В ходе операции он непрерывно перебрасывал подкрепления с неатакованных участков. Сначала это были два пехотных батальона 79-й пехотной дивизии из района Белгорода. Вслед за ними прибыл 429-й пехотный полк 168-й пехотной дивизии из Обояни. Далее появились отдельные части 299-й и 62-й пехотных дивизий с танками. Все они действовали при поддержке авиации.
А 24 марта противник на узком участке фронта бросил в бой 3-ю танковую дивизию. Она нанесла контрудар в направлении населенного пункта Рубежное и потеснила наши части.
Чтобы ликвидировать последствия контрудара, поредевшие стрелковые части 38-й армии в течение четырех суток вели непрерывные бои с превосходящими силами 3-й танковой дивизии и пехотой врага. Немецко-фашистское командование применило массированные атаки танков с пехотой при поддержке огня артиллерии, бомбардировочной и штурмовой авиации. Каждый населенный пункт противник оборонял большим количеством танков, артиллерии и минометов.
Он изо всех сил стремился не допустить расширения захваченного нами плацдарма на западном берегу реки Северский Донец. Атаки силами 18–20 танков с пехотой предпринимались до 8 раз в день. От 12 до 18 налетов ежедневно совершала вражеская авиация. И каждый раз по 15–20 самолетов обрушивали бомбовые удары на боевые порядки армии, тылы и мосты через реку»[145].
К сожалению, «Geschichte der 3. Panzer-Division» не может послужить нам источником подробностей о названных Москаленко танковых атаках. Из приводимого в истории 3-й тд описания событий с 4 марта по 9 мая мы можем почерпнуть сведения, связанные в основном с ее подготовкой к майским боям:
«Главные силы 3-й танковой дивизии находились еще в районе Курска на расстоянии примерно 120 км и готовились к передислокации. Вперед была выслана команда под руководством оберста Вестхофена (Westhoven), составленная из подразделений всех частей. Она снялась со своих квартир 6 марта и, преодолевая сильные снежные заносы, отправилась маршем в направлении Харькова. Двумя днями позже, в воскресенье, 8 марта, генерал-майор Брайт (Breith) отдал приказ на общее выступление.
На следующий день в Харьков, через Обоянь и Белгород, отправилась оперативная группа штаба дивизии[146]. Здесь генерал Брайт представился главнокомандующему группой армий „Юг“ фельдмаршалу Боку…
4 марта погода снова бесновалась. Шел смешанный с дождем снег, и только во второй половине дня прояснилось. Если еще несколько дней назад мы стонали от холода и снега, то теперь стали проклинать сырость и дождь и со страхом думали о распутице прибывающей весны. На этот раз размокшая земля была нашим союзником. Когда наша поисковая группа в первой половине дня прощупывала район Викнина[147], оказалось, что деревня не занята противником. Русские оставили населенный пункт вследствие вторжения воды. Затишье на фронте установилось где-то с 5 апреля. Само собой разумеется, снаряды по-прежнему свистели и вспахивали землю, особенно вокруг Байрака. Здесь, впервые после долгого времени, перед нашими позициями опять появились перебежчики. Это были представители 169-й стрелковой дивизии[148], которая уже 14 дней находится напротив нашей дивизии.
Теперь 3-я танковая дивизия, без специального приказа свыше, намеревалась произвести рекогносцировку тыловых позиций и по возможности оборудовать их. Это задание было дано оберсту Микошу (Mikosch), и он энергично принялся за работу. Корпус дал понять, что о смене дивизии думать не надо. И все же одно подразделение 3-й танковой дивизии в этот день было с фронта вытащено. Первый батальон 3-го стрелкового полка майора Вельмана (Wellmann, I./S.R.3), который ранее сражался в составе боевой группы Шаля де Булье, был передан 294-й пехотной дивизии (294.I.D.). Вместе со стрелками район своего использования возле Непокрытой покинула и 2-я рота 39-го саперного батальона (2./Pi.39). Выводимые роты снялись со своих позиций и транспортировались в Харьков.
Передислокация батальона Вельмана (Wellmann) закончилась 6 апреля. Немногими часами позже штаб S.R.394, который неделями находился в беспрерывном использовании, также был возвращен в Харьков. Оберст Шаль де Булье передал командование оберст-лейтенанту Цимерману (Zimmermann). Общее положение на фронте несколько стабилизировалось. Враг приостановил свое наступление. Только его артиллерия продолжала накрывать огнем наши позиции. К счастью, благодаря неутомимым колоннам дивизионного начальника снабжения (Dinafü)[149] майора Фельдхуса (Feldhuss) стало возможным доставлять боеприпасы и к нам. Поэтому 75-й артиллерийский полк получил возможность вести огонь. Батарея мортир (Mörser-Batterie) имела на позициях все три орудия и боролась с тяжелой русской артиллерией при Рубежном (Roshedsnoje)[150] с очевидным успехом.
Следующий день принес ясную погоду и вместе с ней оживил деятельность авиации противника. Особенным нападениям подвергался Байрак[151]. Был подожжен склад горючего танкового батальона. Более значительных боев не происходило. Однако дозорная группа смогла установить, что русские повсюду производят земляные работы и держат свои силы на позициях. Позже выясняется, что противник перегруппировывает свои дивизии[152].
Все же и мы делали кое-что для себя. Прибывшая передовая группа словацкого артиллерийского полка установила связь с оберст-лейтенантом доктором Вайсенбрахом (Weissenbrach). Словацкий полк — в целом 6 батарей — должен был высвободить 75-й артиллерийский полк. Одновременно с этим поползли слухи о том, что теперь и вся 3-я танковая дивизия будет наконец вытащена.
Но руководство дивизии еще ничего не знало об этом. Разведывательный отдел штаба дивизии (Iс), обер-лейтенант фон дем Кнезебек (v. d. Knesebeck), имел совершенно другие заботы. Русские перебежчики из 6-й танковой бригады сообщили на допросах о прибытии новых войск на Донец-фронт[153]. Только в Рубежном в последний день должны были занять исходные позиции 20 танков, в том числе несколько Т-34. На подходе находилась и тяжелая артиллерия. Все это, конечно, ослабляло надежду на возможную смену.
9 апреля 1942 года, кажется, наконец пришла весна. В синем небе сияло солнце, будто бы и не было войны. Воздух прогревался, и появились первые подснежники. К сожалению, прогрев земли и таяние снега принесли грязь и распутицу. Продвижение для колонн снабжения стало мучением. Поэтому внезапное появление 5 орудий словацкого артиллерийского полка в Терновой было воспринято как чудо. Ночью должны были быть подтянуты две батареи, чтобы сменить наши дивизионы.
Второй неожиданностью этого дня стал приказ корпуса, который гласил: „Согласно распоряжению вышестоящего командования 3-я танковая дивизия поэшелонно выводится со своих позиций и занимает исходное положение для дальнейшего использования“. После этого были отданы соответствующие исполнительные приказы. Затем боевые группы майора Зиервогеля (Ziervogel) и гауптмана Хаспеля (Haspel) были сменены 429-м пехотным полком оберста Грюнера (I.R.429, Grüner)[154]. Роты этого полка прибыли 9 апреля и в следующие 24 часа приняли позиции от обоих батальонов. К 10 апреля было приказано вернуться 3-му мотоциклетно-стрелковому батальону майора Папе (К.3. Pape) и 75-му артиллерийскому полку оберст-лейтенанта доктора Вайсзеенбруха (A.R.75, Dr. Weisseenbruch)[155].
Само собой разумеется, эти перегруппировки происходили не за раз, и не безупречно. Русские вставляли в этот разговор и свои „словечки“. Против их, хоть и не сильных, артиллерийских нападений и поисковых операций наши танковые и стрелковые роты еще должны были посражаться. Последние части 3-й танковой дивизии еще почти 3 недели оставались на этом участке и прибыли в Харьков только в начале мая.
Штаб дивизии, для руководства ее обновлением, был перенесен 10 апреля в Харьков. Оберст Вестхофен (Westhoven) принял команду над еще оставшимися между Бабкой и Донцом частями дивизии, двумя батальонами 23-й танковой дивизии, 226-м и 429-м пехотными полками[156] и артиллерией, включая словацкий артиллерийский полк. Командный пункт находился в Веселом[157]. Разведывательный отряд под командованием обер-лейтенанта фон дем Кнезебека (Abteilung Ic, v. d. Knesebeck) был подчинен 3-й стрелковой бригаде.
Снабжение происходило с неимоверными трудностями, грузовые автомобили застревали в грязи. Гужевые колонны имели большие потери в лошадях, которые не могли продвигаться вперед по болотам и околевали.
Генерал-майор Брайт (Breith) уже 10 апреля встретился в Харькове с оберквартирмейстером 6-й армии оберстом Генерального штаба Памбергом (Pamberg) и командиром 23-й танковой дивизии генерал-майором бароном фон Бойнибург-Ленгсфельдом (Frhr. v. Boineburg-Lengsfeld). На следующий день он выехал в Полтаву, где представился главнокомандующему группой армий генерал-фельдмаршалу фон Боку (GFM v. Воск)… 13 апреля генерал-майор Брайт вместе со своим адъютантом лейтенантом Либрехтом (Liebrecht) на связном самолете полетел через Барановичи в Восточную Пруссию. Далее на автомобиле он добрался до „Волчьего логова“ — штаб-квартиры фюрера. Сперва генерала Брайта принял начальник Генерального штаба генерал-полковник Гальдер, а в 14.00 он уже стоял перед самим Гитлером. Тот вручил командиру 3-й танковой дивизии заслуженные Дубовые листья к Рыцарскому кресту. На прощание генерал Брайт проинформировал главного квартирмейстера, генерала Вагнера, о необходимости освежения 3-й танковой дивизии.
