У Фридриха Шиллера, напротив, отношения с врачом были очень просты; лучше даже сказать: пугающе просты. Так как поэт был по образованию медиком, он считал, что может сам о себе позаботиться. И он заботился. При этом Шиллер придерживался принципа, который до сих пор охотно используют врачи, когда сами заболевают: «Лучше слишком много, чем слишком мало». Таким образом, автор «Валленштейна» боролся со своей малярией дозами хинина, которых хватило бы на целую роту.
Последний немецкий император Вильгельм II держал при себе известнейших врачей своего времени, однако они оказались не в состоянии справиться с проблемами его здоровья. Еще при рождении наследника прусского престола они не придали значения тяжелой родовой травме, приведшей впоследствии к увечью. Позже, занимаясь самостоятельным лечением ребенка, никто не озаботился надломленной психикой отпрыска Гогенцоллернов. Еще не было и в помине психоанализа Зигмуда Фрейда, и в суровой Пруссии никто серьезно не думал о душе или о других тонких материях. Так Вильгельм заполучил невроз навязчивых состояний, а позже, уже будучи королем и императором, компенсировал свое ущемленное чувство собственного достоинства милитаристскими фантазиями и крикливой риторикой. Досадное упущение, которое в конечном счете вылилось в Первую мировую войну, — красноречивый пример того, как даже бесталанные врачи могут творить историю.
В конце концов, человеку может просто не повезти, и он попадет к некомпетентному врачу. Так произошло, к примеру, с Зигмундом Фрейдом. Страстный курильщик сигар, он вынужден был перенести больше двух дюжин операций на челюсти, многие из которых были бы попросту не нужны, если бы первые были выполнены квалифицированно. В этом не было какого-то личного мотива профессора Маркуса Хайека, ответственного за здоровье Фрейда; вероятно, он был просто дилетантом, которому была безразлична судьба его пациента. Равнодушие этого врача, впрочем, позднее почувствовал на себе и Франц Кафка.
От чего умер Вольфганг Амадей Моцарт?
Вечер 15 июля 1791 года в Вене не предвещал никакой беды. После чрезвычайно солнечного и жаркого дня все здесь радостно ожидало предстоящей прохлады. Настроение было хорошее, много говорили, перемывали кому-то косточки и смеялись, ведь Австрия и ее столица сияли в таком великолепии, какому остальная Европа могла только завидовать. Однако у дома № 970 по Рауэнштейнгассе началось некое таинственное представление. Из подъехавшей кареты вышел человек, глубоко закутанный в черный плащ с капюшоном так, чтобы нельзя было увидеть его лица. Он вошел в дом и поднялся на второй этаж, где жил Вольфганг Амадей Моцарт. Человек в черном сообщил композитору, что один видный господин хотел бы заказать ему реквием. Имя заказчика он умолчал, но сообщил, что у того «умер человек, который был и всегда будет ему очень дорог. Он хотел бы каждый год тихо, но достойно отмечать день этой смерти, и просит вас сочинить ему для этого Реквием».
Моцарт был сбит с толку не только просьбой человека, но и всем его внешним видом, той торжественностью, которая заключалась в его словах. Он принял заказ, хотя эта встреча и укрепила в нем страх за свою жизнь и уверенность в близости конца. Не прошло и пяти месяцев, как композитор действительно скончался — и с тех пор не перестают множиться бесчисленные легенды о его смерти и о том отношении, которое имел к ней черный вестник.
В наше время уже известно, что этот посланец приходил не для того, чтобы возвестить Моцарту о его собственной смерти. Посетитель не был ни соперником Моцарта Антонио Сальери, ни чиновником, как показано в фильме Милоша Формана «Амадеус». Напротив, это был человек, заказавший реквием по поручению графа Франца фон Вальзегг-Штуппаха в память об усопшей жене. Трагическое музыкальное произведение было действительно позже исполнено.
В любом случае, ни Черный человек, ни кто-либо другой не приблизил конец Моцарта. Композитор сам мог на многие годы продлить свою жизнь — если бы он больше заботился о своем здоровье, выборе врачей и лекарств.
Уже маленьким ребенком Вольфганг познакомился с диагнозами и методами лечения того времени. Он и его сестра Наннерль преподносились публике их отцом, Георгом Леопольдом Моцартом, как редкие юные музыкальные дарования. Ради этого он удалил от них все радости беззаботного детства и наложил тяжелое бремя постоянных разъездов. Семья Моцартов совершала, по большей части в коляске, турне по всей Европе, что подрывало и без того некрепкое здоровье Вольфганга. Уже осенью 1762 года — он был шести лет от роду — по пути в Вену мальчик серьезно заболел. Его отец отмечал: «Он кричал от боли… Когда он лежал в постели, я пытался понять, что именно у него болит; я находил какие-то пятна величиной с крейцер{1}, красные и несколько выпуклые… У него был жар, и мы лечили его „черным порохом“ и еще маркграфским порошком…»
Оба этих средства были обычными лекарствами Леопольда, который все медицинское обеспечение семьи держал в своих руках. Наставления он, однако, получал у именитых врачей и аптекарей.
«Черный порох», pulvis epilepticus niger, был тогда, как позволяет понять его латинское название, средством для лечения эпилепсии. Он также считался, как сейчас аспирин, препаратом против простуды и общего недомогания. Лекарство состояло из перемолотых частей липового древесного угля, раковин устриц, слоновой кости, оленьего рога и янтаря. В 1774 году он был вычеркнут из врачебных пособий как бесполезное средство. Однако Леопольд (а позже и Вольфганг Амадей) Моцарт по-прежнему выписывал его в аптеках.
Маркграфский порошок был особенно любим в среде аптекарей и докторов. Он приготовлялся из смеси девяти или десяти различных компонентов, среди которых числились корень пиона, выкопанный при убывающей луне, слоновая кость, омела, кораллы и нарост папоротника. Особенно примечателен был способ его применения. Порошок заворачивался в кусочек золотой фольги и потом проглатывался как позолоченная пилюля. Этим надеялись усилить действие лекарственных трав. Золотая фольга по крайней мере не причиняла никакого вреда, но из-за способа применения снадобье сильно прибавляло в цене.
При лечении юного Моцарта ни одно из лекарственных средств не привело к ожидаемому результату, ребенку становилось только хуже. Был вызван доктор графини фон Цинцендорф, который диагностировал у мальчика скарлатину, что, по оценке современных историков медицины, было достаточно близко к истине. Очевидно, юный музыкант страдал от erythema nodosum, воспаления подкожной жировой прослойки: она вызывается аллергией в сочетании с инфекцией. Об этом врач, однако, еще ничего не знал. Он вновь назначил маркграфский порошок, хотя тот до сих пор не возымел никакого действия. Вдобавок он предписал использовать разные другие средства, среди которых был сок из разбитых маковых головок, богатый опиатами. Так маленький Вольфганг пережил свое первое опьянение.
Он долго не мог прийти в себя, но каким-то образом лечение позволило ему вновь встать на ноги. Его отец восклицал: «Болезнь мальчика отбросила нас на четыре недели назад». Кроме того, врачи стоили слишком дорого, чтобы поездка могла окупиться. Когда Моцарты в январе 1763 года вновь вернулись в Зальцбург, Вольфганг страдал уже от ревматической лихорадки, возможно, бывшей следствием недолеченной erythema nodosum. Она осталась навсегда его верной жизненной спутницей и позже рассматривалась как одна из причин его смерти.
Пусть и ослабленные болезнью, оба чудо-ребенка продвигались далее. Путь лежал через крупные города Европы. В феврале 1764 Вольфганг перенес такую тяжелую форму ангины, что отец говорил о состоянии сына: «Лишь от милости Господней зависит, поднимет ли Он это чудо природы с постели или заберет к себе». В июле 1765 года оба ребенка заразились тифом, от которого сестра похудела так, что остались только кожа да кости. Около года спустя Вольфгангу предстояло перенести еще одно обострение своего ревматизма суставов. Но отец гнал своих детей дальше. В сентябре 1767 года он опять приехал в Вену, где в это самое время свирепствовала оспа. Брат и сестра немедленно заболели смертельно опасной инфекцией. Лекарствами были «черный порох» и маркграфский порошок. Вольфганг от этого по целым дням бредил — но они с сестрой пережили и это мучение.
В начале 1769 года Леопольд Моцарт понял, что ему больше нет смысла путешествовать с обоими детьми. Наннерли к тому времени исполнилось уже восемнадцать лет, и ее нельзя было выставлять «чудо-ребенком». Но тринадцатилетний Вольфганг был еще в новинку в тех странах, где его до сих пор не видели. Итак, отец и сын отправились в итальянскую поездку одни. Это турне, как и ожидалось, стало наиболее успешным, поэтому двумя годами позже они его повторили. Во время путешествия у Вольфганга проявилось заболевание, которое среди прочих его недугов было особенно сильно заметно. Наннерль писала в одном своем письме, что ее брат когда-то был «прекрасным ребенком», но после недавнего пребывания в Италии его шрамы от оспы приобрели «чужеземную желтую окраску», которая окончательно его изуродовала. Это было похоже на воспаление печени, хотя, по всей видимости, им не являлось. Леопольд и Вольфганг умалчивали о болезни.
