Господину доктору Виртцу.
Я подтверждаю при этом, ссылаясь на сегодняшние переговоры, что тотчас приступаю к необходимым дополнительным вложениям, имея в виду, что заказ на 1500 кг тяжелой воды скоро поступит. В 1941 г. может быть поставлено 1000 кг, а в 1942 г. — 1500 кг.
С совершенным почтением доктор Ауберт.
Руководство «Норск-Гидро» действительно вело себя лояльно по отношению к немецким покупателям. Ауберт, знавший о действительном назначении своей продукции, сказал Виртцу, что он был бы благодарен, если бы официальные немецкие службы смогли дать приказ о передаче хотя бы небольшого количества тяжелой воды непосредственно научному институту для зашифровки военной направленности производства. После этих переговоров производство тяжелой воды в Норвегии увеличилось, и в 1941 г. Германия получила 500 кг этого важнейшего продукта.
Фирмы «Ауэргезелыпафт» и «Дегусса» в 1940 и 1941 гг. еще не освоили производства металлического литого урана, но уже смогли дать металлический уран в порошке, который был более пригоден для опытов, чем окись урана. Существенно шагнула вперед к этому времени очистка урана от вредных примесей.
Получив новый уран и тяжелую воду, немецкие ученые продолжили эксперименты по созданию реакторов. И вот в серии опытов, проведенных в августе — сентябре 1941 г. в Лейпциге, Гейзенберг, Вайцзеккер и Дёпель добились положительного результата размножения нейтронов, что служило доказательством протекавшей в массе урана цепной реакции. Эта реакция еще не была самоподдерживавшейся, но опытное подтверждение реальности цепной реакции стало фактом.
Давая позже оценку лейпцигскому опыту, Гейзенберг писал: «В сентябре 1941 г. перед нами открылся путь — он вел нас к атомной бомбе».
Это был кульминационный пункт развития Уранового проекта. Первое свидетельство цепной реакции было получено уже 25 августа, и Гейзенберг, принимая поздравления сотрудников, торжественно пригласил всех на традиционный «вторничный семинар». Он не удержался от искушения и позвонил в Берлин в Управление армейского вооружения Дибнеру, который продолжал совмещать должность директора Физического института со своими старыми обязанностями в управлении. Дибнер поздравил Гейзенберга довольно сухо и, сказав, что имеется новая информация, попросил Вайцзеккера срочно приехать к нему. Семинар отложили.
Вайцзеккер вернулся от Дибнера через два дня встревоженный. Дибнер доверительно сообщил ему, что ассигнования на Урановый проект в ближайшее время могут быть сокращены, что уже сокращены ассигнования на разработку ракет и виной всему — успешное продвижение немецких армий на востоке. Гитлер и высшее военное руководство считают победу над Россией делом решенным и не хотят тратить деньги на разработку нового оружия. Дибнер добавил, что положение осложняется усилившейся конкуренцией между Управлением армейского вооружения и Управлением вооружения ВВС в Пенемюнде. Этот центр строился для обоих управлений, и армия разрабатывала там свою ракету А-4. Но руководство ВВС постоянно требовало передачи этой ракеты в ведение авиации и сейчас усилило нападки, приняв от фирм «Аргус» и «Физелер» проект крылатой ракеты с дальностью действия 250 км и, что особенно важно, более дешевой. На декабрь планируется обсуждение дел Уранового проекта. Слушать будет, по всей вероятности, сам Фромм, руководитель вооружения армии.
— Закрывать Урановый проект сейчас, когда достигнут первый настоящий успех — это невозможно! — воскликнул Гейзенберг. — Надо доказать Фромму и всем, кому потребуется, что ядерное оружие — это оружие стратегическое, оно нужно не для какой-то кратковременной кампании. Хорошо, с Россией покончено. Но Англия? Америка? Я уверен, что в Штатах тоже работают над атомной бомбой и нам нельзя оставаться неподготовленными. Независимо от того, желаем мы победы Гитлеру или нет, мы не можем желать поражения нашему народу. Надо что-то делать.
Вайцзеккер улыбнулся.
— Я рад, что мы с тобой думаем одинаково, — сказал он. — И я уже написал Дибнеру по его просьбе маленькую записку о возможном практическом применении наших исследований.
Гейзенберг внимательно прочитал копию записки Вайцзеккера.
— Предложение о нашей установке, как о двигателе для больших транспортных средств, очень хорошо, — сказал он. — Это могут быть крейсера, и ты правильно пишешь, что они будут обладать чрезвычайно большим радиусом действия. Но вот предложение об атомном ракетном двигателе… В принципе это возможно, но малые размеры вызовут столько практических трудностей…
— Совершенно верно, — перебил Гейзенберга Вайцзеккер. — И как видишь, я сделал в этом месте записки много оговорок. Кстати, Дибнеру это место особенно понравилось. Он рассчитывает убить двух зайцев, и мы, возможно, скоро доедем в Пенемюнде.
— Ты пишешь о взрывчатом веществе, — продолжал Гейзенберг, — но рассчитываешь все-таки на оба варианта: и на получение урана-235, и па образование в реакторе «элемента 94», как это доказано в твоей патентной заявке. Я много думал по этому поводу и все больше сомневаюсь в реальности получения 235-го урана. Пожалуй, нам надо надеяться только на «элемент 94». Но мы это еще подробно обдумаем после.
— Записка отправлена?
— Да, вчера.
— Есть еще какие-нибудь новости?
— Новостей больше нет, а предложение есть. Тебе надо встретиться с Бором.
— Не понимаю, для чего.
— Расскажу после, а пока назначай семинар, и обязательно на вторник!
Идею встречи Гейзенберга с Бором Вайцзеккер вынашивал давно, с самого начала 1941 г. В марте он сам съездил в Копенгаген «на разведку» и еще больше укрепился в мнении о необходимости встречи двух гигантов современной физики. Мартовская поездка Вайцзеккера проводилась под предлогом чтения докладов «Конечен ли мир во времени и пространстве» и «Отношение квантовой механики к философии Канта». Вайцзеккер выступал перед Немецко-датским обществом 1916 г., Астрономическим обществом и Объединением физиков. На самом же деле поездка была организована Управлением армейского вооружения и преследовала совершенно определенные практические цели. В секретном отчете в верховное командование армии, представленном 26 марта 1941 г., Вайцзеккер писал:
«Я смог познакомиться с экспериментальными и теоретическими работами Института теоретической физики (профессор Бор), которые были выполнены в последние годы. Речь идет об исследованиях расщепления урана и тория быстрыми нейтронами и дейтронами. По работам, которые имеют наибольший интерес для наших исследований, я привез специальные оттиски и оригиналы.
Над вопросом технического получения энергии с помощью расщепления урана в Копенгагене не работают. Но там известно, что в Америке, в особенности у Ферми, начались исследования этих вопросов. Однако в течение войны из Америки больше не поступало точных известий. Профессор Бор, очевидно, не знает, что у нас начались работы по этим вопросам; само собой разумеется, что я укрепил в нем это мнение. Разговор на эту тему был начат им самим. Впрочем, я узнал, что два месяца тому назад несколько господ из исследовательской лаборатории имперской почты были в Копенгагене, чтобы познакомиться с циклотроном и установкой высокого напряжения.
В Копенгагене имеются американские журналы «Физикл ревыо» до 15 января 1941 г. включительно. С важнейших работ я привез фотокопии. Договорились, что с текущих номеров журналов копии будет делать для нас немецкое посольство».
Порученное задание Вайцзеккер выполнил полностью, но для осуществления его главного замысла было необходимо, чтобы с Бором поговорил именно Гейзенберг, любимый ученик и хороший друг семьи. Вайцзеккер хотел привлечь Бора к работам немецкого Уранового проекта. Конечно, здесь имелись в виду и знания Бора, его умение глубоко и всесторонне анализировать сложнейшие явления ядерной физики, но главное было в другом: Вайцзеккеру нужен был авторитет Бора, его положение в мировой физике, которое «освятило бы» работы немцев над ядерным оружием.
Долгое время Вайцзеккер не решался предложить Гейзенбергу встретиться с Бором, но сейчас, по его мнению, такой момент наступил. Гейзенберг вначале не соглашался, но наконец уступил и стал готовиться к встрече. Официальным поводом для поездки было опять приглашение немецкого посольства в Копенгагене прочитать научный доклад.
Был октябрь 1941 г. Гейзенберг пришел к Бору после лекции усталый и долго не мог начать неприятный разговор. Бор тактично не спрашивал, чем сейчас занимается Гейзенберг, и беседа касалась в основном их прежних работ и домашних новостей. Только вечером, когда пора было уже уходить, Гейзенберг начал основной разговор, из-за которого он сюда приехал. Говорили вдвоем, без свидетелей, так что о содержании этой беседы можно судить только по воспоминаниям ее участников.
