Таким образом, манифест впервые – в рамках стран социалистического содружества в целом – обратил внимание на проблематику гражданских прав и выразил сомнение в соблюдении «режимом нормализации» законов. Определенную гарантию решения этих проблем подписавшие манифест видели в ратификации международного Соглашения о правах человека и гражданина и Договора об экономических, социальных и культурных правах. Естественно, что ориентация на такого рода документы корректировала позиции многих коммунистов, уже испытавших жесткое давление – и даже «мороз от Кремля».
Можно утверждать, что авторы манифеста «Десять пунктов», с одной стороны, предложили обществу программу социализма с «человеческим лицом» (хотя Дубчека среди подписавшихся не было). Но, с другой стороны, важное место в их требованиях заняли проблемы прав человека и гражданина, признававшиеся хотя бы формально и режимом. Новым даже не в тактике, а в стратегии оппозиционного движения (причем в рамках всего «социалистического содружества») явилось то, что для достижения своих целей авторы манифеста «Десять пунктов» планировали использовать средства и методы протеста, допустимые в рамках существовавших законов[221].
Авторы манифеста констатировали, что их стремление «соответствует прежним идеалам социалистического движения, которое вело борьбу за право на свободу народа и человека», и заявили о поддержке такой формы социализма, «которая может иметь успех в развитых странах». Таким образом, они поддерживали Программу действий, отвергая при этом советскую модель социализма.
Несмотря на то, что авторы объявили себя сторонниками социализма и не считали его изжившим себя, документ представляет собой определенный сдвиг, поскольку ставил акцент на права человека и гражданина. Они требовали ратификации конвенций о гражданских, экономических, социальных и культурных правах. Для достижения этих целей они намеревались использовать все легальные средства, фактически отказавшись, однако, от политических методов борьбы. В качестве программы движения граждан предлагалось решение их непосредственных интересов. «И в условиях отсутствия политической свободы, – подчеркивалось в манифесте, – цивилизованный народ может противостоять тем, что практическими действиями неполитического характера будет отстаивать свой стиль жизни, свою жизненную философию, свой характер. Мы можем, к примеру, хотя и с трудом, но все же постепенно улучшать свои жилища и свои места обитания, оздоровлять жизненную и рабочую среду, сводить к минимуму ущербы, рачительно распоряжаться тем, что имеем. Мы можем проводить время так, как это устраивает нас и уж во всяком случае не того, с кем его мы не хотим проводить. Мы можем умножать и культивировать свои увлечения и интересы. Мы знаем, что вопрос о нашем положении не можем решать только мы, потому что мы не центр вселенной и не его главная движущая сила. Бывают времена, когда просто-напросто надо выстоять и твердо стоять на достигнутом. Мы будем стремиться к этому, будучи убежденными в том, что развитие остановить невозможно»[222]. В этих формулировках, как полагает М. Отагал, можно обнаружить зародыши «неполитической политики», которая явилась характерным подходом определенной части антинормализационного движения – диссидентства – к решению актуальных проблем общества в более поздний период[223]. Уместно, на наш взгляд, добавить, что ранее идеи в подобном русле высказывал экс-коммунист, бывший член ЦК КПЧ, секретарь областного комитета КПЧ в Брно Я. Шабата, в будущем один из основателей нелегальной оппозиционной структуры Социалистического движения чехословацких граждан (СДЧГ). «Есть только одно, – утверждал он еще в январе 1969 г. – радикальное решение: избавиться от политики. Поэтому представление об обществе, которым правят моральные принципы, непременно связано с проектом общества, организованного неполитически (курсив мой. – Э. З.). Движение, которое борется за это, – самое радикальное политическое освободительное движение…»[224]. Здесь, как представляется, важно указать не на ранжирование идей по иерархии, а уяснить намечавшиеся уже в самом начале 1969 г. возможные тенденции развития антинормализационного движения в будущем.
Манифест вызвал неоднозначную реакцию. Так, представители радикальных левых студентов называли авторов «Десяти пунктов» либерально настроенной партийной интеллигенцией, выражавшейся языком периодического издания «Литерарнелисты» из «безвозвратно ушедшего 1968 года». Стержнем этой критики и пунктом расхождения стало отношение к «режиму нормализации». По мнению студентов, с ним уже нельзя идти на диалог, но его надо радикально отвергнуть и вести против него борьбу.
Они утверждали, что подписавшие манифест заняли к режиму конформистскую позицию, так как стремились «действовать конструктивно и вести политическую борьбу в рамках институтов»[225]. Часть левых студентов даже называла манифест вариантом сталинско-бюрократической системы. Однако это был голос далеко не всего студенчества.
«Режим нормализации» небезосновательно опасался последствий августовских акций протеста и принял меры для их предотвращения. Все же 19 августа[226] прошли первые столкновения с особыми подразделениями, которых полгода специально обучали для борьбы с демонстрантами. Полиция действовала жестоко, даже не имея огнестрельного оружия (оно имелось только у офицеров). По сообщению одного из работников аппарата КПЧ, «утром 20 августа в предместья Праги вошли две танковые дивизии… Они умышленно были размещены так, чтобы их видели все. В Праге были выставлены отряды пограничной охраны у почты, радио, центрального телефонного узла и так далее». 21 августа бронетранспортеры перегородили Прагу. В 13 часов, когда на Вацлавской площади находилось больше 120 000 людей, был отдан приказ очистить площадь. Были вызваны танковые части, чтобы ликвидировать баррикады[227].
Протестные акции граждан достигли кульминации 21 августа, когда рабочие поддержали проходившие демонстрации на улицах Праги, где большинство жителей игнорировало городской транспорт[228]. Выручка на трамваях снизилась в сравнении с предшествующим днем на 55 %, магазины были полупустыми. Большая часть работников добиралась на работу пешком, соблюдая при этом порядок и дисциплину. На рабочих местах проходили бурные дискуссии, но забастовки, организованные частью функционеров первичных профорганизаций, носили частичный и кратковременный характер[229]. В целом временные несостыковки и территориальная раздробленность акции снижали ее эффективность.
В первой половине дня верхнюю часть Вацлавской площади заполнили несколько тысяч человек, которые еще до прихода вооруженных сил успели произнести совместную присягу «Верными останемся!» и исполнить государственный гимн. В акции должны были принять участие и коллективы ряда заводов (ЧКД, Авиа и др.), которые намеревались присоединиться к демонстрантам после завершения рабочего дня. Однако власти приняли решение заблокировать подходы к Вацлавской площади подразделениями Народной милиции и армии, а также грузовиками, чтобы не допустить рабочих в центр Праги. Тем самым демонстрантам не удалось объединиться с рабочими, что негативно сказалось на дальнейшем развитии событий. «Нет сомнения, – утверждает Й. Мадры, – что без вмешательства вооруженных сил пражская демонстрация стала бы столь же масштабной, как и во время мартовской победы хоккеистов»[230]. Демонстрантов разгоняли дубинками, водометами, слезоточивым газом, группы молодежи в ответ бросали камни и палки, перегораживали улицы урнами и стройматериалами, с рельсов были сдвинуты пять трамваев. Количество раненых увеличивалось, а на Лондонской улице был застрелен тринадцатилетний подросток.
После полудня демонстрация рассеялась, а к 22 часам полиция разогнала крупные группы, задержав 849 чел. Похоже развивались события в Брно, несколько тысяч человек приняли участие в демонстрациях в Либерце, Братиславе, Гавиржове и др. чехословацких городах. В Словакии помимо Братиславы около 100 молодых людей собралось в Жилине. В целом в республике получили ранения 436 представителей вооруженных сил (из них 27 тяжелые), 5 демонстрантов и 1 военнослужащий погибли, 33 демонстранта ранены, из них четверо получили тяжелые ранения[231].
Эти трагические события не могли не привлечь внимания мировой общественности. Еще до начала демонстраций граждане и организации призывали направлять письма протеста в ООН против оккупации Чехословакии с требованиями проведения свободных выборов под эгидой международных организаций, что превращало положение в Чехословакии в международную проблему, которая вскоре получила соответствующее определение – «чехословацкий вопрос»[232]. Поддержать демократические силы призывались и отдельные страны, в частности США. Но, как пишет Мадры со ссылкой на мнение американских дипломатов в Берлине, там предпочитали «умиротворенную» Чехословакию, чтобы можно было вести успешные переговоры с Советским Союзом[233]. В шифровке, отправленной чехословацким дипломатом из Берлина в июле 1969 г., в частности, говорилось: «Ряд американских дипломатов по всей видимости придерживается мнения, что чехословацкий народ, а порой и чехословацкие правящие круги недооценивают и не понимают, что советское правительство стоит перед проблемами иного уровня, нежели многие государства, что оно не может отступить от нормализации и допустить существенное ослабление своих сил, своей сферы влияния и что именно решение этих проблем осложняет советскому руководству дальнейшие переговоры о важных мировых проблемах»[234]. Погибших со счета можно было и списать…
