел из Семпоалы. Его сопровождали от сорока до ста военных вождей тотонаков и две сотни тамеме – носильщиков, тащивших на себе артиллерию и припасы. Каждый индеец оказался способен проходить пятнадцать миль в день с пятидесятифунтовым тюком за спиной. У Кортеса было пятнадцать лошадей и шесть пушек. Его солдаты были одеты в подбитые хлопком доспехи и башмаки из пеньковой веревки и несли щиты. У некоторых были аркебузы, мушкеты или арбалеты, но в основном вооружение испанцев составляли копья и мечи. Только капитаны и всадники были облачены в стальные доспехи. Тем путем, которым следовало войско Кортеса, до столицы Моктесумы нужно было пройти почти двести пятьдесят миль. На их пути вставали три огромных горных гряды, две из которых могли похвастаться вулканическими пиками высотой более 14 000 футов, а третья – вулканами Попокатепетль и Истаксиуатль, оба высотой более 17 000 футов. Кроме того, вся эта территория была им совершенно неизвестна, а значительная часть ее, по всей видимости, враждебна. Мало кому из этих людей доводилось предпринимать подобный тяжелейший марш с такими, казалось, ничтожными шансами на успех. Каковы бы ни были их мотивы, каково бы ни было их поведение, это были храбрые люди; и сам Кортес – человек, никогда не колебавшийся, никогда не отчаивавшийся даже в совершенно безнадежных внешне обстоятельствах, должен стоять в ряду величайших военных вождей в истории человечества.
Первые три дня пути на Мехико-Теночтитлан армия Кортеса продвигалась по дружественной территории; тем не менее впереди основных сил постоянно двигались разведчики, а в авангарде – отборный отряд. Дорога пока была легкой, в основном ровной; окружающая равнина постепенно поднималась от побережья к горам, расположенным в пятидесяти милях. Пищи было вдоволь, поскольку на здешней земле при наличии воды урожай вызревал вне зависимости от времени года, и везде – и на равнине, и в горах – водилось множество оленей. Стояла середина лета, и на tierra cahente – в прибрежном поясе – было жарко и очень влажно. Непосредственно перед их глазами маячила округлая громада Кофре-де-Пероте, увенчанная обнаженной массивной скалой, квадратной, напоминающей по виду крепость. Горы, смутно видимые впереди, сквозь дымку влажных испарений, представляли собой первое серьезное препятствие на пути армии, но, по крайней мере, они обещали некоторое смягчение невыносимой жары. Местность по маршруту продвижения испанцев оказалась довольно плотно населенной, деревни напоминали оазисы культурного земледелия среди сухой равнины. Однако по мере приближения к предгорьям, где проливаются дождями насыщенные влагой тучи, саванна постепенно переходит в густые джунгли, полные тропических цветов, птиц с яркими хохолками и огромных бабочек.
К концу второго дня, шагая уже сквозь дождь и грязь, армия добралась до Халапы, довольно большого города, раскинувшегося на горном склоне. Испанцы наконец-то, на высоте более 4500 футов, достигли tierra templada, где воздух уже был относительно прохладным. Но впереди теперь лежала первая из великих горных цепей, да и находилась армия уже на самом краю дружественной территории тотонакос. Ни Кортес, ни Берналь Диас на этом этапе не упоминают о поддержке индейского вспомогательного войска, однако сопровождавшие их вожди конечно же не стали бы путешествовать в одиночку, и поскольку на побережье Кортес проводил политику консолидации, можно предположить, что его маленькую армию поддерживали местные силы. Нам неизвестно, как много этих индейских воинов двинулось за Халапу, навстречу горным кручам и опасностям на потенциально враждебной территории.
На четвертый день начался горный марш; пришлось карабкаться по крутому склону к укрепленному городу, который Берналь Диас называет Сокочима, а Гомара – Шикочималько. К городу вело всего две тропы, вырубленные, подобно лестницам, в скалах, и их легко можно было бы защитить. Однако касик города имел недвусмысленный приказ Моктесумы пропустить испанцев. На этой значительной высоте возделанные поля золотого маиса были уже заметно меньше, а сами растения более низкорослые, в садах на решетчатых шпалерах выращивались экзотические плоды. Далеко внизу изумрудной зеленью мерцали затянутые дымкой долины, заросшие травой и тропической растительностью, с пятнышками ферм и деревень; над ними же теперь не было ничего, кроме темной зелени сосен и кедров.
Теперь армия взбиралась по склонам самого Кофре-де-Пероте, и весь массив Сьерра-Мадре убегал к югу, чтобы найти завершение в снежном пике Орисаба. Детали похода на этом этапе в разных описаниях несколько противоречат друг другу, как в том, что касается названий индейских городов и расстояний между ними, так даже и в том, что касается порядка происходивших событий. Кортес в своем втором письме императору Карлу, датированном 30 октября 1520 года и, следовательно, написанном не позже чем через год после описываемых событий, рассказывает, что они встали лагерем на ночь в проходе «таком скалистом и на такой высоте, что в Испании нет столь трудных для преодоления». В тот момент они находились на высоте около 10 000 футов в мрачной стране, где почва представляет собой лаву, извергнутую в давние времена потухшим теперь вулканом. Спускаясь из прохода, названного ими Пуэрто-де-Номбре-де-Диос, испанцы обнаружили множество ферм, разбросанных вокруг укрепленного горного города, который, согласно Гомаре, назывался Ишуакан. Жилища этой печальной земли, вероятно, мало изменились с течением столетий; унылые лачуги – серые глинобитные стены, серые деревянные заборы, крыши из серой кедровой дранки – и все вместе сливается с поверхностью земли и вызывает чувство предельной тоски. После этого в течение трех дней они шли «через пустынную землю, непригодную для обитания из-за своей бесплодности, отсутствия воды и сильного холода». Гомара пишет, что это была пустынная страна, «необитаемая и солончаковая», с соленой водой. К западу от Кофре-де-Пероте простирается сорокамильная полоса пустыни, на южной оконечности которой разбросаны солончаковые пустоши и солоноватые озера. Для армии, уже страдающей от недостатка пищи и воды, такая местность должна была представлять серьезное препятствие. Даже сейчас эта местность необитаема – плоская песчаная равнина с заплатками низкорослого маиса и напоминающей пирамиду горой, торчащей в самом центре. Когда эту землю увидели испанцы, на ней не было маиса, песчаный поверхностный слой глинистой почвы был прожарен насквозь, до состояния пудры, как сейчас, а ветер то и дело порождал «песчаных дьяволов»[28]. Тогда у испанцев был выбор – пересечь пустыню или повернуть на север, обратно в холмы, под самые кручи, прорезанные узкими проходами, в конце которых можно разглядеть далекие проблески прибрежных равнин. Гомара упоминает не только соленость местной воды, но и песчаные бури. Можно сделать вывод, что Кортес выбрал путь через пустыню – достаточно разумное решение, если учесть, что северный путь к Тесиутлану означал бы долгий обход по холмам, тогда как впереди местность была совершенно ровной и обещала легкое продвижение, кроме того, на горизонте можно было рассмотреть линию заросших деревьями холмов. Даже пустыня здесь лежит на высоте около 8000 футов, и ночью сильно холодало, и все это сильно контрастировало со стоявшей на побережье жарой.
Спускаясь в долину из прохода, испанцы оказались захвачены одним из нередких в этих местах жестоких штормов, вызываемых подъемом влажных атмосферных масс побережья при столкновении с прохладным горным барьером. Кортес описывает это явление как «вихрь града и дождя». Всю ночь испанцы дрожали, лежа на голых камнях, не имея другой защиты от холода, кроме своих хлопковых доспехов. «Я думал, многие должны были умереть, – продолжает Кортес, – и некоторые индейцы с Кубы, одетые весьма скудно, действительно не выжили».
Преодолев полосу пустыни, войско достигло невысоких холмов, к которым продвигалось весь день. Здесь, в проходе между холмами, испанцы обнаружили маленькую башню с идолами, «похожую на придорожную часовню», обложенную вокруг аккуратно уложенными штабелями дров. Кортес пишет, что дров было «тысяча повозок», и называет это место Пуэрто-де-ла-Ленья. Примерно в двух милях за проходом «земля снова стала бедной и бесплодной». Кортес описывает и населяющих эту местность людей как очень бедных. Однако испанцы приближались уже к реке Апулько и вскоре достигли большого города, где каменные, беленные известью дома так сверкали на солнце, что напомнили им Южную Испанию. Берналь Диас пишет, что они назвали город Кастильбланко, а его индейское название звучало как Шокотлан. В наши дни он называется Саутла. Фрей Бартоломе, прилагавший все усилия к распространению веры в городах и деревнях индейцев-тотонаков, не позволил даже воздвигнуть здесь крест, поскольку вокруг видны были свидетельства многочисленных жертвоприношений. В городе было тринадцать теокали, около каждого из них возвышалась гора черепов, и Берналь Диас оценивает их общее количество более чем в сто тысяч.
