Упоминаются Махмудом и тангуты, завоевавшие около 1020 года уйгурское владение в Ганьчжоу. Между Сином и Тангутом помещается город со странным тюркским названием Катун-сыны («Изображение женщины» или «Могила царицы»); это название не объясняется, и ни о какой статуе, по которой город получил свое название, не говорится. Рассказывается только о какой-то войне между жителями Катун-сыны и тангутами, закончившейся, по-видимому, поражением тангутов.
Вообще из многих кратких замечаний Махмуда о том или другом городе видно, что в его распоряжении был не дошедший до нас исторический материал, который представлял бы для нас большой интерес. Так, упоминается место Сигун-Самур, где был отравлен Богра-хан, но не сказано, о каком Богра-хане идет речь. Упоминается городок Инджкенд, принадлежавший «людям Муканна»[80] и разрушенный, очевидно, при уничтожении еретиков арабскими войсками. В известных до сих пор источниках о ереси Муканна (во второй половине VIII века), о его союзе с тюрками и борьбе с войсками халифа этого географического названия нет.
Собранный в труде Махмуда Кашгарского лингвистический материал заключает в себе много образцов тюркской поэзии, народной и искусственной, много культурных слов, дающих понятие о жизни тюрок в XI веке, о степени развития их духовной и материальной культуры в то время, когда они уже приняли ислам, но когда влияние ислама еще не одержало полной победы над тюркскими национальными традициями. Использовать весь этот материал в настоящих лекциях было бы невозможно, для этого необходимо самостоятельное исследование; но на некоторых сторонах этого материала я постараюсь остановиться в следующих лекциях, после обзора сведений Махмуда об огузах и других западнотюркских народностях. Предпослать такой обзор общей оценке культурного состояния тюрок необходимо потому, что приводимые Махмудом образцы поэзии там, где они могут быть приурочены к определенным местностям, касаются почти всего района расселения тюрок, от Волги до границ Китая, и не всегда можно решить, какие стихотворения относятся к восточной и какие к западной части этого района. То же самое относится к сведениям о различных сторонах культурной жизни, от порядков управления и устройства ханского двора до народных обычаев.
Появление тюрок в областях к югу от Амударьи относится к гораздо более раннему времени, чем завоевательные движения X века, и возможно, что в некоторых случаях потомки этих тюрок живут в этих же местах и теперь. Арабские завоеватели уже в VII веке нашли в Бадахшане карлуков; и теперь в Бадахшане известен узбекский род карлук; это совпадение заставляет полагать, что после завоевания Бадахшана узбеками в XVI веке в состав узбеков вошли тюрки, жившие там раньше. У арабских географов единственными тюрками, жившими к югу от Амударьи, кроме отдельных лиц и отрядов, служивших в гвардии халифов и наместников, считается народ халадж, и халаджи находятся и теперь среди живущих в Иране тюрок. Самими тюрками название этого народа, по-видимому, произносилось калач; рассказ о происхождении этого названия, приведенный у Рашид ад-дина и основанный на народной этимологии кал ач — «останься и открой», находится уже у Махмуда Кашгарского. Махмуд причисляет халаджей, или калачей, к огузам; вместо 24 огузских родов, как у Рашид ад-дина, у Махмуда приводится только 22, но при этом говорится, что первоначально всех родов было 24, потом из них отделились два рода халаджей. Полагают, что часть халаджей утратила свой язык и вошла в состав афганского народа; так объясняют название афганского племени гильзай, хотя против этого есть возражения с точки зрения фонетических законов афганского языка. В Индии, где халаджи играли некоторое время большую роль в политической истории, их название по-видимому, произносилось как хильдж. В Иране некоторые из халаджей сохранили и теперь тюркский язык; вероятно, это оказалось возможным только после присоединения их к более многочисленным огузам{26}.
Завоевательное движение огузов существенно отличалось от завоевательного движения Караханидов. Караханиды до завоевания государства Саманидов имели свое государство, к которому присоединяли завоеванные области. Предводители огузов ушли из своей страны, чтобы создать себе государство в завоеванных землях, и уже из этого государства потом покорили ту страну, откуда пришли.
В народе огузов, как в народе карлуков, не было хана; родоначальник династии, потом утвердивший свое господство в Иране, носит у Махмуда Кашгарского, как в некоторых других источниках, титул сю-баши — «предводитель войска». Его имя, на основании арабского правописания, произносилось европейскими учеными как Сельджук, и такое произношение, находящееся в противоречии с законами тюркской фонетики, утвердилось в европейской исторической науке.
О действиях Сельджука известно только, что он принял ислам и освободил жителей мусульманских колоний в низовьях Сырдарьи от дани, которую они прежде платили огузам. При таких условиях казалось бы, что между жителями этих колоний и потомками Сельджука должно было произойти тесное сближение; между тем мы уже в XI веке находим в городе владетеля с мусульманским именем (Шах-Мелик), о котором говорится как об упорном наследственном враге сельджукского дома.
Переселившись на запад, огузы, по-видимому, совершенно утратили те начала государственности, которые были у них в Монголии, откуда ими в VI веке была образована одна из самых обширных когда-либо существовавших кочевых империй (занимающая в этом отношении второе место после монгольской) и где они несколько раз освобождались от ига китайцев и восстанавливали свое павшее государство. Правда, и на востоке эта государственность была им навязана силой, и хан в своих надписях чаще говорит о токуз-огузах, или просто огузах, как о врагах и мятежниках, чем как о своем народе.
В степях к востоку от Каспийского моря ни огузы, ни их потомки туркмены уже не достигали политического объединения и постоянно сражались между собой. Отдельные части огузского народа совершали обширные завоевания и уходили в далекие страны, но среди этих движений не было ни одного всенародного. По странному противоречию именно огузами, никогда не соединявшимися в одно целое, были основаны самые могущественные и прочные тюркские государства, до нынешней Турции включительно.
После тюркской империи VI–VIII веков самым ранним известием в истории движения огузов на запад было движение печенегов, относящееся к концу IX века; писавший в первой половине X века византийский император Константин Багрянородный[81] говорит, что оно произошло лет за пятьдесят до него. Печенеги упоминаются у Рашид ад-дина и Махмуда Кашгарского среди огузских родов. Произношение печенег находится в русских летописях и не заимствовано у греков, правописание которых несколько иное; вероятно, русские передали его так, как слышали непосредственно, и, как оказывается, передали правильно. Прежде предполагали, что мы имеем здесь тюркское слово биджнак — «зять»; но в рукописи Махмуда Кашгарского дана именно вокализация печенег{27}.
Печенеги, по-видимому, рано отделились от остальных огузов и упоминаются как отдельный народ у арабских географов IX века. Тогда они были восточными соседями хазар и жили около Яика; в 922 году Ибн Фадлан еще нашел в этой стране небольшие остатки печенегов. Главная масса их прошла через владения хазар, с согласия или против воли хазарских владетелей, и основалась в Южной России, где они со времени Святослава угрожали самому Киеву. О печенежских набегах на Русь и борьбе с ними русских князей в летописи говорится часто. Константин Багрянородный также приводит о печенегах довольно много сведений и перечисляет печенежские роды.
К XI веку, уже после падения Хазарского царства, произошло новое движение огузов через Волгу, а оттуда через Южную Россию. На этот раз огузы упоминаются в византийских источниках под своим народным названием в форме уз; русские летописи называют их торками. Эти огузы не соединились со своими близкими родственниками печенегами, а вступили с ними в борьбу; печенеги были вынуждены бежать на Балканский полуостров, куда за ними последовали огузы. Это было время, когда Византия в Малой Азии подвергалась нападениям других огузов, пришедших туда вместе с потомками Сельджука; в первый раз в истории тюрками, пришедшими туда с разных сторон независимо друг от друга, были наводнены византийские владения как в Малой Азии, так и на Балканском полуострове. К счастью для империи, объединения этих тюркских элементов в одно целое не произошло; к концу XI века, ко времени начала Крестовых походов, византийский император уже чувствовал себя в безопасности и жалел, что призвал против угрожавших ему со всех сторон тюрок помощь с запада, которая теперь уже была ему не нужна.
