“Зеленое”, крестьянское, движение – по Савинкову – это новая революция. Она не связана ни со старыми, дореволюционными партиями, ни с эмиграцией. Она возникла стихийно, снизу, и задача состоит в том, чтобы “создать оргцентр ‘зеленой борьбы’”, объединить “зеленые отряды” в России “политической программой, продиктованной желаниями крестьян”, и развернуть новую борьбу с большевизмом.
Весной (март – апрель) 1921 года “зеленый оргцентр” был создан. Он получил название “Народный союз защиты родины и свободы” (НСЗР и С). Фактически это было восстановлением савинковского “Союза защиты родины и свободы” 1918 года, который поднял тогда восстания в Ярославле и других верхневолжских городах. В июне 1921 г. Учредительный съезд в Варшаве утвердил Программу Союза. Она требовала отказа от всякой интервенции против Советской России, широкой автономии для всех народов, ее населяющих, узаконения передачи всей земли крестьянам и указывала, что власть в России может быть “установлена только путем свободного избрания ее съездом свободно же избранных Советов”. Идея Учредительного собрания, указывалось в Программе, скомпрометирована опытом 1918 года. Крестьянство привыкло к Советам и потому власть должна принадлежать им. Тут, по-видимому, сказались лозунги Кронштадтского восстания.
Савинковский Союз засылал своих агентов и резидентов в разные города и области России. Там создавались его ячейки и комитеты, устанавливались связи с уже подпольно существовавшими ячейками, а также с действовавшими повстанческими отрядами. Среди этих повстанцев (Савинков называл их партизанами), да и среди самих савинковцев имелось немало просто бандитского элемента, занимавшегося грабежами, погромами и убийствами. Савинков получал множество донесений с мест о насилии, чинимом “партизанами”. Он уверял, что Союз старался очиститься от них, но в то же время сам пропагандировал налеты, нападения на советские учреждения и террористические акты против советских руководителей всех рангов. Поощрялись им и диверсии против средств жизнеобеспечения, а также в частях Красной Армии, куда савинковцы особенно старались проникнуть.
Как уверял сам Савинков, относительно быстро Союзу удалось установить контакты с теми организациями “зеленых”, которые возникли раньше Союза. Были, якобы, заключены соглашения “с карельскими и ингермандландскими партизанами, с так называемой Морской организацией петроградских и московских моряков и рабочих, с партизанами Псковской губернии, с белорусскими тайными обществами, в частности, с Белорусским военно-политическим центром, с советами крестьянских, казачьих и горских депутатов Кубани и Северного Кавказа. Искал договоров и с окраинными правительствами. Подписал военную конвенцию с Украинской народной республикой (С. Петлюра – Г. И.). Хотел заключить конвенции с Грузией, Арменией, Азербайджаном. Заключил соглашение с Донской демократической группой (в Болгарии) и пытался установить прямую связь с ‘зелеными’ армиями Антонова в Средней России и Пепеляева в Сибири”. Хотя Союз, утверждал Савинков, и не сумел объединить пока еще все “зеленое движение”, но к декабрю 1921 г. он уже – не отдельное тайное общество, а “союзное объединение многочисленных тайных ‘зеленых’ обществ, как великорусских, так и иноплеменных”.1
Трудно сказать, что в этой тираде от действительности и от политической пропаганды, рассчитанной на подъем престижа и значимости савинковского Союза не только в “зеленом движении”, но и также в антисоветски настроенных кругах стран Европы и их спецслужб. Тем не менее остается фактом, что к концу 1921 – началу 1922 г. ГПУ признало Савинкова одним из основных врагов Советской России и разработало специальную операцию “Синдикат-2”, имевшую цель “вывода” Савинкова на советскую территорию для его захвата. 2
По имевшимся в ГПУ данным, на территории Советской России НСЗР и С имел три областные организации – комитеты: Северный, Северо-Западный (или просто Западный) и Юго-Западный. Наиболее активным считался Западный, центр которого находился в Гомеле (Белоруссия). Здесь, в этом Западном областном комитете, мы и встречаем Э. Стауница-Опперпута – человека, который в мае 1927 г. опубликует письмо о “Тресте”, вызвавшем шок в Белой эмиграции.
Опперпут представлял тот тип людей, которых вынесли на поверхность жизни Мировая война и последовавшие за ней революция и Гражданская война. Оторванные от родных корней, измотавшиеся по чужим краям и в бесчисленных боях, ожесточившиеся душой, позабывшие о нравственности и морали, по природе смелые и решительные, они плохо подходили для обыденных условий жизни. Такой тип широко представлен в художественной литературе. Когда летом 1921 г. Опперпут был арестован ГПУ, он написал В. Менжинскому письмо, в котором нарисовал, так сказать, свой автопортрет: “Моя жизнь, – писал он, – с 1915 по 1920 годы исключительно складывалась так, что я вынужден был вести образ жизни, полный самых опасных приключений и острых ощущений… Непрерывная цепь приключений и опасностей в конце концов так расшатали мои нервы, что вести спокойный образ жизни я уже не мог. Как закоренелый морфинист не может жить без приемов этого яда, так я не мог жить без острых ощущений или работы, которая истощала бы меня до обессиления. Моей энергии в этих случаях удивлялись все…”3
Такое о себе трудно выдумать. Родился этот человек в 1895 г. в Латвии, в крестьянской семье. Настоящая его фамилия – Упелиньш (иногда пишут Упелинц, Упенинц или Упелинец). Во время германской войны был призван в армию, получил чин подпоручика, воевал на Кавказском фронте. После Октябрьской революции приехал в Петроград, а в 1918 г. вступил в Красную Армию.
Далее некоторая неясность. Но в октябре 1920 г. мы видим Эдуарда Упелиньша в Смоленске, в должности начальника штаба войск внутренней службы Западного фронта. Только теперь он фигурирует под именем Опперпут. Почему и как это произошло – загадка. Впрочем, на дворе было время перемен – больших и малых. Возможно, изменение фамилии потребовалось нашему герою для того, чтобы скрыть в своей биографии нечто политически компрометирующее, а возможно, в тот момент он уже был как-то связан с ЧК и его “переименовали” именно там.
Тут, в Смоленске, с краскомом Опперпутом происходит идейное перерождение: он становится непримиримым противником Советской власти. Как, почему? Позднее, на допросах в ГПУ, Опперпут утверждал, что его завербовал как бывшего эсера однополчанин еще по царской армии некий Гельнер, который служил в штабе воинской части, дислоцированной в Гомеле. А еще позднее, когда в 1927 г. Опперпут бежал в Финляндию, чтобы рассказать там о своей работе в “Тресте”, он объяснил это так: “Мы все видели случаи, когда без видимых внешних причин выздоравливали безнадежно больные. Допустите, что и сейчас имел место такой случай. Это будет проще, понятнее и легче”. Недурное “объяснение”…
Но вернемся в 1921 год в Гомель. Осенью Опперпут оказался там на командирской должности. Там, в Гомеле, по его словам, он создал тайную организацию и играл в ней руководящую роль. Но необходима была связь с другими антисоветскими организациями и группами, находившимися в Могилеве, Смоленске, Витебске, Горках и Орше, а главное – с центром, т. е. с савинковским НСЗР и С в Варшаве.
В начале 1921 г. Опперпут нелегально перешел польскую границу и явился в Лунинец, где находилась ячейка НСЗР и С. Представителю этой ячейки И. Микуличу он представился Павлом Селяниновым, комиссаром 17-ой стрелковой дивизии, хотя на самом деле был помощником начальника штаба войск внутренней службы Западного фронта. Он также заявил, что возглавляет Гомельскую подпольную организацию и его цель – установить связь с Савинковым. У него был мандат, удостоверявший, что он командирован Центральной группой Западного областного совета Союза ЗР и С. Он уверял, что везет с собой секретные документы важного характера для ведавшего разведкой НСЗР и С Виктора Савинкова. Микулич сопроводил Опперпута в Варшаву. Встреча его с Савинковым состоялась в гостинице “Брюль”, причем у Микулича сложилось впечатление, что после этой первой встречи у Савинкова осталось чувство недоверия.
Об эмиграции Опперпут отзывался плохо. “Это все хлам, – говорил он, – облить бы бензином, обсыпать пухом и поджечь. К настоящей борьбе эмиграция уже не способна, главные антибольшевистские силы – в самой России”. Микулич молчал и только наблюдал этого “высокого человека с военной выправкой”, открытое лицо которого “скорее располагало, чем отталкивало”.
Когда Опперпут вернулся из Варшавы в Лунинец, у него уже имелась бумага от Савинкова, в которой говорилось, что Селянинов “проверен” и ему следует оказывать всяческое содействие. Микулич знал, что в Варшаве состоялась еще одна встреча Опперпута с Савинковым, прошедшая “один на один”. Что заставило Савинкова “скорректировать” свои первые впечатления об Опперпуте-Селянинове – сказать трудно. С собою в Россию Опперпут вез антисоветскую литературу, но, по уверению Микулича, не только ее. В его чемодане он заметил банки с кокаином и даже ядами. Когда Микулич спросил, зачем эти яды, Опперпут, якобы, ответил: “Бороться с коммунистами надо всеми способами! Надо отравлять красноармейские кухни, даже колодцы, чтобы вызвать возмущение населения”.4
