Имя это было известно и гораздо раньше, и, по словам греческого историка Диодора,[5] на Боспоре даже правил царь по имени Спартак (V в. до н. э.).[6] Поэтому вполне вероятно, что и в более позднее время гладиатор и предводитель рабов, носивший это же имя, был выходцем из царского рода.
Не ясным остается, у кого мог Спартак нести военную службу. Сражался ли он во время Митридатовых войн[7] в рядах союзников понтийского царя или служил в частях римского войска, набранных во Фракии? Во всяком случае античный историк Флор[8] уверяет, что Спартак бежал с римской военной службы, затем разбойничал до тех пор, пока снова не был схвачен римлянами и в конце концов продан как пленный в фехтовальную школу Лентула Батиата в Капуе.
С точки зрения обычного фракийца, разбой вовсе не был позором, да и жестокая нужда и обстоятельства не оставляли беглецу другого выбора. Но для знатных римлян бандиты были преступниками, и, возможно, утверждение о том, что Спартак после своего дезертирства занимался разбоем, представляет собой просто клевету, с тем чтобы унизить его.
Если учесть скудость и неопределенность сведений о раннем периоде жизни Спартака, то предположение немецкого историка Теодора Моммзена (1817–1903) представляется столь же вероятным, как и недоказуемым: «Происходя, возможно, из знатного рода Спартокидов, достигшего даже царских почестей как на своей фракийской родине, так и в Пантикапее, он служил во фракийских вспомогательных частях римского войска, дезертировал, разбойничал в горах, там был вновь схвачен и определен для боевых игр».
Некоторые данные о его физическом облике, чертах характера и привычках сохранили многие античные историки. Как пишет Плутарх, это был «человек, не только отличавшийся выдающейся отвагой и физической силой, но по уму и мягкости характера стоявший выше своего положения и вообще более походивший на эллина, чем можно было ожидать от человека его племени». И вслед за этим Плутарх сразу же упоминает о типичном предзнаменовании со змеей: «Рассказывают, что однажды, когда Спартак впервые был приведен в Рим на продажу, увидели, в то время как он спал, обвившуюся вокруг его лица змею. Жена Спартака, его соплеменница, одаренная, однако же, даром пророчества и причастная к Дионисовым таинствам, объявила, что это знак предуготованной ему великой и грозной власти, которая приведет его к злополучному концу. Жена и теперь была с ним, сопровождая его в бегстве».
Когда возникла эта легенда — определенно речь не идет о действительном происшествии, — установить, пожалуй, не удастся, но, вероятно, лишь значительно позже. Ее следует отнести к разряду слухов о его прошлом, которые стали быстро распространяться после внезапного появления Спартака, и уже тогда едва ли можно было установить их обоснованность и достоверность.
Но попробуем сегодня, спустя более 2000 лет, отнестись серьезно к этому легендарному предсказанию, и мы увидим: здесь в нескольких словах отражена вся судьба восстания гладиаторов под предводительством Спартака.
Гладиаторы. от жертвоприношений к официальным кровавым представлениям
Император Август — устроитель развлекательной резни
Гладиаторы, фехтовальные школы, зрелищные бои — что было связано со всем этим в древнем Риме?
«Трижды я давал гладиаторские игры от своего имени и 5 раз от имени моих сыновей и внуков. Во время этих игр участвовало в боях около 10 000 человек. Зрелище состязаний созванных отовсюду атлетов дважды представлял я народу от своего имени, а в третий раз — от имени моего внука. 4 раза я устраивал игры от своего имени, а также 23 раза — вместо других магистратов (от их имени). В консульство Г. Фурния и Г. Силана[9] я как глава коллегии квиндецемвиров[10] с М. Агриппой в качестве коллеги устроил Секулярные игры[11] от имени этой коллегии. В свое 13-е консульство я впервые устроил Марсовы игры,[12] которые после этого устраивали ежегодно по постановлению сената консулы вместе со мной. От своего имени или от имени моих сыновей и внуков я 26 раз устраивал для народа травлю африканских зверей в цирке, или на форуме, или в амфитеатрах. При этом было истреблено 3500 животных.
Я устроил для народа зрелище морского сражения за Тибром, там, где сейчас находится роща Цезарей, вырыв для этого в земле [пруд] 1800 футов в длину и 1200 футов в ширину. В сражении бились друг с другом 30 трирем или бирем,[13] снабженных таранами, а также множество более мелких кораблей. В составе этих флотов кроме гребцов сражалось еще около 3000 человек».
Человеком, похваляющимся этой дорогостоящей бойней и занявшим почти монопольное положение в организации развлечений подобного рода, был Август (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.), первый римский император и приемный сын Цезаря, выходец из плебейского рода, звавшийся вначале Гаем Октавием. Эти данные он привел сам в уникальном документе о своих делах и свершениях «Res gestae divi Augusti»[14] и повелел обнародовать на двух медных столбах в Риме, установленных в его честь, с тем чтобы «деяния божественного Августа», которыми он подчинил «круг земель» власти римского народа, и «расходы, которые он делал для государства и римского народа», свидетельствовали на все времена о его величии. Выдержанный в сжатом стиле документ, написанный Августом на 76-м году его жизни, заканчивается утверждением уже не от лица самого принцепса:
«Расходы, которые он делал для сценических представлений и гладиаторских игр, выступлений атлетов, травли зверей и морского сражения, а также деньги, которые он раздал городам, общинам и селениям, уничтоженным землетрясением и пожарами, или которые выдавал друзьям и сенаторам, восстанавливая таким образом их состояние, не поддаются счету».
Был ли «божественный Август», получивший больше почестей, чем любой другой человек, тираном, особенно презиравшим людей, стремившимся кровью целых легионов гладиаторов купить благосклонность черни? Или эти смертельные и ужасные народные увеселения были столь же обычным явлением римской повседневности, как еда и питье? Где, когда и как возникли эти показательные бои не на жизнь, а на смерть?
Может быть, первоначально за этим крылось нечто иное, нежели извращенное щекотание нервов? Где же корни?
Народный праздник смерти
«Человека — предмет для другого человека священный — убивают ради потехи и забавы; тот, кого преступно было учить получать и наносить раны, выводится на арену голый и безоружный: чтобы развлечь зрителей, с него требуется только умереть». Такими резкими словами бичевал Сенека Младший (4 г. до н. э. — 65 г. н. э.) гладиаторские бои, присягая провозглашаемому стоиками братству всех людей. Этот самый ранний и наиболее примечательный из известных нам протестов содержится в сборнике «Письма к Луцилию». Происходивший из Испании философ и драматург, живший в Риме и позднее принужденный к самоубийству своим бывшим учеником Нероном, видел в кровавых играх извращение нравов. Можно придерживаться разных мнений о его двусмысленном поведении как доверенного лица Нерона, но в его возмущении чудовищными боями гладиаторов сомневаться не приходится. Более решительно до него никто не высказывался против этого.
Его ненависть к такому унижению человека основывалась на собственном опыте. Однажды он зашел в амфитеатр в «спокойное» полуденное время, когда, для того чтобы заполнить перерыв между боями в первой и второй половине дня, т. е., так сказать, в качестве промежуточного акта, на арену выпускали неопытных и почти беззащитных жертв для обоюдного убийства, с тем чтобы оставшиеся на своих местах зрители, лишившись домашнего обеда, могли утолить хотя бы свою кровожадность.
«Случайно попал я на полуденное представление, надеясь отдохнуть в ожидании игр и острот — того, на чем взгляд человека успокаивается после вида человеческой крови. Какое там! Все прежнее было не боем, а сплошным милосердием, зато теперь — шутки в сторону — пошла настоящая резня! Прикрываться нечем, все тело подставлено под удар, ни разу ничья рука не поднялась понапрасну. И большинство предпочитает это обычным парам и самым любимым бойцам! А почему бы и нет? Ведь нет ни шлема, ни щита, чтобы отразить меч! Зачем доспехи! Зачем приемы? Все это лишь оттягивает миг смерти. Утром люди отданы на растерзание львам и медведям, в полдень — зрителям. Это они велят убившим идти под удар тех, кто их убьет, а победителей щадят лишь для новой бойни. Для сражающихся нет иного выхода, кроме смерти. В дело пускают огонь и железо, и так покуда не опустеет арена. — «Но он занимался разбоем, убил человека». — Кто убил, сам заслужил того же. Но ты, несчастный, за какую вину должен смотреть на это? — «Режь, бей, жги! Почему он так робко бежит на клинок? Почему так несмело убивает? Почему так неохотно умирает?» — Бичи гонят их на меч, чтобы грудью, голой грудью встречали противники удар. В представлении перерыв? Так пусть тем временем убивают людей, лишь бы что-нибудь происходило. Как вы не понимаете, что дурные примеры оборачиваются против тех, кто их подает?»
