Петр постигал все, «относящееся до морского дела, и был превосходным капитаном, изрядным лоцманом, добрым матросом и умелым плотником. Сие тем паче достойно всяческого уважения, что от рождения страдал он сильнейшей водобоязнью и в детские годы не мог без дрожи во всем теле даже переехать через мост и приказывал затворять в карете деревянные ставеньки. Однако природная смелость и сила духа позволили ему возобладать над сей слабостью», — писал Вольтер в своей «Истории Карла XII, короля Швеции, и Петра Великого, императора России». Действительно, до четырнадцати лет Петр испытывал непреодолимое отвращение к морю. Теперь же он слышал, как быстро рассекаемая вода плескалась под килем, и ощущал нечто подобное тому, что ощущаешь, влетая слишком высоко на качелях или катаясь с горы. Быстрота, с которой неслась лодка, захватывала дух, вид необозримого морского пространства, величественного и устрашающего, давил на грудь. Победа над собою относительно врожденного отвращения его к воде была одержана.
Построив первый русский Донской флот, Петр назначил Франца Лефорта его командующим. Царь понимал, что у адмирала представления о флотском деле весьма туманны: он всего лишь некоторое время жил на берегу Леманского озера. Поэтому он подобрал своему фавориту помощников для командования только что построенным флотом. Первым заместителем Лефорта, или вице-адмиралом, был назначен состоящий на русской службе итальянский полковник Лима. Весь его морской профессионализм заключался в том, что у себя на родине в Венеции он был гребцом на галерах. Контр-адмиралом стал Балтазар де Лозьер, флотская подготовка которого сложилась из вояжа в качестве пассажира из Персии в Россию по Каспию и Волге.
Петру необходимо было ехать в Москву: 29 января скоропостижно скончался царь Иван. Еще три дня назад он слушал литургию в дворцовой церкви и собственноручно угощал придворных. Свидетельства о том, что он уже давно был парализован, плохо согласуются с крестным ходом на Москву-реку, который царь совершил за три недели до смерти. Но не подлежит сомнению, что он долго и тяжело болел.
Петр стал самодержцем, единственным государем российским.
Это событие изменило и статус Евдокии, и положение Анны Монс.
Евдокия официально возвысилась над Прасковьей Салтыковой, вдовой старшего царя Ивана, сумевшей родить только трех дочерей. Царь испытывал к племянницам и невестке, умевшей ему угодить, теплые чувства, что делало Прасковью персоной весьма значительной. Скорее всего, Петр благоволил ей из-за отсутствия у нее мужского потомства. Ведь, роди Прасковья сына, он обладал бы преимущественными правами на отчий престол перед детьми младшего брата и перед ним самим.
С Евдокией же государь все больше расходился. Из человека полезного и приятного она перешла в разряд назойливых и докучных. После смерти царевича Павла в 1693 году детей у царицы не было. Правда, на эти годы пришлась закладка флота в Архангельске, смерть Натальи Кирилловны и Кожуховские потешные маневры; почти год царь провел в Азовском походе, а перед этим деятельно к нему готовился. Но ведь можно было выкроить немного времени для законной жены.
Семейное счастье супругов было поколеблено и происшествием с родным дядей царицы, Петром Авраамовичем Лопухиным. Обвиненный в краже казенных денег, он был пытан Петром, который не пожалел дядюшку супруги.
Родственные чувства Евдокии страдали, ее гордость и самолюбие были уязвлены, и она не всегда могла сдержать упреки.
Она знала об увлечении мужа немецкими девками с самого начала — слухи в Москве переносились мгновенно. При нечастых встречах с Петром царица не могла себя сдержать и устраивала сцены ревности, упрекала мужа в жестокости, пренебрежении. Однако, остыв и поразмыслив в разлуке, писала ему нежные письма, предлагала приехать к нему, звала к себе, продолжала называть «светом очей, лапушкой». Ей нужны были дети, сыновья и дочери, но обида не позволяла смирить себя и хотя бы для видимости подделаться под вкусы и пристрастия мужа, как это делала хитрая и дипломатичная царица Прасковья. Та, будучи женщиной старых понятий, старого образа жизни и привычек, религиозная по-старинному, постоянно умудрялась угождать Петру путем целого ряда уступок, быстрым исполнением его воли, заискиванием у людей, пользующихся его расположением.
Евдокия же, сознавая, что ее супруг — самодержец, в то же время считала его несносным сумасбродным мальчишкой. Он бежал от нее, от упреков и слез туда, где было уютно и свободно: в Немецкую слободу, к Анне.
Сына Евдокия растила в любви к отцу, и Алексей тоже писал — трогательно и почтительно (с шести лет его начали учить грамоте): «Государю моему батюшку, царю Петру Алексеевичу, сынишка твой Алешка, благословения прося, и челом бьет. Прошу у тебя, государя-батюшки, милости: пожалуй, государь-батюшка, отпиши ко мне про свое многолетное здоровье, чтобы мне, государь-батюшка, слыша про твое многолетное здоровье, радоваться. Изволишь, государь-батюшка, милостью своей напаметовать, и тетушка и матушка в добром здравии, и я молитвами твоими при милости их жив. Сын твой Алексей бьет покорно челом».
Хотя отношения Петра с царицей сильно охладились, речь о разрыве пока не шла. Царь исправно отмечал именины жены; по поводу дней рождения и именин мужа Евдокия устраивала праздники в Измайлове, у царицы Прасковьи, куда любил приезжать Петр. Она ставила крестьянам пиво и вино, подавала нищим милостыню. Царская семья выходила в сад, подолгу там гуляла, кормили рыбу в прудах, сзывая ее на корм колокольчиком.
Забавы такого рода менее всего отвлекали Петра от засевшей, как заноза, идеи отвоевать Азов. Сложно было собрать желающих под знамя второго Азовского похода. К 1 декабря всем «стольникам, стряпчим, дворянам московским и жильцам великие государи приказали быть на своей, великих государей, службе». Холопам, изъявлявшим желание повоевать с турками, тут же давали вольную.
С новым войском, с построенными в Воронеже кораблями дело под Азовом пошло веселее. Петр носился по судам и траншеям, сам наводил орудия на город, не страшась появляться на виду у неприятеля.
Царевна Наталья Алексеевна тревожилась за брата, в письмах просила поберечь себя, не подходить близко к стенам города, ощетинившихся дулами. Петр шутливо отвечал: «По письму твоему к ядрам и пушкам близко не хожу, а они ко мне ходят. Прикажи им, чтоб не ходили. Однако хотя и ходят, только по ся поры вежливо».
Писать царице Евдокии Петр не считал необходимым.
Не с ней он советовался об организации триумфальной встречи в Москве: в этом деле советчиками выступали сестра и Андрей Виниус. Начитанная Наталья Алексеевна была незаменима при изобретении торжеств и чествований победителей на римский манер. Царь вникал во все детали готовящейся церемонии и сам определил место, где следовало построить триумфальную арку. Это сооружение достигало десяти метров в высоту, было разукрашено фигурами и текстами из античной литературы и истории. Здесь были представлены и Геркулес, и Марс, и картины, изображавшие взятие Азова, и разнообразные надписи, объяснявшие недогадливым суть аллегорий.
Осенью население столицы стало свидетелем небывалого зрелища. На смену церковной торжественности с молебнами и колокольным звоном пришел чисто светский праздник. Вереница принаряженных воинов, пеших и конных, двигалась через всю Москву. В честь главнокомандующего боярина Шейна и адмирала Лефорта у триумфальной арки декламировали стихи. Царь следовал за Лефортом в черном немецком платье и в шляпе с белым пером.
Все царевны, обе царицы и их окружение присутствовали на церемонии. Здесь же в окружении жителей Немецкой слободы находились Матрена Ефимовна и Анна Монс — пока еще как одна из многих.
Пышность встречи победителей не соответствовала реальному значению одержанной победы. Это была дань вкусам царя, которые почти не изменились за всю его жизнь.
Многие, в том числе и царица Евдокия, не в должной мере выражали ликование. Это злило царя и еще больше разводило его с женой.
Тем не менее клан Лопухиных строго следил, чтобы в отношении Евдокии соблюдался необходимый дворцовый церемониал и царица с сыном получали достойное содержание. У них в руках был главный козырь: царевич Алексей. Как мать престолонаследника Евдокия являлась сильной фигурой. Многие заискивали перед ней, предусмотрительно полагая, что при такой жизни, какую вел царь, возможны всякие неожиданности.
Но особенно сильно почувствовала изменение отношения к себе окружающих Анна. Только слепой мог не заметить все усиливающееся благоволение к ней царя.
На пожертвования Петра в Немецкой слободе была возведена каменная кирха. Во дворе кирхи специально для лютеранки Анны выстроили дом. В народе Анну стали называть «кукуйской царевной». Она в еще большей степени, чем раньше, служила проводником милостей государя; ее слово значило очень много. Анна выступала в качестве посредника при решении разнообразных дел, ходатайствуя перед царем, к великому неудовольствию Меншикова, на чью монополию она посягала. Ее просьбы никогда не встречали отказа.
