В октябре 1908 года новый режим испытал серьезный удар, вызванный окончательной потерей трех территорий, которые формально находились под властью империи. В первую неделю этого месяца османская Болгария объявила о своей независимости от империи и о своем объединении с независимой Болгарией (полу-автономная Восточная Румелия уже стала частью Болгарии в результате государственного переворота 1885–1886 годов), Австро-Венгрия формально аннексировала Боснию-Герцеговину, а Крит, который уже десять лет находился под управлением греческой администрации, заявил о своем объединении с Грецией. Единственным слабым утешением было то, что турки могли надеяться на возмещение территориальных потерь теми, кто оказался в выигрыше, и то, что была признана духовная власть султана-халифа над мусульманами этих регионов.
Выборы нового парламента проходили в соответствии с тщательно подготовленными и детально разработанными в смысле применения их положений законами и сопровождались горячими дискуссиями, проходившими в атмосфере всеобщего ликования. Оппонентами поддерживаемых КЕП кандидатов были ставленники недавно сформированного Либерального союза (ЛС), в который вошли некоторые из тех, кто испытывал неприязнь к КЕП. Сабахеддин-бей, который в сентябре 1908 года вернулся из длительного изгнания, не входил в число основателей ЛС, но являлся своего рода «серым кардиналом» этой партии, которая поддерживала его убежденность в том, что в провинциях с неоднородным этнорелигиозным составом населения лучше всего иметь децентрализованные структуры управления. Однако деятельность партии была плохо организована в провинциях, и поэтому она не смогла убедить многих набравших недостаточное количество голосов кандидатов в том, что им следует продолжить выборную борьбу, встав под знамена ЛС. Кроме того, плохая организация не позволила партии перейти к оказанию постоянной поддержки старому режиму в менее развитых регионах. Кандидаты КЕП получили большинство мест, и 17 декабря 1908 года двухпалатный парламент был открыт султаном Абдул-Хамидом.
Должно быть султан и его ближайшие советники надеялись на то, что прохладная реакция на его вступительную речь не отражает общее настроение. Но реакция либералов на недовольство Абдул-Хамида возобновлением деятельности парламента оказалась настолько негативной, что было решено пригласить депутатов на банкет во дворец Долмабахче, где они могли бы сами удостовериться в добрых намерениях султана. Его главный секретарь Али Кевад-бей сумел уговорить своего владыку принять содержание речи, которая должна была убедить депутатов. В своем отчете о событиях 1908–1909 годов он сообщает, что все депутаты встретили эту речь рукоплесканиями. Однако прессу это не удовлетворило, и она продолжала выступать с нападками на султана, а он, считая, что выполнил свой долг, в свою очередь, отказался переезжать из дворца Иылдыз во дворец Чыраган на побережье, чтобы дать там традиционный прием в честь праздника Байрам. Кроме того, он отказался появляться перед парламентом даже в тех случаях, когда протокол требовал его присутствия.
Одновременно с драматическими событиями лета 1908 года шла беспрецедентная либерализация социальной и экономической жизни, особенно в крупных городах и прежде всего в Стамбуле. В 1901 году женщины снова стали объектами применения законов, регулирующих потребление предметов роскоши. Эти законы четко определяли длину и толщину чадры, которую они должны были носить (даже в автомобиле, когда речь шла о тех женщинах, которым посчастливилось в них ездить), и как только эти ограничительные законы стали менее строгими, образованные женщины сразу же воспользовались свободами, которых до этого они были лишены. Теперь они одевались по собственному вкусу и стали принимать более заметное участие в общественной жизни, посещая собрания и основывая филантропические и учебные ассоциации. Именно в 1908 году выдающаяся интеллектуалка и активистка Халиде Эдип основала «Общество борьбы за возвышение женщин», которое имело связи с британским движением суфражисток. Но старые взгляды менялись слишком медленно, и после того, как в октябре 1908 года империя показала свое бессилие, когда она смирилась с территориальными потерями, тодпы людей вышли на улицы, требуя закрыть театры и таверны, запретить фотографирование и снова заставить женщин (многие из которых к этому времени уже перестали носить чадру) скрывать лицо и фигуру. Более того, имели место даже призывы вернуться к полномасштабному применению исламского права.
Другой группой, которая теперь без колебаний выражала протест против условий своего существования, были рабочие. Османские подданные всегда обладали правом обращаться к властям с прошениями исправить то, что воспринималось ими как несправедливость, и это средство защиты их интересов сохранилось, даже когда в ходе индустриализации экономики вместе с незнакомыми формами и условиями работы появились и новые, нетрадиционные способы выражения протеста, которые в 1845 году были запрещены законом, представлявшим собой не что иное, как перевод на турецкий французского закона 1800 года. Этот закон запрещал деятельность профсоюзов и забастовки, но он так и не смог полностью предотвратить случаи непримиримого противостояния и проявления насилия. И вот в 1908 году, несмотря на риск подвергнуться репрессиям со стороны полиции и войск, протестующие отважились выразить свое недовольство, которое прежде не могло найти выхода. Количество протестов множилось, так как все больше и больше рабочих устраивали забастовки, требуя повышения зарплаты и улучшения условий работы в шахтах, на фабриках и железных дорогах, где они трудились. Первое после 1845 года антизабастовочное законодательство было принято правительством в октябре 1908 года (еще до того, как был открыт парламент), после забастовки на Анатолийской железной дороге. В течение трех месяцев после революции произошло более сотни забастовок: главным образом они проходили в Стамбуле и Фессалониках, но незатронутыми остались лишь немногие регионы империи, и было подсчитано, что в то время в забастовках приняли участие три четверти промышленных рабочих, то есть от двухсот до двухсот пятидесяти тысяч человек, включая и мужчин, и женщин. Волна забастовок 1908 года показала, что недовольные больше не желают находиться на положении рабов, как это было в прошлом, а отступление репрессивного режима Абдул-Хамида предоставило каждому человеку возможность, хотя и ограниченную, добиться улучшений условий своей жизни и работы. Однако, по словам современного исследователя того периода, османских забастовщиков «усмиряли с помощью канонерских лодок, батальонов регулярной армии и антизабастовочных законов, их деятельность пресекалась, и восстанавливалось доминирующее положение государства». Как и у Абдул-Хамида, и его предшественников, у КЕП не было времени прислушаться к голосу «народа», и в любом нарушении общественного порядка он видел угрозу спокойствию государства. Поэтому доверенные лица комитета получали разрешение подавлять любые беспорядки.
Для многих своих подданных султан Абдул-Хамид все еще оставался вне критики, являясь «тенью Всевышнего на земле»: так, во время продолжавшихся с 1905 по 1907 годы налоговых бунтов в Анатолии население ликовало и в молитвах просило даровать ему долгие годы жизни, всякий раз когда он вмешивался и снимал с должностей бюрократов и администраторов, которые считались продажными. Такой почет и благоговение заставили политических активистов искать другие поводы для того, чтобы мобилизовать антиправительственное общественное мнение. Февраль и март 1909 года оказались беспокойными месяцами, так как недовольство новым порядком возрастало: либеральная оппозиция в парламенте громогласно обвиняла КЕП в авторитаризме, а в конце марта была сформирована ассоциация, получившая название «Мусульманский союз», которая через свой рупор, газету «Волкан» («Вулкан») подстрекала мусульман выступать против КЕП.
В день, который турецкие историки вспоминают как 31 марта 1909 года (на самом деле 13 апреля по григорианскому календарю), начался контрпереворот. В его основе лежал традиционный союз между недовольным духовенством и недовольными войсками. На сей раз это были военнослужащие Первой армии, размещенные в Стамбуле, и легкая пехота Третьей армии, находившейся в Фессалониках. За полгода до этих событий легкая пехота Третьей армии получила известность, когда некоторое количество ее расквартированных в Стамбуле военнослужащих усмирило взбунтовавшихся солдат, которые отказались ехать на продолжавшуюся тогда войну в Йемене. В середине марта 1909 года их снова вызвали, на этот раз для того, чтобы подавить мятеж размещенных во дворце Йылдыз албанских войск, которые отказывались служить вместе с анатолийскими войсками. Оказавшись свидетельницами прибытия пехоты Третьей армии, женщины гарема, предчувствуя, что будет кровавая баня (а она несомненно должна была произойти), подняли визг, что привело к отмене приказа открыть огонь: напряженная обстановка была разряжена без единого выстрела. Но теперь раздраженные войска вышли из своих казарм, находившихся на другой стороне Золотого Рога, и хлынули в Старый город. На ипподроме, который в прошлом был ареной многочисленных мятежей, они присоединились к другим недовольным. Конечным пунктом их маршрута был уже не дворец Топкапы, а здание парламента, до которого было рукой подать. Постепенно поступали известия о том, что военнослужащие Первой армии и пехотинцы Третьей взяли под арест своих офицеров. Лозунгом, который их вдохновлял, когда они маршировали по городу, был призыв к восстановлению исламского права. Мятежные войска утверждали, что при реформаторском режиме, которому служила армия, им не давали времени на религиозные обряды. Абдул-Хамид всегда отдавал предпочтение офицерам, выдвинувшимся из рядовых: он считал их более консервативными и менее склонными к либерализму. Многие из таких офицеров были исключены из рядов КЕП после революции 1908 года, во главе которой стояли выпускники военной академии, а не выходцы из низших чинов. Обездоленные, которые теперь пытались наверстать упущенное, имели такое же социальное происхождение, как и присоединившиеся к их протесту представители духовенства среднего и низшего уровня. В тот период, когда в империи происходили перемены, эти священнослужители быстро теряли свою роль в общественной жизни. После того как военнослужащим, находившимся в регионах с особо неблагоприятным для здоровья климатом, таких как Ирак и Йемен, срок воинской службы был уменьшен до двух лет, стали распространяться слухи, что в целях увеличения численности личного состава в армию, впервые за всю историю империи, будут призываться учащиеся богословских школ. Это только подлило масло в огонь.
