Та же ситуация была у нас в стране и во времена Горбачева: например, если в чайхане в Средней Азии посетитель многозначительно заказывал «чай», понимающий чайханщик в фарфоровом чайничке подавал коньяк. Если заказывался «кипяток», в таком же чайнике приносили водку. Я не думаю, что ташкентские или самаркандские чайханщики читали Маяковского и уж тем более — изучали труды китайских классиков, а поди ж ты…
Впрочем, нас занесло вперед по времени. Хотя в смысле алкоголя последние годы правления Николая II и Горбачева во многом схожи: водки в продаже нет, народ травится суррогатами, в аптеках сметается все на спиртовой основе. Алкогольный бюджет и в начале XX века, и перед самой перестройкой составлял более трети годового дохода государства и вдруг в одночасье превратился в абсолютный ноль; как результат — крушение режима. Разница состоит в том, что в 1917 году большевики власть взяли, а в 1991-м — потеряли.
Итак, октябрь, 1917 год. «Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, свершилась!» Советская республика продлила царский сухой закон и объявила войну алкоголю. К агитации был подключен тот же Маяковский, уже пролетарский поэт:
Товарищи и граждане,
водка — яд.
Пьяные республику
зазря спалят!
Ему вторил Демьян Бедный:
Аль ты не видел приказов на стене —
О пьяницах и о вине?
Вино выливать велено,
А пьяных — сколько ни будет увидено,
Столько и будет расстреляно.
Но кончилась Гражданская война, а вместе с ней ушли и чрезвычайные меры. Политика военного коммунизма сменилась нэпом, а нэпман уже жаждал хорошей жизни, любил посидеть в ресторане:
Раз пошли на дело, выпить захотелось,
Мы зашли в шикарный ресторан…
А раз есть рестораны, значит, в них что-то распивают. Первые послабления в алкогольной сфере большевики предприняли в 1921 году. Постановлением Совнаркома РСФСР от 9 августа 1921 года была разрешена продажа виноградных, плодово-ягодных и изюмных вин с содержанием алкоголя не более 20 градусов. В 1923 году уже вовсю производились столовые и десертные вина, портвейны и шампанское, и конечно же — пиво. Промышленность приступила к выпуску сортов с соответствующими названиями: «Стенька Разин», «Красная Бавария», «Октябрьское».
Ленинград город большой,
В каждом доме по пивной.
«Красная Бавария» —
Все для пролетария.
Но выпуск государственного пива и вина не мог конкурировать с самогоном, и тогда в декабре 1924 года в продажу была выпущена 30-градусная «Русская горькая».
Более десяти лет в стране был запрет на водку, и вот — дождались!
Но на всех не угодишь. Разочарованный обыватель Булгаков М. А. 20 декабря 1924 года сделал запись в дневнике: «В Москве событие — выпустили тридцатиградусную водку, которую публика с полным основанием назвала «рыковкой». Отличается она от царской водки тем, что на 10 градусов слабее, хуже на вкус и в четыре раза ее дороже».
Позже — в «Собачьем сердце» — писатель еще добавил яду. Вот диалог доктора Борменталя и профессора Преображенского:
«— Ново-благословенная? — осведомился он[11].
— Бог с вами, голубчик, — отозвался хозяин. — Это спирт. Дарья Петровна сама отлично готовит водку.
— Не скажите, Филипп Филиппович, все утверждают, что очень приличная — 30 градусов.
— А водка должна быть в 40 градусов, а не в 30».
Ну, это мнение столичного сноба, а вот по Минску, к примеру, поползли слухи, что новоявленная «Рыковка» — это на самом деле «Полурыковка», а вот настоящую «Рыковку» делают исключительно для кремлевских вождей, и она имеет крепость аж 60 градусов, и означает это, что народ снова надурили. Сергей Крапивин в своей документальной повести «Державный градус» утверждает, что такая запись была сделана в дежурной сводке ГПУ по Минску для секретариата ЦК в разделе «Антисоветские настроения».
Эксперимент с тридцатиградусной, несмотря на брюзжание отдельных несознательных элементов, оказался удачным: самогон, по крайней мере в городах, удалось потеснить, поэтому следующим шагом стал декрет правительства о введении казенной винной монополии. Исключительное право на приготовление и продажу уже 38-градусной «Рыковки» получил Центроспирт.
Радуйся, Саша!
Теперь водка наша!
Как же, знаю, Коля, я:
Теперь монополия! —
это опять народный трибун Маяковский.
Крепость первой советской водки подняли, но до менделеевского стандарта не дотянули пару градусов, какие уж там были соображения — гадать не будем, но это дало народу повод для анекдота.
Встречаются на том свете Николай II и Ленин.
— Что, Владимир Ильич, говорят и большевики, наконец, водочку выпустили?
— Да, батенька.
— А сколько градусов, разрешите полюбопытствовать?
— Тридцать восемь!
— Ну что ж вы, Владимир Ильич! Стоило ли из-за двух-то градусов революцию делать? Уж как-нибудь столковались бы…
Этим же декретом вводилась новая «метрическая» тара — вместо «ведер», «четвертей», «штофов» и прочих старорежимных емкостей вводились бутылки: пол-литра, четверть литра (четвертушка, четушка или чекушка) и стограммовая бутылочка. Политически подкованный пролетариат дал названия новой стеклотаре в духе времени: самая маленькая бутылочка стала называться пионер, побольше — комсомолец, ну а пол-литровая — партиец!
Современные историки от водки, описывая быт питейных заведений того времени, расписывают, что за чудо-плакаты висели на стенах распивочных; с особым умилением упоминается агитка: «Не пей! С пьяных глаз ты можешь обнять своего классового врага!» Но этот лозунг для своего фельетона «Землетрясение» придумал Михаил Зощенко, и никакого отношения к реальным распивочным он не имеет.
В 1937 году на всех государственных ликероводочных заводах были введены унифицированные рецептуры советских водок, значительно расширен их ассортимент: начали выпускать «Старку», «Зубровку», «Перцовку». Появилась не только водка крепостью 40 градусов, но и 50 и 56 — это были и привычная «Водка», и новые «Юбилейная», «Столовая», «Крепкая».
Именно в то время появились характерные присказки-прибаутки. Кто-то, выпив такой водки, говорил: «Ух! Крепка… советская власть». А иной крякал: «Ох, и крепкая! И как ее только беспартийные пьют!»
Немного информации о том, как менялась цена на водку в то время. В 1924 году «Рыковка» появилась в магазинах по цене 1 рубль. Но постепенно стоимость водки росла, и перед войной пол-литровая бутылка стоила уже 6 рублей. Во время войны водка из открытой продажи исчезла по известным причинам. По сути, официальных цен во время войны не было — спрос формировал предложение. Например, в Ленинграде после прорыва блокады бутылка водки стоила несусветные 1200 рублей. В 1944 году в стране начали открываться так называемые «коммерческие магазины», товары в них стоили на порядок больше, чем в системе нормированного снабжения. Появившаяся в этих магазинах водка стоила 160 рублей за поллитра, в 1946 году она стала стоить 80, а к концу года — уже 60 рублей. В 1947 году цена снизилась еще втрое, но в 1949 году пол-литра стоила 30 рублей, а в 1953-м вновь произошло снижение цены — на 11 процентов. Правда, надо иметь в виду, что и покупательная способность рубля, и зарплаты тоже менялись.
Тем не менее, как пел позже Высоцкий о своем послевоенном детстве:
Было время, и цены снижали.
И текли, куда надо, каналы
И в конце, куда надо, впадали.
Приход Хрущева ознаменовал новую политику, поначалу народ слагал о нем частушки, можно сказать, хвалебные:
С неба звездочка упала —
чистая хрусталина.
Мы Хрущева полюбили
как родного Сталина.
Но вот цены стали расти, и после того, как водка с 21,20 подорожала до 28,70 (после денежной реформы 1961 года — 2,87), народ запел по-другому:
Дорогой товарищ Сталин!
На кого ты нас оставил?
На Никиту-подлеца:
Не попьем теперь винца!
Политическая жизнь давала новые поводы для творчества: в 1957 году на июньском пленуме была разоблачена антипартийная группа Маленкова, Молотова, Кагановича и «примкнувшего к ним Шипилова». Буквально на следующий день около винно-водочных магазинов вместо традиционного: «Третьим будешь?» можно было услышать: «Шипилов?», что означало: «Не желаешь ли примкнуть к компании?»
С приходом Хрущева алкогольно-политическое творчество масс вышло на международный уровень, народ стал складывать побасенки не только про своих, но и про иностранных руководителей:
