Сегодня, наконец, настал час, когда воочию стало ясно, что человек, загубивший Левана — враг народа. Берия загубил его сознательно, боясь разоблачений.
Вряд ли Вам доподлинно известно, как Л. Берия ненавидел Левана за то, что в руках Левана оказались в свое время (1933 г.) материалы, свидетельствовавшие о позорных фактах его биографии[5]. Серго[5a] велел Левану молчать, пока не будут собраны неоспоримые доказательства. Следующие два-три года, если Вы помните, Леван тяжело болел, а затем наступил 1936–1937 год и Берия разделался с ним.
Умоляю Вас, дорогой Анастас Иванович, спасите Левана, если он еще жив* [* Подчеркнуто автором. — Сост.] — мы ничего о нем не знаем вот уже 17 лет. (Осужден он был уже в Ростове на 10 лет.)
Если он жив, он много мог бы раскрыть сейчас, — ведь свидетелей начала политической карьеры Берия осталось в живых очень мало. Но и независимо от того, нужны ли сейчас партии такого рода свидетельства, напомните о Леване, а если Леван уже погиб, спасите хотя бы его имя, имя честного большевика, прошедшего славный путь бойца, преданного партии и народу.
Я не знаю, какие показания вынуждали его дать, возможно он и оговорил себя, но пусть его осудит тот, кто не знает какие «методы воздействия» применял в ту пору Берия на допросах тех, кого он считал опасными для своей карьеры.
Посылаю Вам копии двух последних, можно сказать, предсмертных записок Левана, написанных в 1937 г. во внутренней тюрьме НКВД в Тбилиси. Оригиналы я послала Г. М. Маленкову[6]. Если у Вас найдется время, примите меня, может на словах мне удастся сказать больше, чем можно написать в письме[7].
С искренним уважением,
Елена Давыдовна Гогоберидзе Москва, 1, ул. Ал. Толстого, д. 16, кв. 10 Телефон К 4-51-34
РГАНИ. Ф. 3. Оп. 8. Д. 83. Л. 70. Копия. Машинопись.
№ 5
ЗАЯВЛЕНИЕ ГРУППЫ ИНГУШЕЙ-СПЕЦПОСЕЛЕНЦЕВ Г.М.МАЛЕНКОВУ И К.Е.ВОРОШИЛОВУ О ВОССТАНОВЛЕНИИ ИХ В ПРАВАХ*
*На первом листе письма имеется помета помощника Г. М. Маленкова: «Д. С[уханов]. 11/IХ.53». — Сост.
18 июля 1953 г.
Председателю Совета Министров Союза ССР товарищу Маленкову Г. М. Председателю Верховного Совета Союза ССР товарищу Ворошилову К. Е.
От группы ингушей, спецвыселенцев
Вами разоблачен и привлечен к суровой ответственности Берия, как враг народа, как буржуазный националист, как носитель национальной розни и вражды между братскими народами Союза ССР.
Все кавказские народности, особенно переселенные с Кавказа и, в частности, ингушский народ, первые поднявшиеся за революцию, призывая все горские нации к присоединению к Российской Федерации, к великому русскому народу, хорошо понимал[и], что Берия по явно национально враждебному отношению, подвергает отдельные национальности Кавказа к невиданным в истории Руси ужасам.
Мы не сомневаемся в том, что Вы, члены правительства, до сего времени не знаете, что с нами творили под руководством Берия, что Берия, благодаря своим враждебным отношениям к нам, Вас информировал о нас о том, чего не было в самом деле. Существенный факт во всем этом был угон грузинской баранты чеченцами и несколькими ингушами через границу ингушей и убийство при этом племянника Берия.
При переселении Чечено-Ингушетии по указу Берия нам не давали возможность брать с собой кусок хлеба. Больных, детей, стариков брали из саклей, варварски бросали в машины и возили к фронту погрузки, запирали в холодные вагоны в морозные дни. Умерших в пути следования на ходу поезда выкидывали с вагона на снег на пищу воронам. Прибыв в Казахстан и в Киргизию, нас поместили под открытым небом в скотских дворах и свинарниках. Одни умирали, протягивая руку за куском хлеба, другие умирали от холода и простуды, а третьи — от вспыхнувшей эпидемии тифа.
При всех этих ужасах мы понимали, что это дар нам от Берия, и говорили об этом тихо между собой, но были уверенны, что сотни душ невинно погибших детей, стариков с голода и холода предстанут рано или поздно перед глазами Берия и спросят его: «за что? почему ты нас уничтожил?» Эта уверенность нас не покидала, и мы ждали, когда великий русский народ, народ справедливый и объективный, займется вплотную нашим вопросом.
Но мы потеряли надежду, когда радио принесло нам весть о новом правительстве, когда услыхали фамилию Берия вторым лицом в правительстве. Сейчас, когда Вы раскрыли истинное лицо Берия, к нам снова вернулась надежда, что Вы займетесь вопросом спецпереселенцев, что Вы им дадите счастье, которое Вы дали за последние 4 м[еся]ца многим миллионам людей.
Мы обращаемся к Вам, дорогие товарищи Маленков и Ворошилов, и убедительно просим не допустить дальнейшее замирание нашей национальной культуры, образования, печати, самоуправления по Конституции СС[С]Р, вернуть нас в братскую семью народов СССР с равными правами, снять с нас всякое ограничение, избавить нас от угнетения бериевских приказов, угнетения органами МВД за переход с улицы в улицу без пропуска.
Великий русский народ всегда был справедлив и беспристрастен, и потому мы свою судьбу вверяем Вам и надеемся на Вас, что на сессии Верховного Совета Союза ССР, созываемой 28 июля, Вы обсудите наш вопрос в смысле предоставления нам равных прав в советской семье.
Наш народ гарантирует честно доказать Вам свою бесконечную преданность. С огромным нетерпением ждем Ваше решение о нас.
Группа ингушского народа 18-VII-53 г. г. Фрунзе.
АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 180. Л. 181–182 об. Подлинник. Рукопись.
№ 6
ПИСЬМО Р.ОГОЛЬЦОВОЙ Г.М.МАЛЕНКОВУ[8]
30 июля 1953 г.
Дорогой Георгий Максимилианович!
Звонок от Вас влил струю жизни, озарил нас ярким лучом надежды на близкую, радостную встречу с мужем и отцом. Мы ждем его каждый день, каждый час, каждую минуту. Мы ждем потому, что мы, как в себе, уверены в невиновности Огольцова.
Прошел месяц напряженного ожидания. Срок не маленький для принятия мер по проверке дела Огольцова. Для нас это вечность, но кто-то не торопится. Очевидно, бериевские прихвостни в угоду своему хозяину постарались так нанизать обвинения, что человеку сейчас не просто доказать свою невиновность.
Я хочу Вам рассказать, что мне известно из слов Огольцова о поведении и отношении к нему со стороны Берия.
Когда Огольцов, не работая почти месяц, находился дома, он ходил в министерство писать объяснения, которые от него требовал Берия. Заметно нервничая, он называл кощунством то, что от него требовали.
Разговаривая по телефону с т. Игнатьевым, он говорил, что от него требуют объяснения по делу, которому в свое время т. Сталин дал очень высокую оценку.
Вступив в обязанности министра внутренних дел, Берия, очевидно, заранее предрешил судьбу Огольцова. Об этом говорят следующие факты.
В первый раз, когда Берия вызвал его к себе, он поинтересовался состоянием его здоровья и между прочим где бы он хотел работать, не предлагая ничего конкретного. На это Огольцов ответил ему, что дело руководителя расставить кадры так, как он находит нужным. Вскоре ему дали почувствовать, что в этом «хозяйстве» он не ко двору.
Две недели никто его не вызывал и не интересовался им.
Бывая в министерстве, беседуя с некоторыми товарищами, он понял, что вокруг него плетутся какие-то сети. Огольцов сам попросился на прием, попросил дать ему объяснение, чем вызвано к нему такое отношение, что он оказывается за бортом. Тут Берия стал на него кричать: «Вы, мол, занимались безобразием, сажали не того, кого нужно; вы могли так и до Берия добраться и меня посадить. Не воображай, что ты был ближе к Сталину, чем Берия и т. п.»
Когда Огольцов пытался объяснить, что, работая десять месяцев в Ташкенте, он не несет ответственности за то, что делалось здесь, Берия все же продолжал угрожать: «Ты будешь отвечать, ты должен был знать, что тут делается, можешь объяснений не писать, будем допрашивать».
Не чувствуя за собой никакой вины, точно выполняя указания свыше, Огольцов не верил этим угрозам. Он объяснял это как ревность к вождю и наушничание некоторых лиц, которым нежелательно было его присутствие в Москве.
Сердце женщины, матери чувствует надвигавшееся несчастье.
Я умоляла мужа попроситься на прием к Вам и рассказать, какая против него повелась кампания. Не посмел он со своим личным делом отнимать у вас время. «Нет, — говорит, — доказательств идти на конфликт. Помни, что бы со мной ни случилось, я преступлений никаких не совершал».
Мы не знаем, что сейчас с Огольцовым, здоров ли он, как тяжко его обвинение и как долго он еще будет находиться в заключении. Неведение для нас пытка, а каждый томительный день ожидания — вечность.
Приношу Вам, Георгий Максимилианович, глубокое извинение за свое письмо, за то время, которое мы у Вас отнимаем.
