Напомню, что эти письменные памятники вводят нас далеко не в начальный момент истории изучаемого общества, а ставят перед, общественными явлениями, имеющими за собой очень длительную историю. Древнейший памятник "Правда Русская", дошедший до нас в записи начала XI в., носит на себе следы более глубокой древности, но и эта древность весьма относительна.
До внесения "Правды Русской" в Новгородскую летопись под 1016 г. мы имеем следы существования "закона русского", несомненно, совпадающего, по крайней мере в некоторых частях, с "Правдой Русской". В ней мы уже видели представителей господствующих классов, их челядь, рабов, просто, свободных, невидимому, равноправных общинников (соседская община), хотя и не прямо названных, но с неизбежностью подразумеваемых. Добавочный в ст. 1 "Правды" перечень всех общественных группировок: русин, гридин, купчина, ябетник, мечник, изгой и Словении, по-видимому, является той вставкой, которая была сделана Ярославом в 1016 г., когда он напутствовал "Правдой" возвращающихся из Киева новгородцев, помогших ему овладеть Киевским столом, всем им обещая право на 40-гривенную виру, т. е. равное право защиты жизни судом.
Если мы попробуем разобраться в этих терминах, хотя и весьма спорных по существу, то придем к более или менее вероятным выводам о существовании в изучаемом нами обществе варягов и варяжской дружины, которая, как нам известно из договора с греками и из летописи, быстро и тесно связывалась с местным верхушечным слоем славянского общества; несомненно также существование купцов. И не случайно, мне кажется, вписаны в этот перечень изгой и Словении. Очень похоже на то, что они специально сюда вставлены: после перечня пяти категорий названных здесь общественных групп, поставленных рядом без всяких оговорок, идет новое "аще", за которым следует "изгой будет либо Словении".
Об изгое речь будет ниже. Что касается словенина, то расшифровать этот термин очень нелегко. Несомненно, кроме национального признака, ему присущи и социальные черты. Иначе трудно понять вообще весь перечень и, в частности, сопоставление словенина с изгоем. В Лаврентьевской летописи под 907 годом говорится о походе Олега на Царьград. После благополучного окончания предприятия Олег с дружиной возвращался домой. "И вспяша русь парусы паволочиты, а словене кропивны". Здесь подчеркивается не только национальный, но и социальный признак: русь по сравнению со славянином стоит на первом месте. Но все-таки термин "Словении", поставленный в "Правде" рядом с "изгоем", этим сравнением с процитированным текстом летописи не разрешается. Мы не можем точно ответить на вопрос, кто такой "Словении" "Правды Русской". Не разумеется ли под словенином представитель массы, населяющей деревню, т. е. смерд, член соседской общины?
Необходимо подчеркнуть, что и изгой и Словении относительно виры предполагаются равноправными с первыми пятью категориями, так как и на них распространяется 40-гривенная вира. Бросается в глаза факт, что дополнительный перечень представителей общественных группировок взят из общества, по своей конструкции более сложного, чем примитивный строй древнейшей "Правды". Не хотел ли Ярослав этой вставкой, где декларировалась вира, равная для русина и славянина, дружинника и изгоя, смягчить ту национально-классовую рознь, которая так ярко проявилась в бурных событиях 1015 г. в Новгороде?
"Мужи" этой древнейшей "Правды", главный предмет внимания этой "Правды", как мы уже видели, всегда вооружены, часто пускают оружие в ход даже в отношениях друг к другу и в то же время способны платить за побои, раны и личные оскорбления; они владеют имуществом, которое можно купить и продать. Мы имеем здесь признак неравенства материального положения — долги. Живут они в своих "хоромах", окруженные слугами, и не порывают связи с крестьянским миром. Здесь же в "Правде" мы видим зависимую от своих господ челядь, которая убегает, которую разными способами разыскивают и возвращают господам; челядин иногда дерзает "ударить свободна мужа" с риском быть убитым в случае обнаружения его преступления. В состав этой челяди входят не только рабы, но, как мы увидим ниже, и не рабы.
Вся эта "Правда" достаточно архаистична, но родового строя и здесь уже нет. Единственно, что напоминает о нем, — это месть, которая, однако, уже перестала быть "родовой" и к тому же на наших глазах явно отмирает. Мстить, по-видимому, не обязательно. Место мести занимает альтернативно вира с тем, чтобы в середине XI в. вытеснить ее окончательно.
Это выводы, основанные на том, что говорит "Правда", но мы должны учитывать и ее молчание, которое иногда, по-видимому, и удается понять путем привлечения к ее толкованию летописи вообще и помещенных в ней договоров с греками, в частности.
1. ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЕ И ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦЫ
Более или менее регулярные торговые связи с Византией у южного народа, называемого греками то именем ρως, то скифами, или тавро-скифами, начались очень давно. Греки знали этот народ ρως и не только по торговым связям.
После блестящих работ В. Г. Васильевского о греческих житиях Георгия Амастридского и Стефана Сурожского, у нас не остается сомнений в том, что греки знали южную Русь ρως прекрасно. Нашествие руси на Амастриду Васильевский относит к началу 40-х годов IX в. "Имя Руси, — пишет Васильевский, — уже в это время не только было известным, но и общераспространенным, по крайней мере, на южном побережье Черного моря".[111] Тот же автор по вопросу о торговых связях Руси с греками пишет: "известие о торговле русских купцов с Византией через Черное море и с мусульманскими странами через Каспийское относится к сороковым годам IX ст.; самые торговые связи образовались, конечно, хотя несколькими десятилетиями ранее: Русь была известна византийцам и арабам в первой половине названного столетия".[112]
Васильевский убежден, что это имя ρως относится всегда к тавро-скифам, а кто такие тавро-скифы разгадать полностью ему не удается. Вспоминая здесь готскую теорию происхождения Руси и не настаивая на ней, Васильевский замечает, что эта теория "при современном положении вопроса была бы во многих отношениях пригоднее норманно-скандинавской". Отказавшись, таким образом, от скандинавской теории, Васильевский ставит вопрос лишь о том, какой из центров Руси — тавро-скифов мог совершить поход на Амастриду и Сурож: таврический, приднепровский или тмутараканский.[113]
Здесь не место разбирать этот важный вопрос. Мне нужно показать ранние связи греков и Руси, известной грекам именно под этим народным, местным именем (литературное — тавро-скифы). Греки, действительно, давно знали этот народ, но особенно внимательно стали следить за ним с тех пор, как он экономически и политически усилился и произвел 18 июня 860 года весьма удачное для себя нападение на столицу Восточной Римской империи. В связи с этим нападением мы имеем две речи патриарха константинопольского Фотия и его же "Окружное послание". В одной из этих проповедей Фотий говорит: "Эти варвары справедливо рассвирепели за умерщвление их соплеменников и с полным основанием ευλογως требовали и ожидали кары, равной злодеянию".[114] И дальше: "их привел к нам гнев их".[115] Тот же Фотий спустя несколько лет (866 г.) в своем "Окружном послании" говорит то, что ему известно было об этом народе: "народ, часто многими упоминаемый и прославляемый, превосходящий все другие народы своею жестокостью и кровожадностью…, который, покорив окрестные народы, возгордился и, возымев о себе высокое мнение, поднял оружие на Римскую державу".[116]
Это было лет за 40 до заключения первого известного нам договора между Русью и греками. В договоре 911 г. прямо говорится, что у Руси с греками были давнишние отношения: послы русские прибыли в Константинополь с тем, чтобы заключить с греками (соглашение "на удержание и на извещение от многих лет межю урастианы и Русью бывшюю любовь".[117] Под этой Русью разуметь обязательно варягов нельзя. Эта Русь на заключенном с греками договоре присягает не по-германски, а чисто по-славянски: "царь же Леон со Олександром мир сотвориста со Ольгой, имшеся по дань и роте заходивше межы собою, целовавше сами крест, а Олега водивше на роту, и мужи его по русскому закону кляшася оружием своим, и Перуном богом своим, и Волосом, скотьем богом, и утвердиша мир" (договор 907 г.).[118] Оружием клялись тоже не по германскому обычаю, а по своему собственному, снимая с себя оружие, кладя его на землю или перед кумиром. Германцы при этом обряде вонзали меч в землю.[119]
Самый факт заключения договоров совершенно ясно говорит о классовом обществе. Договоры нужны были не крестьянской массе общинников, а князьям, боярам и купцам.
