Но матросы, как и офицеры флота, очень хорошо знали, чем был для них Нахимов.
Когда генерал Веллингтон, командовавший английской армией во время борьбы Европы с Наполеоном I, посетил однажды в весьма ненастный день свои передовые позиции, солдаты сравнивали его появление с появлением солнца, которое сразу и обсушило, и обогрело их, и наполнило их бодростью и силой; в этот день, к вечеру, разыгралось сражение и они победили.
Нахимов был подобным солнцем повседневно. Бывший поэт парусов на глазах у всех превратился в поэта бастионов. Он был совершенно бесстрашен под пулями и ядрами. Однажды на четвертом бастионе он увидел незнакомого для себя молодого офицера.
- Как ваша фамилия? - спросил Нахимов.
- Бульмеринг, ваше превосходительство, - ответил тот.
- Кратчайшую дорогу на редут Шварца знаете?
- Так точно, ваше превосходительство!
- Прекрасно-с! Проводите-ка меня туда.
Бульмеринг направился за линию батарей; Нахимов сделал было несколько шагов вслед за ним, но, оглядевшись, остановился и закричал:
- Позвольте-с, молодой человек! Почему же вы меня ведете не по стенке-с?
- По стенке придется идти совершенно открыто, между тем как...
- Да вы знаете ли, кого вы взялись вести? - чрезвычайно удивился Нахимов, выкатив голубые глаза.
- Никак нет, ваше превосходительство, я только что переведен в Севастополь.
- Это другое дело-с! Тогда позвольте вам представиться: я - Нахимов-с и по трущобам - не хожу-с! Извольте идти по стенке-с!
И пошел сам по линии батарей.
Этот случай и много других подобных были известны всем в Севастополе, и все знали, что для Нахимова было совершенно естественно ездить ли верхом, или ходить пешком по бастионам, не обращая ни малейшего внимания на смертельные опасности кругом, а спасительные траншеи и блиндажи называть "трущобами".
Он знал по фамилии матросов-комендоров на батареях - это были его особые любимцы, и, подходя к тому или иному из них, говорил он улыбаясь:
- А-а, жив-здоров? Ну, слава богу! Здравствуй, Сенько! (Или Ковальчук, или Грядко, или Катылев, или Редькин.)
- Здравия желаю, Павел Степаныч! - улыбаясь тоже, радостно гаркал матрос и в свою очередь осведомлялся: - Всё ли здорово?
- Ничего-ничего, братец, как видишь, - разводил руками Нахимов.
- Ну, дай боже, Павел Степаныч!
Не любил, когда новички-солдаты при его приближении, из почтения к его единственным в Севастополе генеральским эполетам, снимали фуражки. Махал на них и кричал:
- Надень, надень!.. Эка ведь пустяками какими головы набиты вздорами-с!
Теперь, после приказа от 12 апреля, все флотские офицеры и матросы на равных с ними правах считали неотъемлемо необходимым поздравлять Нахимова с наградой - производством в полные адмиралы; и только когда удавалось поздравить торжественно и от сердца, приступали к празднеству - в блиндажах ли, или на городских квартирах.
Пили при этом сверхчеловечески, но пили за Севастополь, за Черноморский флот, за моряков на всех бастионах и за Павла Степановича Нахимова, "отца матросов".
III
Апрель был уже в полной красоте. Екатерининская улица со своими пышно развернувшимися большими деревьями - каштанами и белой акацией - казалась аллеей для гуляний, и на ней действительно прогуливались по вечерам, а на бульваре Казарского снова, аккуратно с шести часов, начала греметь полковая музыка, как это было до бомбардировки.
Нахимову однажды вздумалось проехаться на Малахов именно в такой вечерне-отдыхающий час. Из шести своих флаг-офицеров он взял с собою только одного - лейтенанта Колтовского; переправился через Южную бухту по второму мосту, устроенному на бочках, про запас, и его же заботами.
Проезжая по Корабельной, он пустил своего серого шагом, чтобы получше рассмотреть, какие здесь произошли изменения за последний день, и Колтовской - сын вице-адмирала Балтийского флота, из товарищей Нахимова еще по первым годам его службы, - заметив его пристальные и зоркие взгляды влево и вправо, счел нужным отозваться на это весело:
- Все-таки как им ни накладывают в макушку, довольно еще осталось здесь совсем почти целых домишек!
- Ага! Вот-с... Именно-с!.. Не всякая пуля в лоб и не всякое ядро в дом-с, - качнул головой Нахимов, а Колтовской продолжал:
- Так что если бы вдруг завтра каким-нибудь чудом вышел конец осаде, то через месяц, не больше, починилась бы в лучшем виде Корабелка и зашумела бы не хуже прежнего!
- Она и теперь что-то очень шумит, - заметил Нахимов. - По убитому, что ли, вон там впереди толпа.
Колтовской присмотрелся и сказал тоном адъютанта, избалованного неизменным добродушием своего начальника:
- Есть толпа впереди, точно, Павел Степаныч, только, кажется, там отхватывают трепака в кругу, чего перед убитыми пока еще не позволяется делать, хотя все уж мы порядочно одичали.
Он улыбался - молодой, самоуверенный, несколько излишне горбоносый, что, впрочем, придавало решительность и законченность его слегка расплывчатому лицу, - а Нахимов спрашивал недоуменно:
- С какой же такой радости они расплясались вдруг, а?.. Смотрите-ка, ведь в самом деле, кажется, пляшут-с!
Но в толпе заметили адмирала, плясуны стали "смирно". Плясуны были матросы, и в кругу около них - матросы, матросские жены, ребятишки. А когда поровнялся Нахимов с толпой, из нее вышла навстречу ему матросская сирота Даша - первозванная сестра милосердия, хотя и без золотого креста на голубой ленте, зато с серебряной медалью на аннинской, - поклонилась поясным поклоном и проговорила певуче:
- Ваше превосходительство, Павел Степаныч! Сговор у меня сегодня... Будьте такие ласковые, зайдите, не откажите хлеба-соли отпробовать!
- Сговор?
Нахимов вопросительно посмотрел на Колтовского: бывает так, что выпадает иногда из памяти слово, редко звучащее в жизни.
- Помолвка, так кажется, - подсказал Колтовской.
- А-а! Вот что-с! Замуж выходишь? - понял, наконец, Нахимов. - За кого? За матроса? Не разрешу-с!
- Только еще сговор пока, а уж замуж, как война кончится, - бойко ответила Даша. - Еще как обойдется, а то и жениха исхарчить может, да и меня тоже, - не страхованная.
- Это так... А с кем же у тебя сговор? С Кошкой? - заметил в толпе этого лихого матроса Нахимов.
Дружно засмеялись в ответ на это все, а громче всех сам Кошка, который был багрово-красен, так как порядочно успел уже выпить, но держался на ногах прочно.
- Ну, с Кошкой мне куда уж справиться, Павел Степаныч! - живо подхватила Даша. - Это только ведь говорится: "Жена да боится своего мужа", а думается: "Як вiн ее подужа!.." А уж на этого Кошку хо-ро-шую цепную собаку надо, - мне-то куда уж!
И опять все захохотали кругом, даже и ребятишки, а Даша проворно вытащила из толпы молодого еще матроса смирного вида и представила:
- Вот он - мой жених! Тридцать пятого экипажа Подгрушный Лукьян.
- А-а! Ничего-с! Неплохо-с... Малый статный, собой красивый... Совет да любовь, - так, кажется, сказать надо-с?.. А вон кстати-с и французы вам на сговор букетик прислали-с! - кивнул Нахимов на белый дымок разорвавшейся в это время вверху, шагах в пятнадцати от них, гранаты.
Далеко не все оглянулись на "букетик", присланный французами; большинство даже и не повело голов: эти букетики можно было видеть все-таки гораздо чаще, чем Павла Степановича Нахимова, тем более что теперь всех занимало только одно: зайдет ли их адмирал в хату, где праздновался сговор.
И все лица расцвели довольными улыбками, когда Нахимов спрыгнул с серого и по привычке одернул задравшиеся кверху штанины брюк. Колтовской смотрел на него вопросительно, высвободив из стремени правую ногу, - нужно ли слезать также и ему; Нахимов утвердительно шевельнул бровями.
И вот "отец матросов" стоял уже в хате, в тесном кругу матросов и матросок с Корабелки; на столе, наскоро прибранном, красовалось все, что могло найтись как закуска под водку: и сушеная тарань, и жареные бычки, и ставридка, мелкая рыбешка, ловившаяся удочками в бухте, и даже греческое блюдо - ракушка мидия с рисом; но больше всего было веселого зеленого луку, на который особенно щедра бывает огородная земля в апреле. Густо пахло зеленым луком и от Даши, и от ее жениха, и от прочих.
- Присядьте, ваше превосходительство!.. Садитесь, будьте ласковые, Павел Степаныч!.. Уважьте сиротку нашу!.. - обращались к Нахимову со всех сторон с ненадуманными словами больше матроски, чем матросы, суетливо расширяя для него за столом самое лучшее, по их мнению, место.
- Ну что же, сядем-с, посидим минутку-с, - за себя и за своего флаг-офицера решил благодушно Нахимов. - А если найдется у вас холодная вода с чуть-чуточкой вина красного, - показал он на кончике своего мизинца, - то я и выпью-с!
- Вина! Красного! - засуетились все около, и общая настала растерянность: не было красного вина, - была только бутылка вишневой наливки, припасенная для слабого пола.
Делать было нечего: так вот сразу взять и достать красного вина поблизости было негде; подкрасили вишневкой стакан воды, Даша сама, как виновница торжества, преподнесла его Нахимову, и все с разных сторон потянулись шумно чокаться с ним, отчасти чтобы скрыть суматохой кое-какой конфуз.
