Так как ты ждешь ребенка, я, может быть, окажусь и вам полезной. Во всяком случае, пиши, как обстоит дело. Если мое прибытие возможно, то сообщи, какие вступительные экзамены мне предстоит держать и какой самый поздний срок записи в студенты.
Возможность моего отъезда так меня волнует, что я не в состоянии говорить о чем-нибудь другом, пока не получу твоего ответа. Молю тебя ответить мне немедленно и шлю вам обоим нежный привет.
Вы можете поместить меня где угодно, так, чтобы я вас не обременила; со своей стороны обещаю ничем не надоедать и не вносить никакого беспорядка. Заклинаю тебя, отвечай, но вполне откровенно!
Если Броня не ответила телеграммой, то только потому, что телеграмма дорогая роскошь. Если Маня не вскочила в первый же поезд, то только потому, что надо было как можно экономнее организовать это большое путешествие. Она раскладывает на столе накопленные рубли, к которым отец добавил небольшую, но очень пригодившуюся сумму. Начались подсчеты.
Столько-то на паспорт. Столько-то на проезд по железной дороге... Нельзя быть расточительной и брать билет от Варшавы до Парижа в третьем классе, самом дешевом в России и во Франции. Слава Богу, на германских дорогах существует и четвертый класс без отделений, почти такой же пустой, как товарные вагоны. По всем четырем стенкам тянется скамья, а посредине можно поставить складной стул и устроиться не так уж плохо!
Не забыть советов практичной Брони: взять из дому все необходимое для жизни, чтобы не делать в Париже непредвиденных затрат. Манин матрац, постельное белье, полотенца надо отправить заранее малой скоростью. Ее белье, ботинки, платья и две шляпки уже сложены на диване, а рядом, на полу дожидается пузатый деревянный коричневого цвета чемодан с распахнутой крышкой - единственное "роскошное" приобретение, весьма деревенский с виду, но зато прочный, и Маня любовно выводит на нем черной краской большие буквы "М.С." - свои инициалы.
Матрац уехал, чемодан сдан в багаж, у путешественницы остаются на руках пакет с провизией на три дня дороги, складной стул для германского вагона, книги, пакетик с карамелью и одеяло. Разместив свою поклажу в сетке и заняв место на узенькой жесткой скамейке, Маня выходит на платформу. Ее серые глаза сверкают сегодня особым лихорадочным блеском.
В порыве трогательного чувства и вновь нахлынувших угрызений совести Маня обнимает отца, награждает его словами нежными и робкими, как будто извиняясь:
- Я еду ненадолго... года на два, на три - не больше! Как только я закончу свое образование, сдам экзамены, я вернусь, мы снова заживем вместе и не расстанемся уже больше никогда... Правда?
- Да, Манюшенька, - шепчет учитель охрипшим голосом, сжимая дочь в объятиях. - Возвращайся поскорее, работай хорошо. Желаю тебе успеха!
* * *
Прорезая ночь свистками и железным грохотом, поезд несется по Германии.
Скорчившись на складном стуле в вагоне четвертого класса, укутав ноги и время от времени старательно пересчитывая прижатые к себе пакеты, Маня раздумывает о прошлом, о своем таком долгожданном и феерическом отъезде. Старается представить себе будущее. Ей думается, что она скоро вернется в родной город и станет скромной учительницей. Как далека - о, как бесконечно далека она от мысли, что, сев в этот поезд, она уже сделала свой выбор между тьмой и светом, между ничтожеством серых будней и вечной славой.
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
ПАРИЖ
Проезжая от улицы Ля Вийет до Сорбонны, видишь не очень красивые кварталы, да и сам переезд не отличается ни скоростью, ни удобством. От Немецкой улицы, где живет Броня с мужем, до Восточного вокзала ходит запряженный тройкой лошадей омнибус в два этажа с винтовой лесенкой, ведущей на головокружительный империал. От Восточного вокзала до Университетской надо ехать другим омнибусом.
Само собой разумеется, что именно на этот незащищенный от превратностей погоды империал и карабкается Маня, зажав под мышкой старый кожаный портфель, уже бывавший в "Вольном университете".
Усевшись на этой подвижной обсерватории, девушка с застывшими от зимнего ветра щеками перегибается и жадно смотрит по сторонам. Что ей и серое однообразие бесконечной улицы Лафайет, и мрачный ряд магазинов на Севастопольском бульваре? Ведь эти лавочки, эти вязы, эта толпа и даже эта пыль - все это для нее Париж... Наконец-то Париж!
Каким молодым чувствуешь себя в Париже, каким сильным, бодрым, преисполненным больших надежд! А для молодой польки какое чудесное ощущение личной свободы!
Уже в тот момент, как Маня, утомленная дорогой, сошла с поезда в закопченном пролете Северного вокзала, сразу развернулись ее плечи, свободнее забилось сердце и задышала грудь. Только теперь она вдохнула воздух свободной страны. В порыве восторга ей все кажется чудесным. Чудесно, что гуляющие по тротуарам бездельники болтают о чем вздумается, чудесно, что в книжных лавках свободно продаются произведения печати всего мира. А еще чудеснее, что эти прямые улицы ведут ее, Маню Склодовскую, к широко раскрытым дверям университета. Да еще какого университета! Самого знаменитого, что в течение веков описывался как "конспект Вселенной", о котором Лютер говорил: "Самая знаменитая и наилучшая школа - в Париже, а зовут ее Сорбонна!"
Ее приезд похож на сказку, а ленивый, тряский, промерзший омнибус - на волшебную карету, в которой нищая белокурая принцесса едет из своего скромного жилища в созданный ее мечтой дворец.
Карета переезжает Сену, и все вокруг восхищает Маню: два рукава реки, подернутые дымкой, острова, величественные памятники и площади, башни Нотр-Дам. Взбираясь по бульвару Сен-Мишель, омнибус замедляет ход.
Наконец! Приехали! Новоиспеченная студентка хватает портфель и подбирает тяжелую шерстяную юбку. В спешке нечаянно толкает соседку. Робко извиняется на неуверенном французском языке. Сбежав по ступенькам омнибуса и очутившись на улице, Маня с напряженным выражением на лице спешит к ограде Сорбонны.
Этот дворец знания имел в 1891 году своеобразный вид. Уже шесть лет, как его все перестраивают, и здание Сорбонны стало похоже на какого-то громадного удава, готовящегося сбросить старую кожу. Позади нового, чисто белого фасада стоят обветшалые здания времен Ришелье, а рядом высятся леса, где еще слышится стук молотков. Эта строительная передряга вносит в учебную жизнь живописный беспорядок. По мере продвижения строительных работ и лекции читаются то в одной аудитории, то в другой. Лаборатории пришлось разместить временно в зданиях по улице Сен-Жак.
Но разве все это так важно, если и в этом году, по примеру прежних лет, на стене рядом с комнаткой швейцара белеет извещение:
ФРАНЦУЗСКАЯ РЕСПУБЛИКА
ФАКУЛЬТЕТ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ - ПЕРВЫЙ СЕМЕСТР
Начало лекций в Сорбонне 3 ноября 1891 года
Слова волшебные, слова влекущие!..
На свои маленькие сбережения Маня имеет право выбрать то, что ей нравится из многочисленных лекций, значащихся в сложном расписании. У нее свое собственное место в "химической", где она может не наобум, а пользуясь руководством и советами, с помощью нужной аппаратуры успешно ставить простые опыты. Маня - студентка (какое это счастье!) факультета естествознания.
Она уже не Маня и даже не Мария, на своем студенческом билете она подписывает по-французски: Мари Склодовска. Но так как ее товарищи по факультету не способны произнести такое варварское сочетание согласных, как "Склодовска", а полька никому не разрешает звать ее просто Мари, то она пребывает каким-то таинственным анонимом. Встречая в гулких галереях эту девушку, одетую скромно, но изящно, с суровым выражением лица под шапкой пепельных мягких волос, молодые люди удивленно оборачиваются и спрашивают: "Кто это?" Если ответ и следует, то неопределенный: "Какая-то иностранка... У нее немыслимо трудная фамилия!.. На лекциях сидит всегда в первом ряду... Девица не из разговорчивых..."
Юноши провожают глазами грациозный силуэт ее фигуры, пока она не исчезнет за углом какого-нибудь коридора, и в заключение говорят: "А волосы красивые!"
Необщительная славянка с пепельными волосами и труднопроизносимой фамилией еще надолго останется загадкой для сорбоннских студентов.
В настоящее время меньше всего ее интересуют молодые люди. Она всецело увлечена несколькими серьезными мужчинами, которых зовут "профессорами", стремится выведать их тайны. Следуя почтенному обычаю тех времен, они читают лекции в белых галстуках и черных фраках, вечно испачканных мелом. Вся жизнь Мари проходит в созерцании торжественных фраков и седых бород.
Позавчера читал лекцию, хорошо построенную, строго логичную, профессор Липпманн. А вчера Мари слушала профессора Бути с обезьяньей головой, таящей в себе целые сокровища науки. Мари хотелось бы слушать все лекции, познакомиться со всеми профессорами, поименованными в белом проспекте курсов. Ей кажется, что утолить всю свою жажду знаний она не сможет никогда.
