Крушение монархии, поражения русской армии на фронтах, развал всех основ государственной жизни переживались историком — искренним патриотом России — трагически.
Судить об отношении М. К. Любавского к событиям революционного времени в определенной степени можно благодаря дневнику его коллеги Ю. В. Готье[15], с которым он находился в дружеских отношениях. Ю. В. Готье неоднократно пишет о М. К. Любавском, как о наиболее «государственно мыслящем» человеке[16] своего круга, с уважением подчеркивая его глубокий патриотизм. Первая мировая война для судьбы России, по мнению М. К. Любавского, есть «борьба на жизнь и на смерть» за государственную целостность и независимость. Историк призывает оставить перед лицом опасности политические распри и амбиции, личные «алчные аппетиты»[17].
Тяжелые изменения в личной судьбе ученый пережил уже в феврале 1917 г., когда в Московский университет вернулись вышедшие в 1911 г. профессора. Ректор был причислен к «бывшим» и подвергся злобным нападкам. В письме к петербургскому коллеге-историку С. Ф. Платонову, с которым М. К. Любавского связывали тесные душевные отношения, ученый пишет, скрывая за иронией глубокую обиду: «Ни в какое „начальство“ теперь не приходится идти, да и не возьмут как „слугу старого режима“, хотя мое отношение к старому режиму, как Вы знаете, было аналогичным отношению к Орде Александра Невского, а не Московских князей»[18]. В такой обстановке М. К. Любавский не стал выдвигать свою кандидатуру на новый срок.
Октябрьская революция явилась переломным этапом для судеб русской науки. Новая власть провозглашала новую радикальную политику в формировании науки и научных кадров. Отношение к научным работникам определялось их классовой чуждостью и колебалось от подозрительности до открытой враждебности. Революционная терминология подобрала им жутковатое название — «спецы». Одни ученые в такой обстановке не имели средств к существованию и жестоко бедствовали, другие уезжали из страны.
Для М. К. Любавского Октябрьская революция стала наступлением того «якобинского деспотизма», которым, по его мысли, была чревата политическая ситуация в стране в начале века[19]. Оценивая ее как катастрофу, ученый считает, «что все происходящее — есть кара Божия нашей буржуазии и интеллигенции, буржуазии — за то, что временем войны воспользовалась для наживы, интеллигенции — за ее легкомыслие, с которым она растаптывала институт монархии, смешивая ее с личностью монарха»[20]. Практическая же позиция историка была сходна с позицией большинства ученых академической и университетской среды, которые принимали неизбежность контактов и сотрудничества с Советской властью. В июле 1918 г. М. К. Любавский вместе с коллегами из Санкт-Петербургского университета по приглашению Наркомпроса принимает участие в совещании по реформе высшей школы и обсуждении проекта положения об университетах. Известно, что М. К. Любавский был против проекта реформы и возражал П. К. Штернбергу и М. Н. Покровскому, отстаивая академические традиции высшей школы[21].
Тотальная политизация и идеологизация затрагивала, прежде всего, общественные, гуманитарные дисциплины. В этих условиях старой «буржуазной» исторической науке противопоставлялась новая, «которая строилась в основном на двух идеологических и методологических „китах“: интернационализме (ибо, согласно большевистской идее, российская революция вскоре должна была перейти в мировую, и, следовательно, в изучении национальной истории не было необходимости) и учении о классовой борьбе — ядре марксизма — как движущей силе исторического процесса»[22]. Под ударом оказывалось прежде всего преподавание общественных дисциплин, в первую очередь — истории (особенно русской). В марте 1919 г. Наркомпрос принимает решение о реорганизации историко-филологических факультетов университетов в факультеты общественных наук (ФОНы), в которых активно насаждается марксистская идеология.
В этот период, помимо преподавания на реорганизованном факультете, М. К. Любавский много сил и времени отдает архивному строительству, где его высокий профессионализм историка и археографа был особенно полезен. С 1918 г. М. К. Любавский является председателем Московского отделения ГУАД, проделывает огромную работу по спасению архивов и фондов учреждений и частных лиц. Ученый был инициатором создания Архивных курсов и с 1918 по 1930 г. преподавал на них. Помимо этого, М. К. Любавский выступает с проектом создания в Москве и Петрограде первых в России Архивно-археографических институтов, участвует в научно-издательской деятельности[23]. В 1929 г. историк избирается действительным членом АН СССР по отделению общественных наук.
К началу 30-х гг. становится очевидным, что параллельное сосуществование «буржуазной», основанной на прочных академических традициях науки, и «пролетарской», вооруженной марксистской идеологией, невозможно. Разворачивается грандиозная кампания, направленная против элиты русской исторической науки. Историки-марксисты во главе с М. Н. Покровским обвиняют русскую историографию в «национализме» и «великодержавном шовинизме», ставя под сомнение существование самого предмета «русская история». Травле в печати и публичных выступлениях подвергаются С. Ф. Платонов, М. К. Любавский, С. В. Бахрушин, Д. К. Зеленин, пострадала даже целая научная отрасль — краеведение[24].
Окончательному разгрому национальная историческая школа подверглась в 1930 г. По сфабрикованному ОГПУ делу об организации контрреволюционного «Всенародного союза борьбы за возрождение свободной России» был арестован сначала ряд ленинградских ученых во главе с С. Ф. Платоновым, а позже и московских. 9 августа 1930 г. был арестован М. К. Любавский. В ходе следствия 70-летний историк был обвинен в принадлежности к «руководящему ядру» «союза» и осужден к «высылке в отдаленные места СССР сроком на 5 лет»[25].
М. К. Любавский был выслан в Башкирию, в Уфу, где с 1932 по 1935 гг. работал сотрудником Института национальной культуры. Здесь ученый продолжает заниматься историческими исследованиями. Темой их становятся проблемы истории башкирского землевладения, русская колонизация в Башкирии.
М. К. Любавский скончался 22 ноября 1936 г. в Уфе.
Полная гражданская реабилитация ученых, репрессированных в 1929–1931 гг. состоялась в 1966–1967 гг[26]. М. К. Любавский был реабилитирован в августе 1967 г., а в сентябре Президиум АН СССР восстановил его «в списках действительных членов АН СССР»[27].
* * *
Предлагаемый курс лекций является второй публикацией трудов М. К. Любавского за почти 70 последних лет: лишь недавно вышла его другая (с 20-х гг. хранившаяся в архиве) работа — «Обзор истории русской колонизации с древнейших времен и до XX века» (М., 1996). В отличие от «Обзора», «Историческая география» — учебник.
В начале XX в. в Москве и Петербурге было издано несколько учебных пособий по русской исторической географии, становившейся в то время самостоятельной научной и учебной (в университетах) дисциплиной. К этому времени были выработаны специфические приемы и методы историко-географических исследований, определена проблематика, выявлена источниковая база. За относительно короткое время (примерно с 50-х гг. XIX в.) было опубликовано большое количество историко-географических исследований, охватывающих разные периоды истории России и самые широкие географические области страны. Спецификой этих исследований изначально являлся синтетический, комплексный подход к поиску и освоению материала, широкое использование данных археологии, этнографии, лингвистики, географии. Главная задача исторической географии формулировалась как изучение взаимного влияния общества и природной среды. В начале века научные поиски на стыке естественнонаучных и гуманитарных дисциплин признавались перспективными специалистами различных отраслей научного знания.
Это время возникновения учения о биосфере В. И. Вернадского, отсюда берет начало явление современного «русского космизма», представленного Η. Ф. Федоровым, К. Э. Циолковским, A. Л. Чижевским. В русском научном сообществе, как и в мировом, утверждаются представления о единстве науки, идет плодотворный обмен знаниями и идеями. В частности, большое влияние на развитие географических и историко-географических исследований в России оказали работы немецкого географа К. Риттера, нацеливавшего на изучение исторического взаимодействия природы и общества.
В изложении курса «Исторической географии» М. К. Любавский развивает и доказывает идею о важной роли «влияния внешних природных условий на склад и ход русской народной жизни». Тезис о решающем значении географических условий России для ге исторического развития и связанное с этим положение о колонизации страны населением как его характернейшей черты был впервые выдвинут в «Истории России с древнейших времен» С. М. Соловьева (тома начали выходить с 1851 г.) Ученик С. М. Соловьева В. О. Ключевский поддерживает эту концепцию и видит в факторе непрерывной русской колонизации национальное своеобразие ее исторического пути. В. О. Ключевский утверждает, что «история России есть история страны, которая колонизуется», и предлагает в связи с этим новую периодизацию истории страны, соответственно этапам колонизации. Теоретическая схема В. О. Ключевского легла в основу курса М. К. Любавского. Историк ставит задачу проследить направления, этапы и условия русской колонизации, объяснить причины широчайшего охвата колонизационным движением огромных территорий страны. Наряду с большим опытом скрупулезной работы с самыми разнообразными источниками М. К. Любавскому присущ блестящий талант обобщения. Вокруг основной идеи курса группируется огромное количество фактов, наблюдений, выводов, создается монументальное историческое полотно.
