Приведу для примера два больших справочника, писанных для чужого глаза и по своим задачам граничащих почти с рекламой. Об одном я где-то уже рассказывала, это огромный гид по Англии, очень дорогой, считающийся чуть ли не лучшим. В самом его начале с неистребимым английским юмором говорится: "Наша страна никогда не отличалась уменьем вкусно готовить, зато она славилась свежестью своих продуктов; приехав к нам сейчас, - вы увидите, что готовить вкусно мы не научились, зато продукты наши утратили свою свежесть". Глазам своим не веришь - сказать о себе этакое в туристическом гиде! А вот другой путеводитель - по истории Библиотеки Британского музея. В главе о начале движения за публичность библиотек сказано серьезно и укоризненно, уже отнюдь не с юмором: "Для такого большого города, как Лондон, открытие общей публичной библиотеки произошло очень поздно, гораздо, например, позднее, чем в Париже, где библиотека Мазарини открылась для публики в 1643 году, а Королевская, практически тоже уже доступная, формально была открыта в 1753 году"*. Нации с меньшим чувством самоуважения наверняка написали бы о своей публичной библиотеке в подобных же обстоятельствах, как об "Одной из первых", или "В ряду первых библиотек Европы", или "Среди зачинателей публичного использования библиотек, наша..." и т. д. Что, впрочем, лишь на какую-то йоту неточности не соответствовало бы в данном случае правде, - Библиотека Британского музея была открыта всего на шесть лет позже Королевской в Париже (15 января 1759 года). Но все же - йота!
_______________
* The British Museum Library. London, 1948, 388 p., p. 31.
Черта эта, - очень маленькая, малозаметная для самих авторов, встречается в манере изложения английских книг, говорящих о себе и своем народе, очень часто. Я привела ее именно как манеру изложения фактов. Но еще больше национально-английского найдет читатель не только в манере изложения, а и в самих фактах истории Библиотеки Британского музея. Есть среди них вещи забавные, в чисто английском духе: еще в середине прошлого века, например, женщины (леди), допущенные к занятиям в библиотеке гораздо позже мужчин, - должны были приходить туда не иначе, как п а р о ч к а м и. Почему? Потому ли, что, садясь за стол (а в библиотеке, как и в столовой, стол играет решающую роль), в комнате, сплошь наполненной мужчинами, женщина должна для приличия быть в защитном сопровождении д р у г о й женщины? Или еще забавный пример английской дисциплины: первые годы существования библиотеки, когда читальный зал был маленький и плохо проветривался, а допускались в него лишь "люди с положением", он частенько бывал пуст, но служащие (как правило, крупные ученые преклонного возраста) должны были высиживать положенные часы до конца. Однажды старый доктор Петер Тэмпльмен, заведовавший читальным залом, задыхаясь от духоты и видя, что зал пуст, вздумал было выйти на минуту подышать свежим воздухом. "Назад, сэр!" - громовым голосом закричал на него "опекун" или "шеф" библиотеки ("Trustee" по-английски): довольно сильное выражение "назад" (get back) - но непременно и неизменно с добавкой "сэр'а". Самое страшное ругательство, произносившееся по-английски в самом яростном пылу драки, - неизменно вылетало из уст англичанина с этим хвостиком "сэр'а".
От таких забавных случаев, накопившихся в анналах библиотеки за два столетия, веет чисто английским духом, Диккенсом, Теккереем, - кстати, и Диккенс и Теккерей были в свое время завзятыми ее читателями. Но есть в истории Британского музея и нечто другое, тоже чисто английское, глубоко симпатичное во всех его проявлениях. Я не говорю тут о черте, присущей к а ж д о м у публичному книгохранилищу, - раскрытой двери для бесплатного пользования сокровищами человеческого ума и постоянного, тоже повсеместного, интернационализма, то есть преимущественного доступа иностранцам: даже в Англии, вообще говоря недолюбливающей чужестранца, alien, - в Библиотеке Британского музея всегда есть для этого "нелюбимого" гостя вежливый и добрый прием. Не говорю тут и о неоспоримом факте широкой доступности читального зала для революционеров-эмигрантов, от итальянского антиклерикала-изгнанника Габриэля Россети, - и до Маркса и Ленина. Это все черты, можно сказать, общие, вытекающие из самого бытия книги, из общего гуманитарного настроения библиотек, их мировой переклички, их взаимообмена, их "национализации", то есть перехода на бюджет нации и бесплатности ими пользования. Но есть в истории Библиотеки Британского музея оригинальные эпизоды, в которых наглядно проявляется свой особый, только англичанам присущий, национальный характер. О двух из них хочется рассказать читателю.
6
Закончилась знаменитая кампания 12-го года. Наполеону нанесен удар. Союзные силы ездят друг к другу с дружественными визитами. В 1814 году царь Александр I приезжает в гости к английскому королю и желает осмотреть Библиотеку Британского музея. Начало века вообще славится тем, что правительства хвастают не только военными своими силами и блеском дипломатий, но и сокровищами высшего порядка. Большая часть европейских библиотек насчитывала со дня своего открытия почти два столетия. Испания хвастает своим "Эскуриалом", Бавария - Мюнхенской, Италия - Ватиканской, Лауренцианой, Амврозианой, Габсбурги - Венской, Польша - Ягеллонской... На весь мир прославлена знаменитая Вольфенбюттельская библиотека в Германии. Но Александру I хвастаться, особенно по сравнению с книгохранилищами, созданными еще в XVI веке, было нечем; подражая Наполеону, порядочно пограбившему Европу для Франции, он тоже изрядно пограбил: попросту перевез огромную польскую библиотеку из Варшавы к себе в Петербург. И вот теперь он ходит по Ридинг-Рум и осматривает британскую, сравнительно молодую, - ей было в то время всего пятьдесят пять лет.
По библиотеке водит Александра I один из тогдашних служащих, в виде исключения не из ученого звания, а бывший дипломат, Иосиф Планта. Царь критически осматривает книжное наличие и бросает замечание о "небольшом размере национальной библиотеки". Иосиф Планта по-французски (как велся весь разговор) отвечает: "Но, ваше величество, ведь все здесь оплачено!" (Mais, Sire, tout est paye ici!)*. Сейчас о таком ответе царю-книгокраду, только что присвоившему "задарма" польское книгохранилище, сказали бы: "Здорово!" Не знаю, попал ли этот эпизод в русские истории александровской эпохи, но в анналы Библиотеки Британского музея он попал.
_______________
* The British Museum Library, Ch. III, p. 57.
А вот второй эпизод, еще более смелый, в еще более английском духе. В 1830 году выходит в Лондоне книга "Наблюдения над состоянием исторической литературы", написанная "острым на язык" (как его аттестуют сами англичане) антикварием, сэром Николасом. (Харрис Николас, заметьте, читатель, тоже "сэр", то есть лицо привилегированное). В этой книге он нападает на состав "опекунов" (Trustee's) Библиотеки Британского музея: "Там, где, как следовало бы ожидать, должны быть выбраны люди согласно их заслугам, н е т н и о д н о г о л и ц а, кто выделился бы в науке, в искусстве, в литературе; вместо этого они состоят из одного герцога, трех маркизов, пяти графов, четырех баронов и двух членов парламента! Это лишь добавляет к многочисленным другим примерам лишнее доказательство того пренебрежения (neglect), с которым относится к гению британское правительство"*. Дело не только в том, что "острый на язык англичанин" замахнулся на консервативные порядки в национальной библиотеке. А в том, что и сейчас цитируются его слова с великим удовольствием и одобрением в официальном историческом очерке библиотеки, написанном ее сотрудниками тоже большей частью "сэрами".
_______________
* The British Library, Ch. III, p. 90 - 92. (Выделено автором. М. Ш.)
Еще несколько слов - уже о с е г о д н я ш н е м своеобразии всего, связанного с библиотекой. Всякий раз, когда в тихой Рассел-стрит вырастало передо мной за чугунной решеткой величественное здание Британского музея, я поражалась цыганской панораме вокруг него. У самого входа, на ступенях лестницы - толпятся десятки приезжих, главным образом молодежи, - с фотокамерами, чемоданами, рюкзаками. Копошатся, двигаются наподобие голубиной стаи, читают газету, часами сидя вдоль стен на складных стульчиках или на камнях. У входной двери в музей есть маленькая ниша с краном. Закусывая из бумажек, люди попросту подходят к крану и пьют, подставляя губы под водяную струйку. Тут же разгуливают бобби в белых перчатках, не обращая на эти "кэмпинги" у стен мирового музея никакого внимания. Никто не останавливает, не гонит молодежь, и я никогда не видела, чтоб после них оставался мусор...
Не знаю, имел ли Владимир Ильич представление об исторических английских чертах, которые я выше коротко описала, верней, о фактах, в которых эти черты проявились в истории библиотеки. Книга, мною цитированная, была издана почти полвека спустя после года работы Ильича в Ридинг-Рум. Мало кто из посетителей-туристов и сейчас знаком с нею: ведь книге этой, изданной в 1948 году, суждено скоро стать библиографической редкостью. Но самый "дух" библиотеки, ее широкое, умное гостеприимство, удивительно экономное использование пространства для удобной "укладки" ее фондов и каталогов, удивительная быстрота нахождения и вручения нужной книги читателю - все это, дважды упомянутое Надеждой Константиновной в воспоминаниях, как "удобство работы" и "прекрасно налаженная техника обслуживания"*, не могло не быть хорошо известно Ильичу и прочно им полюблено. Ведь и характеристика, данная библиотеке Н. К. Крупской, могла быть приведена ею только со слов самого Владимира Ильича.
