Книга эта посвящается
Великому шотландскому писателю Вальтеру Скотту
в знак глубокого почтения к его творчеству.
??????S? о???.
Часть I
Посланник из высшего мира
Г л а в а 1
НАВСТРЕЧУ СМЕРТИ
Будь что будь!
Мы время вспять не властны повернуть.
У. Шекспир[2]
- Не будь таким беспечным, Генри. Мы летим к врагам, а ты тут
песенки распеваешь. Неужто тебя не заботит наша участь?
- Но что я могу поделать, Дисмас? Время мне не подвластно. - Время, возможно, и нет, а вот события полностью в наших руках.
- Что-то я не вижу их в твоих руках. Быть может, они куда-то
запропастились? Поди-ка лучше поищи их, вдруг тебе и повезет.
- Прекрати валять дурака. Мы на краю пропасти, вот-вот погибнем, а ты
все не уймешь свои шуточки. Лучше придумай, как нам выбраться из сложившейся ситуации.
- А зачем нам выбираться из нее? По-моему, все и так прекрасно!
- Прекрасно?! Мы стали пленниками сардерийцев, чудом избежали гибели
от их рук, и теперь еще ко всему прочему летим в этой тюремной колымаге на враждебную нам, людям, планету, без всякой надежды на спасение.. И на все это ты так спокойно реагируешь? Предприми же что-нибудь! Не сиди, как истукан!
- В отличие от молчаливого истукана, и крикливого Дисмаса, я занимаюсь
более приятным и благотворным занятием - напеваю свою любимую песню. Дисмас Брэстед злобно заскрежетал зубами, и его сердитая физиономия рассмешила собеседника.
- Прекрати дуться, Дисмас. У меня и в мыслях не было сердить тебя.
Просто криками делу не поможешь, а чтобы найти наилучший выход, необходимо расслабиться, отключиться от стрессовой обстановки, забыть об угрозе и настроиться на чтонибудь эдакое приятное душе.
- Так, значит, распевая свою дурацкую песенку о "рыжем коте", ты
думаешь о спасительном плане? - Генри утвердительно кивнул. - Что за черт свел меня с тобой?! вспылил Брэстед. Поднявшись с кресла, он начал расхаживать по рубке управления. То был красивый и сильный молодой человек лет двадцати восьми с тонким, решительным профилем, белым выразительным лицом и смелым величественным обликом. Высокий лоб обрамляли длинные кудри агатовых волос, взгляд темносиних глаз был проницательным, нос чуть вздернут, подбородок твердый. Дисмас был чувствительным, впечатлительным, скромным и требовательным в вопросах нравственности, как к себе, так и к окружающим. Он был довольнотаки уравновешенным человеком, однако это равновесие легко рушилось при малейших трудностях и неудачах. А тот день, 27 апреля 3345 года, дата, с которой начинается наше повествование, был для него одним из "черных дней". Пытаясь найти выход из сложившейся ситуации, Дисмас в тяжелом напряжении прохаживался, из конца в конец рубки, беседуя и споря с самим собой. И чем дольше продолжалась эта unilateral discussion[3], тем пламенней и нелепее становилась речь говорящего. По его напряженному лицу то и дело проходила судорога, он то покусывал губы, то щурился и отрицательно покачивал головой, не соглашаясь с очередной спасительной идеей, пришедшей на ум. Устав от молчаливых и никчемных размышлений, он переходил к шумной инвективе в собственный адрес. Не в пример своему другу он был сильно огорчен и нервозен, и готов был сорваться в любую минуту, однако здравомыслие, не раз выручавшее его, не позволяло Брэстеду опустить руки. Пока он метался из стороны в сторону в попытках найти выход, его друг детства Генри Макензи, небрежно развалившись в кресле и весело напевая песню, производил мысленные эксперименты. На его бело-розовом лице невозможно было увидеть ни огорчения, ни недовольства. Блуждающий взгляд его необыкновенно светлых, янтарных глаз выражал полнейшее спокойствие, хотя встревоженное сердце продолжало усиленно биться. Пестрые рыжие волосы, остриженные по бокам, и жиденькие усы с бородкой необычно сочетались с цветом его глаз. Гордая и чуть насмешливая улыбка околдовывала и внушала робость представительницам прекрасного пола. Его крупные руки с длинными пальцами - ловкие, крепкие и гибкие - при всем том были изящными. Манера смотреть и говорить делала его приятным собеседником и легко выдавала за благовоспитанного человека и угодника дамских сердец. Он был старше своего друга на два года и сильно отличался от него. Макензи был недоверчивым, надменным, резким и непреодолимо упорным человеком с твердым характером. Выносливый, вспыльчивый и мстительный, он был коварным противником и грозным ханжой, плохим семьянином, но на удивление преданным другом. Макензи, не столь красивый и статный, как Дисмас, тем не менее, был видной персоной и привлекал своей внешностью внимание даже тех, кому не хотелось его замечать. Людей притягивало к нему как металл к магниту. Он источал какую-то удивительную энергию. Лицо его дышало силой, прозорливый взгляд янтарных глаз словно околдовывал своими чарами, а слова, которыми он сноровисто играл, подобно шулеру-картежнику, могли запутать даже самого проницательного человека. У Генри были трудное детство и юность, но он никогда не падал духом и всегда во всем плохом пытался найти хорошие стороны. Он мог вызывать в людях разные чувства: ненависть, симпатию и даже зависть, но только не жалость. Более всего Макензи не любил жалеть себя самого. Это было ниже его достоинства. Закаленный невзгодами жизни, даже теперь, находясь с другом в ожидании неминуемой гибели, Генри старался сохранить спокойствие. Намаявшись от бесполезной ходьбы, Брэстед устало рухнул в кресло и вперил безнадежный взор в спутника-певуна. Пропев, а скорее промурлыкав свою излюбленную песенку несколько раз, тот резко вскочил на ноги и растерянно огляделся вокруг. Затем лицо его просветлело - его осенила простая и гениальная мысль.
- Друг мой, куда мы летим? - Генри будто бы только что очнулся после
продолжительного сна.
- А то ты не знаешь?! - буркнул другой в ответ. - На Каллаксию, конечно
же, куда же еще?
- На Каллаксию? Славно-славно.. А разве мы хотим туда лететь?
- Ясное дело, что нет.
- Но если мы не хотим, тогда зачем же мы летим? - играл словами
хитрец.
- Ты что, Генри, совсем уже квадратным стал? Ведь мы летим туда не
по своей воле, а насильно.
- На-силь-но?! Что-то я никого не вижу поблизости, кто бы заставлял
нас делать это. А если нас никто не принуждает, значит, мы не обязаны лететь туда.
- Не ходи вокруг да около. Говори, что ты хочешь сказать... Макензи осмотрелся, словно боясь, что его слова кто-то расслышит. Кроме них двоих в маленькой капитанской рубке никого больше не было. У летательного аппарата отсутствовал пульт управления. Заранее составленный маршрут полета был задан системе автопилота, встроенной в обшивку герметичной, автоматизированной капсулы, - и это обстоятельство отягчало положение пленников.
- Если не желаешь лететь на Каллаксию, давай полетим на более
дружелюбную нам планету, - предложил Генри.
- Я бы с радостью, вот только наш хвастливый гений позабыл одну
самую пустячную деталь, - эта капсула неуправляема!
- Неуправляема?! Какой ужас! Мы разобьемся! Я ведь так молод, так хочу
жить..
- Генри, прекрати разыгрывать тут комедию.
- Комедия? А разве тебе смешно? Нет, друг мой, - это трагедия!
Трагедия! Все! Конец "рыжему коту"! Конец! - Макензи схватился за голову и сокрушенно покачал ею.
- Да, отныне в памяти людей ты будешь жить как "дохлый кот",
саркастично отозвался Дисмас, придумав другу новое прозвище.
- А разве у котов не девять жизней?
- Но у тебя она одна. Собеседник печально вздохнул, затем его внезапная грусть опять сменилась необъяснимой радостью. Сорвавшись с места, он подбежал к стенам и начал дубасить ногами по обшивке. Спутник с удивлением наблюдал за его действиями. Как только космолет легонько завибрировал, исступленность Макензи прошла. Он вернулся в свое кресло с довольной улыбкой на лице.
- Вот видишь, мы больше не летим на враждебную планету.
- Что ты наделал? Ты ведь изменил курс полета.
- О-го-го! Какой же ты догадливый. Я рад, что ты все уяснил без нудных
объяснений.
- Не могу поверить, что ты это содеял.
- Не надо меня благодарить. Брэстед со свистом выдохнул воздух из легких, тем самым охладив закипавший в нем гнев.
- Генри, ты дурак, или только притворяешься им?
- Знаешь, дружище, даже дураки совершают гениальные поступки, а гениям
порой свойственно ошибаться и выставлять себя дураками.
- Надеюсь, ты осознаешь свой поступок? Мы ведь затеряемся в
космосе, а еще хуже разобьемся о какой-нибудь небесный объект.
- Ну, рано или поздно, а умирать все же придется.
- Но не сегодня и не здесь. Я не позволю каким-то кривоногим и
жабовидным сардерийцам покорить нас - землян. Макензи, приняв восторженный вид, зааплодировал другу.
- Прекрасная речь, майор Брэстед, достойная самого маршала. Будь он с
нами здесь, не сомневаюсь, что сказал бы то же самое. К сожаленью, он далеко отсюда, и вряд ли мы услышим такой лозунг от него, - насмешливая улыбка тронула губы слушателя.
