В моей трактовке тех или иных моментов мне важнее было дать материал для правильной оценки, нежели беспокоиться о сохранении репутации отдельных лиц, чтобы дать им возможность и в будущем, устроить бессмысленную бойню. Вооружась перспективой истории, я не могу расценивать репутации этих личностей выше судеб целого народа или одного из его поколений.
С другой стороны, я также не горю желанием клеймить ошибки отдельных лиц ради создания публичного эффекта, или же приписывать этим лицам все те ошибки и безумства, которые на деле были массовыми и всеобщими.
Настоящей задачей историка является систематизация опыта, постановка диагноза на основании этого опыта и предостережение будущих поколений — но никак не составление универсальных лекарств. Конечно, историк окажется беспочвенным оптимистом, если будет думать, что грядущие поколения внимут его предостережениям. Но история, по крайней мере, может дать урок хотя бы самому историку.
Название этой книги, имеющее двоякий смысл, требует краткого пояснения. Некоторые могут сказать, что война, изображенная здесь, не является «подлинной» войной, и «настоящую» правду войны следует искать в исковерканных телах и в надломленной психике отдельных людей. Я совершенно не собираюсь игнорировать или оспаривать эту верную, но однобокую точку зрения. Но для любого, кто пытается, как и я, смотреть на эту войну в контексте общей истории человечества, эта точка зрения не так важна. Война затронула судьбы миллионов людей, но корни этих судеб теряются в весьма далеком прошлом. Поэтому крайне необходимо оценивать войну с определенного расстояния, отделяя главные ее нити от клубка человеческих несчастий и страданий — от личных переживаний участников войны.
Попытка сделать это тем более желательна, что нахлынувшая на нас за последнее время литература о войне не просто индивидуалистична — она фиксирует внимание только на мыслях и чувствах некоторых отдельных пешек войны. Да, война велась и решалась скорее разумом и волей отдельных индивидуумов, чем столкновением физических сил. Но это происходило в кабинетах и в военных штабах, а не в пехотных окопах или в уединении разоренных войной домов.
Другой — и более важный — смысл названия заключается в том, что уже настало время, когда можно писать «истинную» историю войны. Правительства с беспримерной филантропией открыли публике свои архивы, а государственные мужи и генералы — свои сердца. Можно смело оказать, что в настоящее время большинство свидетельств о войне или уже опубликовано, или доступно для исследователя. Но эти свидетельства пока еще недостаточно проанализированы.
Вал документов, дневников и мемуаров о войне хорош еще и в том отношении, что все появившиеся данные стало возможно проверить по личным показаниям тех, кто участвовал в ключевых событиях войны и принимает участие в обсуждении военного опыта. Еще несколько лет — и было бы уже слишком поздно. В подобной перекрестной проверке для историка заключается отличная возможность установить истину.
Чем в большей мере историк является свидетелем описываемых им событий или чем ближе он соприкасался с участниками этих событий, тем сильнее он приходит к убеждению, что история, основанная исключительно на официальных документах, является чрезвычайно поверхностной. Однако точно так же история может становиться и жертвой рукотворной мифологии.
Пятьдесят лет ушло на подготовку Европы к взрыву — и пяти дней оказалось достаточным, чтобы взорвать ее. Изучение того, как заготавливались подрывные средства, явившиеся основной причиной конфликта, лежит за пределами целей и содержания краткой истории Мировой войны. Иначе нам пришлось бы подробно углубиться в анализ влияния Пруссии на создание германского государства, в политические концепции Бисмарка, философские тенденции Германии и ее экономическое положение, то есть в совокупность факторов, превративших естественное стремление Германии к коммерческим целям в погоню за мировым господством. Нам пришлось бы также проанализировать тот пережиток средневековья, каким являлась Австро-Венгрия, понять ее сложную национальную проблему, искусственность ее правящих учреждений и то безграничное тщеславие, которое в своем безумии пыталось отсрочить неизбежный конец.
Нам пришлось бы исследовать необычную смесь самомнения и идеализма, руководивших политикой России и возбуждавших опасения за границей, главным образом среди ее германских соседей — смесь, которая, быть может, являлась наиболее смертоносной составной частью той мешанины, что привела к итоговому взрыву. Нам пришлось бы уяснить себе постоянную тревогу Франции, вызванную непрерывным давлением, которому она подвергалась с 1870 года, изучить возрождение доверия, которое помогло ей противостоять дальнейшим оскорблениям, но в глубине души затаить тяжкую обиду за раны, нанесенные Германией ее телу хирургическим отсечением Эльзас-Лотарингии.
Наконец, нам пришлось бы показать постепенный переход Британии от политики изоляции к политике, сделавшей ее одним из равноправных членов европейской системы, и медленное распознавание ею истинных чувств к ней со стороны Германии.
Но даже обобщения, сделанные на основе такого обзора истории Европы за полвека, могут оказаться не менее точными, чем подробное изложение событий. Основные причины конфликта можно сформулировать тремя словами: страх, голод, честолюбие. Вне этого «международные инциденты», имевшие место между 1871 и 1914 годами, являются только симптомами.
Все, что в данном случае возможно и разумно, это обрисовать наиболее значительные вехи в цепи причин, приведших к воспламенению Европы. Цепь эта проходит через структуру союзов, которые Бисмарк создал после 1871 года. По иронии судьбы, сам Бисмарк мыслил их как щит, за которым будет мирно расти его детище — германская империя, на деле же они оказались складом взрывчатых веществ!
Хотя философия Бисмарка была увековечена в 1868 году его же словами: «Слабый существует, чтобы быть поглощенным сильным», сам Бисмарк не был кровожаден, и его аппетит вполне удовлетворился тремя блюдами, поданными войной 1870–1871 годов. Нельзя обвинить его и в обжорстве: чувствуя, что Германия теперь была, как он говорил, государством, «насыщенным энергией», он сделал своей руководящей идеей не расширение, а укрепление Германской империи. А чтобы выиграть необходимые для этого укрепления время и спокойствие, он поставил себе целью держать Францию в состоянии постоянной беспомощности, которая не позволила бы ей решиться на войну ради реванша. Однако события показали, что двух ошибочных суждений недостаточно, чтобы сколотить империю.
Помимо частых непосредственных угроз Франции, Бисмарк желал помешать ее назойливо быстрому возрождению косвенными мерами — изоляцией ее от друзей или возможных союзников.
Первая его попытка — это стремление сблизить Австрию с Россией, выковывая одновременно и общее звено с Германией, и обеспечение мира на Балканах как средство для предотвращения опасного перенапряжения этого звена. В течение нескольких лет политика его была политикой «честного маклера» в дипломатической купле-продаже Европы, не компрометируя его принадлежностью к какой-либо группировке. Однако трения с русским канцлером Горчаковым и осложнения, вызванные русско-турецкой войной 1877 года, заставили его заключить в 1879 году оборонительный союз с Австрией, несмотря на возражения старика императора Вильгельма I, который рассматривал это как «предательство» по отношению к России и грозил отречением. Этот союз имел огромные последствия.
Бисмарк временно вернул Германии руководящее положение в Европе благодаря своему мастерскому дипломатическому удару 1881 года, известному под названием «Союза трех императоров» — когда Россия, Австрия и Германия обязались выступать совместно во всех балканских делах. Хотя союз этот и распался в 1887 году, тем не менее отношения Германии и России укрепились, а компенсацией явился секретный документ — так называемый «Перестраховочный договор», по которому обе державы соглашались в случае войны каждой из них с третьей державой добровольно сохранять нейтралитет по отношению друг к другу.
Однако соглашение это теряло силу в случае нападения Германии на Францию или России на Австрию. Этим вторым мастерским ударом, проведенным с большим искусством, Бисмарк предупредил нависшую тогда над Германией опасность союза России и Франции.
Между тем союз Германии с Австрией в 1882 году был расширен присоединением к нему Италии. Целью союза было предохранение Австрии от удара в спину в случае войны с Россией. С другой стороны, новые союзники Италии должны были оказать ей помощь на случай нападения на нее Франции. Однако из-за старой дружбы с Англией и ради собственной безопасности Италия внесла в соглашение особый пункт, в котором устанавливалось, что договор никоим образом не может быть использован против Англии.
