«Я уже 3 день в отпуске. Арендовала у Нининой свекрови швейную машинку, и теперь начну шить забавные вещицы. Мануфактуру я накупила, благодаря Сашиным премиальным совершенно безболезненно для ежедневного бюджета».
Так что окончательно с советской службой можно было и не расставаться.
Советские швейные машинки – один из парадоксов коммунальной эпохи. Дело в том, что внешний вид этих изделий абсолютно диссонировал с социалистическим образом жизни, образом мысли и всем прочим. За окном – серпы и молоты, памятники вождям, призывы выполнить все планы раньше времени, бравые милиционеры, черные воронки и т. д. А в светлой комнате обычной коммуналки стоит накрытая платком (в те времена было необъяснимое поветрие – все накрывать салфетками, платками, одеялами и полотенцами), абсолютно сказочная вещица. Затейливые орнаменты, позолота, чеканка, цветочки и листики, солнечные диски и мифические животные. Как будто бы эта машинка явилась из другой, дореволюционной безмятежной жизни.
Самое интересное, что ровно так оно и было.
В 1900 году фирма «Зингер» приступила к строительству собственного завода в Московской губернии, в городе Подольске. По всей России, что ни шаг, встречались объявления:
«Настоящие швейные машины “Зингер”.
Специально для домашнего употребления, с простой и изящной отделкой для всякого рода портняжных и белошвейных, а также сапожных, шорных и седельных работ; для фабрикации корсетов, зонтов, перчаток, трикотажей, мешков, брезентов, палаток, приводных ремней и проч.».
Даже в провинциальном, захолустном Суздале был свой зингеровский представитель – некто Иван Жилин. Он торговал машинками на Главной улице, в собственном доме, и у Жилина по каталогу можно было заказать полный ассортимент.
Главное здание фирмы «Зингер», увенчанное огромным глобусом, до сих пор стоит на главной улице тогдашней столицы Российской империи – Невском проспекте. Его выстроили в 1904 году, оно стало сенсацией. Николай Заболоцкий писал:
Там Невский в блеске и тоске,
в ночи переменивший кожу,
гудками сонными воспет,
над баром вывеску тревожил;
и под свистками Германдады,
через туман, толпу, бензин, над башней рвался шар крылатый и имя «Зингер» возносил [1].
Филиал развивался немыслимыми темпами – швейные машинки были вещью ходовой. К 1917 году фабрика насчитывала 37 корпусов. И регулярные жалобы рабочих – а их было около пяти тысяч – на низкие заработки, десятичасовой рабочий день, сверхурочные, отсутствие вентиляции.
Рабочие были морально готовы к революции и сразу же безоговорочно приняли ее. В качестве протеста почему-то перестали выпускать свой основной продукт – взялись за производство сковородок, утюгов и бытовых весов. Но в скором времени стало понятно – даже при новой, большевистской власти штаны сами по себе из материи не складываются, а пиджаки не шьются. Заявленная было идея освобождения женщины от домашнего быта медленно проваливалась – в силу множества причин, не место здесь анализировать это явление.
И вот в 1923 году на подольском заводе было восстановлено производство зингеровских швейных машин. Разве что вместо слова «Singer» на них теперь писали «ПМЗ» – «Подольский механический завод». И уже через пять лет один немецкий журнал писал про заводчан: «Они совсем от нас отделились – освоили последние детали».
А художественное оформление сменить не удосужились. Не переехали на корпуса швейных машин ни тракторы, ни памятники Ленину, ни Днепрогэс. Разве что на логотипе красовалась пятиконечная советская звезда. По сути, вся эта швейная сказка перекочевала из прошлого в будущее, пусть еще не построенное.
Такое ощущение, что вместе с доброй сказкой перешла и злая. Обладатели что старых «Зингеров», что новых «ПМЗ» (внешне они были практически неотличимы друг от друга) совершенно неожиданно попали в группу риска. Дело в том, что по стране поползло множество слухов, связанных с этими девайсами. Кто-то говорил, что машинки с надписью «Singer» – настоящие, а «ПМЗ» – поддельные (в действительности оба варианта были правильными).
Но это еще не беда. Случалось, жителя простой советской коммуналки убивали ради обладания простой, казалось бы, швейной машинкой – многие верили, что в ранних моделях использовались такие драгоценные материалы, как палладий и платина. Якобы тогда еще не знали о их настоящей ценности и обращались с ними как с обыкновенным чугуном. Но ничего подобного, конечно, не было – истинная стоимость этих металлов стала известна задолго до появления компании «Зингер».
Не менее абсурдным было и предположение, что для некоторых швейных игл используют так называемую «красную ртуть». Но для простого обывателя, уконтропупленного ради обладания столь щедрыми природными дарами, это было слабым утешением.
Швейная машинка была вещью с большой буквы. Прекрасный подарок, однако не слишком доступный. Геолог Борис Вронский писал в дневнике в 1963 году:
«Завтра день 8 марта – день, в который подчеркивается, что женщина не равноценна мужчине.
Подготовили подарки нашим женщинам – бабе духи “Серебристый ландыш”, нож для чистки и резки яблок и записную книжку АН СССР.
Ляле флакон духов “Кристалл” и тоже записную книжку.
Наташе – набор цветных карандашей, флакон духов и общую тетрадь.
Кроме того, договорились с Бобом о том, что сложимся по 10 руб. для “затравки” на приобретение швейной машинки в кредит».
Да, купить «общую тетрадь» было гораздо проще.
Значительно раньше, в 1927 году, смоленский столяр Константин Измайлов сокрушался: «Мама сегодня купила швейную машинку за 25 рублей у свата… Денег уплатила 13 рублей, остальные через две недели. Машинка будет собственностью мамы».
А вот схожая запись в его же дневнике: «Швейную машинку отдали в ремонт Губареву. Швейную машинку, которую купили за 100 рублей у Сибирцева в мае м-це сего года, сегодня отдавали в ремонт слесарю Губареву, который ее разобрал, всю прочистил и снова собрал и смазал. За работу взял 6 рублей. Теперь уже машинка наша стоит 106 рублей».
Инфляция, ничего не поделаешь.
Разве что в войну, в канун эвакуации, швейная машинка – в первую очередь в силу немалых габаритов – несколько утратила свою привлекательность для обывателя. Портняжный промысел, конечно, далеко не лишний, но ведь все за собой не утащишь, особенно по легендарной Дороге жизни. Художница Елена Мухина, блокадница, рассказывала, как пыталась избавиться от фамильной машинки: «Начала я с того, что потащила в комиссионный швейную машинку. Но сдавать ее на комиссию у меня не было времени, а за наличный расчет мне давали 96 рублей. Я решила, что это слишком дешево. В моих расчетах было продать ее за дешевку рублей за 125, 100, но уж никак не меньше. Я решила пойти на рынок. На улице меня остановила одна очень интеллигентная с виду женщина. Я
