В литературе и изустных преданиях достаточно освещена та черта характера барона Унгерна, которая может быть названа органическим предубеждением против евреев. Барон не сомневался в том, что русская революция устроена евреями и что лишь злая еврейская сила поддерживает и усугубляет революционный процесс в России. Он полагал, что установление порядка на нашей родине невозможно, пока существуют евреи. Следовательно, и ургинских евреев ждал печальный конец. Но барон допускал некоторые исключения из этого, как казалось бы, непреложного принципа: он оставил при себе некого Вольфовича, в качестве контрразведчика; сохранил жизнь омского присяжного поверенного Муриупольского, который известен был ему своими правыми политическими убеждениями (за него хлопотал генерал Ефтин); оставил в живых зубного врача, а также еще одного из евреев, во внимание к усиленным просьбам так называемых трех ургинских баронов (барона Фитигофа, барона Тизенгаузена и фон Витте). Из русского населения повешены были все члены ургинского большевизированного самоуправления, в состав которого входили единственный местный священник о. Парняков и городской врач Цыбыктаров.
Барон возложил на комендатуру обязанность срочно привести в известность и взять на учет все бесхозное имущество. По беглому подсчету, такого имущества в районе Урги набралось на шесть — семь миллионов серебряных долларов. Самый же город, разделенный на два комендантства — Ургинское и Маймаченское, руками пленных был приведен в 3–4 дня в такой порядок и опрятный вид, какого он еще никогда не знал за все семисотлетнее свое существование.
Первым шагом хозяйственного характера было восстановление подорванной китайцами радиостанции. Но и здесь, верный чувству оригинальности, а может быть осторожности, он приказал убрать со станции аппаратуру, служащую для отправления радио депеш. Урга слушала… и молчала.
Работа кипела: одни приводили в порядок электрическую осветительную станцию, другие занялись оборудованием кожевенного завода, мукомольной мельницы и различных интендантских мастерских. В Худжир-Булунских казармах без промедления пущена была в ход пригодная для продолжения работы артиллерийская лаборатория китайских войск. Барон находил возможность лично наблюдать за всеми работами. В оружейных складах обнаружено 5–6 тысяч новых винтовок, но, увы, они оказались без затворов. Интендантские чины с ног сбивались в безуспешных поисках в продолжении нескольких дней и, наконец вынуждены были доложить барону. Обещание денежной награды утроило страдания дивизионного интенданта, капитана Россианова; он развил максимальную энергию в лазании по чердакам и подвалам домов военного ведомства. Его усердие было вознаграждено по заслугам, когда нашел хитро запрятанные затворы. Барон заплатил Россианову 500 рублей золотом.
10 февраля к генералу Резухину, имевшему штаб в Маймачене прискакал какой-то испуганный монгол и заявил, что к Урге подходит со стороны Калгана сильный китайский отряд. Резухин тотчас же выступил с двумя сотнями и двумя пулеметами к Верхнему Мадачану и там остановился поджидать гаминов на удобной позиции. Хотя китайцы не имели информации об оставлении Урги их соотечественниками, но многое наводило их на подозрение о том, что в городе произошли существенные перемены. Китайцы поэтому подходили с большими предосторожностями. Они заняли ряд сопочек, не дойдя полутора верст до унгерновцев; вперед выслали группу конных разведчиков с флагом.
Барон прискакал к началу боя. Когда гамины убедились в том, что они наткнулись на русских, загорелся небольшой бой, в котором сразу же определилось, что со стороны противника участвовал батальон пехоты. Китайцы чувствовали себя неважно, что было вполне понятно, так как они находились во враждебной стране, в 250 верстах от своего ближайшего гарнизона. Дрались они без всякого энтузиазма. Правда, добросовестно портили патроны — стрельба гремела, как в хорошем бою, но пули летели высоко в небо.
«Займи вот эту сопку», — приказал барон одному из офицеров. «Ваше Превосходительство, со мной пять человек», — доложил офицер, потому что с указанной бароном сопки слышалось 150–200 винтовок. «Ну, и отлично! Вперед!» Барон оказался прав. Китайцы бросили сопку, когда шесть человек спокойно, ведя лошадей в поводу, подошли шагов на 80 к их цепям.
После энергичного удара во фланг и тыл, гамины сдались. Победители получили ценный приз в виде 450 верблюдов, вьюченных снарядами и патронами, 15 верблюдов с грузом серебренных денег и несколько верблюдов с продовольствием и подарками. Подарки тут же, на месте, были розданы бароном сотням и командам, участвовавшим в бою. Захваченный 10 февраля обоз и батальон следовали из Чойрынской базы на усиление ургинского гарнизона. Во время боя генерал Резухин получил очередное ранение в правую руку (он только что снял повязку после ранения, полученного во второе наступление на Ургу).
В административно-политической сфере поначалу все складывалось в сторону упрочения влияния барона в стране, так как вопросы внутренней и внешней политики разрешены были новым правительством в соответствии с чаяниями монгольского народа. Правительство, сформированное из крупнейших духовных и светских феодалов, возглавлено было Джалханцза-хутухтой (из воплощенцев Западной Монголии), который, по мнению русского Министерства иностранных дел, являлся самым способным из государственных деятелей Монголии эпохи 1910–1920 гг. Барон Унгерн официально не вошел в состав правительства. Он ограничился лишь тем, что ввел в Совет министра без портфеля, есаула Жамболон-вана (из русских ясачных инородцев), на которого возложил обязанности по наблюдению за деятельностью членов кабинета. Специальным манифестом Богдо сообщил барону титул хана, с правами старшего среди равных между собой ханов четырех аймаков Монголии, и подтвердил за ним звание главнокомандующего всеми вооруженными силами Монголии. С того момента барон Унгерн сделался узаконенным диктатором государства[21].
Прежде всего, барон объявил о полном отделении Монголии от Китая и восстановлении во всей полноте прав Богдо-гэгэна[22]. Этим же актом уничтожена навсегда ненавистная кабальная зависимость должников — монголов от их извечных кредиторов — китайцев, а Монголия гордо декларирована Срединным царством[23].
Как ветер летало теперь по всей стране из конца в конец громоподобное имя Барона-джанджина, предреченного благочестивыми чойджинами, долгожданного Освободителя. С любовным усердием номады вплетали в венок барона все новые и новые лавры. Очень скоро, при существующей между кочевниками быстроте обмена новостями, имя его приобрело мифологический блеск, сочетавшись с представлением о нем, как о перевоплощенце самого могущественного батора древнейших времен.
Для полного торжества провозглашенного монархического принципа надлежало короновать ургинского хутухту на царство. Барон убедил главу государства в необходимости и логичности этого шага, после объявления Монголии независимым Срединным царством и восстановления его самого в сане Богдо-хагана, то есть царя. Выработку же церемониала предоставил духовенству. Торжество было назначено на 20 февраля.
Повелитель Монголии носил религиозное имя Джэбцзундамба-хутухта Богдо-хаган и почитался восьмым перевоплощенцем знаменитого проповедника буддизма в Индии и Тибете Даранаты, жившего с 1575 по 1634 г. нашей эры. Собственное имя Богдо никогда не упоминалось, потому что, по освященному веками порядку, оно обнародовалось лишь после смерти этого перерожденца одновременно с тем, как его позолоченное, мумифицированное тело водружалось в кафедральную кумирню ургинских хутухт для вечного упокоения. Восьмой Богдо-хаган родился в 1870 г. в семье тибетского чиновника, принял посвящение от двенадцатого Далайламы и привезен в Ургу в 1875 г.
Самый же порядок его избрания носил следующий ритуальный характер. Когда в Тибет поступило из Урги официальное сообщение о смерти седьмого Джэбц-зундамба-хутухты, перерожденец Будды Амитабхи (Будды Беспредельного света), почитающийся учителем Далай-ламы — его религиозное имя Панченринпоче — вместе с самим Далай-ламой отобрали двенадцать мальчиков из предоставленного им списка и приказали доставить этих детей в Лхасу. Особая комиссия из ученых лам, имеющих высшую степень буддийской духовной школы, так называемых лхарамба, произвела тщательное обследование каждого ребенка для того, чтобы выбрать из этой группы трех мальчиков, обладавших признаками физических свойств Будды.
Сама церемония избрания Богдо состоялась в монастыре Потала. В присутствии Далай-ламы, Панченринпоче и Дэме-хутухты (одного из четырех главнейших тибетских лам и законного регента во время малолетства Далай-ламы) имена трех мальчиков записаны были на бумажках и положены в особую золотую урну — сэрбум. Затем совершено было торжественное богослужение, с чтением соответствующих молитв, и после того вынута из сэрбума одна из записок. Написанное на ней имя и определило восьмого Джэбцзун-дамба-хутухту, являвшегося перевоплощенцем духа бодхисатвы (в одной из глав было уже упомянуто, что каждый бодхисатва перевоплощается отдельно духом, словом и телом).
