Чарлз Оман - Военное искусство в Средние века

Глубокое воздействие на военную обстановку в Средние века оказывало развитие замковой архитектуры. Краткое описание средневекового замка наряду с обширной библиографией можно найти в статье А. Гамильтона Томпсона «Военная архитектура», содержащейся в «Кембриджской средневековой энциклопедии» (т. VI, гл. XXII). Отличное описание содержится в книге Сиднея Тоя «Замки: краткая история фортификационных сооружений с 1600 г. до н. э. по 1600 г. н. э.» (Лондон, 1939). Это единственная всеобщая история военной архитектуры на английском языке. Что касается более ограниченной территории – Англии, здесь имеется ряд хороших книг. Есть устаревший, но все еще классический труд Джорджа Т. Кларка «Средневековая военная архитектура Англии» (Лондон, 1884, два тома). Г-н Кларк – инженер, не историк, и некоторые из его предположений довольно далеки от истины; но он заложил основу для всех последующих исследований. В статье Раунда «Замки завоевателей» (Археология. № LVII. 1902) вскрываются недостатки работы Кларка, за ней последовала работа Эллы Армитаж «Ранние норманнские замки на Британских островах» (Лондон, 1912), до сих пор имеющая вес в вопросе о происхождении замков в Англии. «Военная архитектура в Англии в Средние века» А. Гамильтона Томпсона посвящена развитию архитектуры английских фортификаций до конца Средневековья и содержит основательную библиографию. Двумя доходчивыми описаниями являются «Замки» (Лондон, 1926) сэра Чарлза Омана и «Английский замок» (2-е доп. изд., Лондон, 1932) Хью Брауна. Г-н Браун – археолог, чьи статьи регулярно появляются в основных английских археологических журналах. Можно считать, что его взгляды представляют собой лучшую современную мысль в вопросе о замках. К другим книгам о замках относятся «Воздушные замки» Уильяма Дугласа Симпсона (Лондон; Нью-Йорк, 1949), «Средневековый замок в Шотландии» Уильяма Маккея Маккензи (Лондон, 1927) и «Ирландские замки и дома, построенные как замки» Г. Лиска (Дандолк, Ирландия, 1941).

Определенное отношение к средневековой военной тактике имели доспехи и оружие воинов. «Доспехи и оружие» (Оксфорд, 1909) Чарлза Фоукса (так в тексте. – Пер.) – сжатое, хорошо иллюстрированное описание с краткой, но полезной библиографией. Пообъемистее, а потому и поподробнее книга Чарлза Эшдауна «Британские и иностранные оружие и доспехи» (Лондон, 1909), которая к тому же отлично иллюстрирована. Работа того же автора «Доспехи и вооружение в Средние века» (Лондон, 1925) содержит краткую библиографию и очень полезный глоссарий наименований предметов вооружения.

Источники изучения средневековых войн скрываются в летописях, грамотах и официальных письменных документах того периода. У случайного любителя мало возможностей обратиться к ним, а читатель, у которого при чтении данного очерка проявится интерес, надеемся, найдет достаточно информации для его удовлетворения.

Джон X. Билер

Гринсборо, Северная Каролина

Военное искусство очень просто определяется как «искусство, дающее возможность любому командиру нанести поражение противостоящим ему силам». Поэтому оно предполагает знание огромного разнообразия дисциплин: стратегия и тактика – лишь две наиболее важные его ветви. Кроме поддержания дисциплины, боевых порядков, вооружения, оно обязательно связано с необходимостью постигать все средства повышения физической и моральной боеготовности армии. Автор, начинающий свой труд рассуждениями о «возрасте, предпочтительном для генералиссимуса», или о том, «какого роста следует быть пехотинцу»[1], касался военного искусства в не меньшей степени, чем тот, кто ограничивался чисто тактическими спекуляциями.

Учитывая сложный характер данного предмета, очевидно, что при описании «военного искусства» в тот или иной период времени необходимо дать полный обзор общественного и политического развития в этот период. Это есть искусство, в рудиментарной форме, даже во времена, когда две толпы разъяренных людей схватывались между собой, разрешая свои споры силой. Правда, в некоторые периоды военные и общественные моменты были теснее связаны между собой, нежели в другие. Бывали времена, когда вся организация нации и страны исходила из предположения, что нормальным состоянием служит состояние войны. (Такие времена в истории преобладали. Слегка расслабиться (и то иногда) могли позволить себе только страны, защищенные естественными препятствиями (как Англия, за водными рубежами, прикрытыми флотом; но в конце XVII в. и конце 70-х – начале 80-х гг. XVIII в. все могло кончиться для Англии плохо), либо как США, которые не имели сухопутной границы с сильным и хищным (как Германия, Франция) соседом. – Ред.) В этих случаях история народа и его «военное искусство» представляли одно целое. Входить в подробности организации Спарты или древней Германии – почти то же самое, что изучать военную организацию. И наоборот, говоря об особенностях военного дела таких стран, приходится упоминать многие политические учреждения (образцом организации отпора агрессорам на нескольких направлениях, суммарно по населению и экономике в несколько раз превосходившим защищавшуюся сторону, служит Русское государство, например, со времен Ивана III (правил 1462 – 1505 гг.) до эпохи Николая I (правил 1825-1855 гг.). – Ред.).

Такое положение полнее, чем к любому другому времени, относится к векам, которые образуют сердцевину рассматриваемого нами периода. Происхождение и развитие феодализма имело военные и общественные аспекты, и его упадок неизбежно связан и с военными факторами. Существует точка зрения, согласно которой его историю можно описывать как «подъем, господство и упадок тяжелой кавалерии как главного фактора военной мощи». В определенной мере мысль эта будет прослеживаться в нашем исследовании, связывая воедино историю военного искусства в Средние века. Главы научной истории войны, которую мы собираемся подвергнуть рассмотрению, умещаются между битвой при Адрианополе (378) и сражением при Мариньяно (1515) – первым и последним (одним из последних. – Ред.) примерами торжества средневековой кавалерии.

Между серединой IV и концом VI века в военной истории наблюдается переходный период, время таких же необычных коренных перемен, какие наблюдались и в экономике, и в политике [и повернули европейскую цивилизацию в новое русло современной истории][2]. В войне, как и во всем, наблюдается уход в прошлое порядков Древнего мира и возникновение нового порядка вещей.

Из множества эффектных признаков того богатого традициями периода, пожалуй, самым характерным был постепенный выход из употребления славного имени «легион» – названия, тесно связанного с многовековым величием Рима. Название, правда, просуществовало большую часть V века, но ко времени правления императора Юстиниана (527 – 565) оно устарело. А с названием исчез и характерный тип боевых порядков. Это воплощение поразительного сочетания мощи и гибкости, такое прочное и в то же время такое подвижное и так легко управляемое, перестало отвечать запросам времени. Меч и пилум уступили место копью и луку. Типичный римский воин больше не представлял собой несгибаемого легионера, который со щитом, плотно подогнанным к левому плечу, и низко опущенной рукояткой короткого меча (действуя в основном колющими ударами) прокладывал себе путь сквозь плотную изгородь пик врагов и твердо противостоял самым яростным атакам кельтов или германцев[3]. О легионах, сформированных во времена Августа и Траяна (и гораздо раньше. – Ред.), триста лет сохранявших свою самобытность, свое почетное звание и кастовый дух, больше не было слышно[4].

Когда Константин сокращал до четверти численность войсковых формирований и создавал многие десятки новых военных единиц[5], он руководствовался соображениями не военной, а политической целесообразности. Вооружение и общий характер войск сохранились, и пехота, robur peditum, все еще оставалась самой важной и многочисленной частью войск. Правда, на протяжении IV века одновременно чувствовалась тенденция усиления и кавалерии, и пропорционально этот род войск продолжал устойчиво возрастать. Это возрастающее значение по-своему подтверждал и сам Константин, лишая легионы дополнительных turmae (в каждой турме было 32 всадника. По Вегецию, легион состоял из 10 когорт, каждая когорта имела 550 пехотинцев и 66 всадников (2 турмы и командиры), кроме 1-й когорты, в которой было 1150 пехотинцев и 132 всадника. – Ред.) и объединяя конников в более крупные военные единицы. Похоже, империя, наконец-то отказавшись от наступательных войн и решив ограничиться защитой собственных провинций, обнаружила, что все больше нуждается в войсках, которые могут быть быстро переброшены из одного угрожаемого участка границы в другой. Нападавшие на границы германцы (далеко не только германцы. – Ред.) были в состоянии с легкостью уйти от легиона, обремененного боевыми машинами и обозами. Поэтому для перехвата их внезапных налетов потребовалось большее количество кавалерии.