Несмотря на такой авторитетный источник, у этой истории были некоторые смущающие непонятности. Князь Львов был действительно заключен в тюрьму в Екатеринбурге, но он был в городской тюрьме, на расстоянии больше чем в четыре мили от Дома Ипатьева. Кроме того, в доме не было никаких камер. Друг князя Львова, который также был в Екатеринбурге, позже пытался объяснить, что французский министр иностранных дел «очевидно неправильно понял» прежнего российского премьер-министра. Но незадачливый князь, кажется, сделал своей привычкой — быть неправильно понятым. «New York Times» сообщила о нем в своих выпусках во Владивостоке и в Японии, что князь Львов действительно «содержался в той же самой тюрьме с теми же самыми тюремщиками».
У князя Львова не было репутации выдумщика. Все же, даже после парижского заявления Питона он продолжал с энтузиазмом рассказывать о «свидетельствах», которые, казалось, раскрывали тайну судьбы императорской семьи. Он рассказывал, что его познакомил с деталями убийства «следователь, который занимался расследованием убийства», который сказал ему: «Девяносто девять шансов из ста, что императорская семья была уничтожена» и что «он нашел следы 35 револьверных пуль в стенах комнаты, где семья была расстреляна». Это показалось немного странным, так как m^i знаем об интервью Сергеева с Бернстайном, состоявшимся после встречи Львова со следователем, из которого было ясно, что следователь считал, что в Доме Ипатьева было расстреляно не более двух членов семьи Романовых.
Рассматривая совместно различные сведения об убийстве Романовых, мы находим, что следы неизменно приводят не к Екатеринбургу, а в белогвардейский штаб в Омске. Кажется, что независимо от того, что Сергеев думал, белогвардейским властям требовалось убедить весь мир в убийстве всей императорской семьи — а убедительных фактов просто не было.
5 декабря 1918 года французская Секретная служба опубликовала чудовищную информацию, полученную из официальных источников в Омске: «Они [белые источники] подтверждают, что сначала заключенных привязали к стульям, после чего солдаты подвергли их насилию, особенно великих княжон… Молодые девочки были изнасилованы, а царь, в цепях, должен был наблюдать эту сцену. После того, как молодые девочки были убиты, царь попросил, что бы его убили, царица была убита, по крайней мере, без мучений».
29 января 1919 года, спустя всего шесть дней после того, как Сергеева отстранили от рассмотрения дела, французский генерал Жанен, возглавляя французскую военную миссию в Сибири, послал длинное сообщение об убийстве; он еще раз процитировал высокие источники в Омске, с еще более ужасными подробностями: «Николай II был убит выстрелами из револьверов и винтовок несколькими солдатами, которыми руководил латыш по имени Бирон, который стрелял первым. Царевич был болен и едва понимал, что происходило вокруг него, согласно определенным описаниям. Более того, царевич ужасался, видя, как его мать и его сестер убивают на его глазах. Императрицу и ее дочерей, которые еще совсем недавно занимали высочайшее положение, несколько дней насиловали, а затем убили… Латыш, уходя, как предполагается, сказал нескольким свидетелям: «Теперь я могу умереть, у меня была императрица…»
Это шокирующее сообщение было послано французскому министру в Париж, с просьбой отослать его в Вашингтон и сообщить мировому дипломатическому корпусу. Так как это сообщение было отослано самим генералом Жаненом, весьма вероятно, что его источник в Омске был достаточно близок к белогвардейскому руководству. То, что мы знаем о политических напряженных отношениях в том правительстве, объясняет внезапное появление потока неуклюжих пропагандистских рассказов о массовом убийстве в Доме Ипатьева.
После отъезда Сергеева следствие стало на путь, с которого уже никогда не сворачивало — путь, который непрерывно вел от первых сырых рассказов к более сложной версии, выдаваемой за исторический факт.
Верховный правитель, адмирал Колчак, был администратором, не имеющим никакого определенного политического цвета, ни красного, ни белого, который свою деятельность объяснял обязанностями по отношению к России. Он был лояльным служащим в императорском флоте, был противником большевиков, но это не означало, что он не был на стороне восстановления монархии.
Став Верховным правителем, он поставил перед собой не только задачу борьбы с большевиками, но и объединение безнадежно разделенных белогвардейских политических группировок. Бесчисленные фракции колебались от эсеров, противников монархизма до сторонников восстановления старого режима.
Воинственный антибольшевизм — это было единственное, что могло бы объединить такие противоположности, но этого было недостаточно, чтобы их объединить — междоусобная вражда оказалась для белогвардейцев фатальной. Занятый этими проблемами Колчак, возможно, и позволил бы следствию Сергеева идти своим путем, если бы не вмешательство со стороны монархистов.
Для адмирала Колчака принятие решения означало поддержать настроения, господствующие среди наиболее привилегированной и наиболее активной части Белой гвардии, среди реакционных монархических генералов. Одним из этих генералов был генерал-лейтенант Михаил Дитерихс, человек, который отстранил от следствия следователя Сергеева. Самый краткий анализ его характера объясняет, почему его вмешательство означало конец объективного следствия по делу Романовых. |
Дитерихс, безотносительно его военных качеств, был наполнен религиозным и монархистским фанатизмом, и полагал, что у него была личная божественная миссия спасти Россию от крушения. Его прозвище среди его чиновников было «Орлеанская дева в галифе». Генерал Дитерихс смешал в одну кучу эсеров и евреев, как сосредоточение всего зла, и считал их предателями, снюхавшимися с большевиками, даже когда они боролись на антикоммунистической стороне. Антисемитизм, переполнивший книгу Дитерихса о гибели Романовых, появившуюся в 1922 году, не позволил перевести и напечатать ее в Англии. Книгу сочли фашистской брошюрой. Дитерихс был поглощен поисками большевиков и евреев на территории, занятой белыми, и разыскивал их. Неудивительно, что для того, чтобы оправдать отстранение следователя Сергеева от следствия Дитерихс прибегнул к клевете.
Сначала он обвинил его в том, что он плохой следователь, и когда он не нашел никаких веских доказательств, подтверждавших это обвинение, напал на следователя не как на следователя, а как на человека. Дитерихс писал: «…Сергеев, хотя и крещеный, а все же был еврей, еврей по крови, плоти и духу, а потому отказываться от своих соплеменников никак не мог. Он отлично видел, что главари советской деятельности в Екатеринбурге были евреи…»
Генерал обвинил Сергеева в том, что он, работая на эсеров, фактически нашел способ предупредить большевиков, о ходе расследования, опубликовав в газетах обращение к каждому, имеющему соответствующую информацию, связаться с ним. Добавив, что Сергеев не мог таким путем отыскать реальных свидетелей, он обвинял его в «безделье и преступной халатности». Смысла это не имело, поскольку, как было отмечено, именно во время работы этого следователя, исполняющего свои служебные обязанности, были найдены и опрошены все главные свидетели.
Подрыв репутации Сергеева имеет больше смысла, если мы представим возможное отношение реакционной части белогвардейцев, таких как Дитерихс, к загадке исчезновения Романовых.
В течение некоторого времени после исчезновения императорской семьи, те, кто был наиболее лоялен к царю, распространили легенду, что царь был все еще жив, считая по-видимому, что мысль об этом сплотит людей в борьбе. Но к концу 1918 года эта надежда стала таять; прошла половина года, как семья исчезла, и здравый смысл, кажется, говорил — если царь жив, он должен был обнаружиться.
И если белогвардейцы теперь нуждались в некотором альтернативном способе сделать политический капитал на исчезновении Романовых, то следователь Сергеев, конечно, не помогал им в этом. Несмотря на все, что он узнал, он все еще говорил о сфальсифицированных свидетельствах и о версии, по которой большинство Романовых покинули Дом Ипатьева живыми.
Белые генералы, включая Дитерихса, казалось, потеряли терпение. Если семья действительно умерла, было бы пустой тратой времени разбираться в тонкостях и противоречиях свидетельств. Для белогвардейского руководства все было ясно, в их интересах было признать, что вся семья была действительно убита в Доме Ипатьева.
Это был мотив для пропаганды, преследующей две Цели — представить большевиков как бессердечных убийц беспомощных женщин и детей, и в то же время сделать из Романовых мучеников. Глупые истории, рассказанные князем Львовом и генералом Жаненом, возможно, были первыми неуклюжими усилиями начать эту черную пропаганду против большевиков.
