Куманины всегда принимали посильное участие в судьбе писателя, были его благодетелями. Для Александры Федоровны Федор Михайлович всегда был любимым племянником. «Покойная тетка, – вспоминал Достоевский, – имела огромное значение в нашей жизни с детства до 16 лет, многому она способствовала в нашем развитии». После смерти матери двух младших детей берут на воспитание Куманины. Когда Достоевский поступил в инженерное училище, они внесли плату за первый год обучения. Позднее на их деньги он с братом издавал журнал «Эпоха». Но уже тогда, по словам биографа Достоевского Л.П. Гроссмана, «он не любил эту знатную родню, не переписывался со своими московскими свойственниками, называл их «ничтожными душонками»[64].
Может быть, Достоевский, выросший в нищете больничных флигелей и до конца жизни вынужденный тяжелым трудом зарабатывать себе на жизнь, так и не смог смириться с богатством семьи Куманиных. Может, его писательская совесть не позволяла ему лукавить и поддаться заблуждению насчет того, в чем он был убежден, даже если это непосредственно касалось его родственников. Достоевский имел право на подобную точку зрения обо всем купечестве в целом и о Куманиных в частности. Федор Михайлович как будто находился между двух не взаимодействующих друг с другом миров: с одной стороны – обладающие бессчетным богатством Куманины, а с другой – сирые и убогие дети умершего брата Михаила. Достоевский берет сторону «униженных и оскорбленных».
В 1870-х годах после смерти Александры Федоровны между ее наследниками за имение в Рязанской губернии разгорелась настоящая война, в которой участвовал и Федор Михайлович. На долю четырех братьев Достоевских приходилась одна треть имения, а на остальную часть наследства претендовало еще несколько семей. Наследство это доставляло Достоевскому только одни неприятности и расходы, потому что требовались деньги на уплату повинностей и судебных издержек, за поездки поверенного в имение и пр. Наконец наследники пришли к соглашению и решили поехать в Рязань, чтобы, не продавая куманинское имение, взять землю натурой. Сестра Достоевского Вера Михайловна пришла просить его отказаться от своей доли. После бурных объяснений со слезами у Достоевского хлынула кровь горлом. А через два дня писатель умер. Дочь писателя Любовь Федоровна вспоминает, что «за несколько часов до смерти Достоевский, позвав детей – мальчика и девочку, старшая девочка, которой 11 лет, говорил с ними о том, как они должны жить после него, как должны любить мать, любить честность и труд, любить бедных и помогать им»[65].
В утренний сонный час,
– Кажется, четверть пятого, —
Я полюбила вас,
Анна Ахматова.
М.И. Цветаева
До революции 1917 года в усадьбе Куманиных продолжали жить новые поколения купеческо-дворянского рода. За свою историю дом неоднократно переделывался. Еще в середине XIX века часть южного флигеля, обращенную к выезду, сломали, а парадный вход замкнули с юга корпусом, симметричным северному. Это расположение видно и в современном здании. Одноэтажные флигели были надстроены вторыми этажами и получили строгие ампирные формы.
После очередной перестройки в 1930-х годах от куманинского особняка осталась только высокая ограда с кованой решеткой середины XIX века. Но новое пятиэтажное здание было выстроено на основе старых корпусов усадьбы Куманина, сохраняя сложность ее плана. В это же время в правом корпусе дома в квартире № 13 поселился писатель-сатирик Виктор Ефимович Ардов со своей женой актрисой Ниной Антоновной Ольшевской и ее сыном от первого брака Алексеем Баталовым – будущим известным актером. Позже у Ардова и Ольшевской родятся еще два сына – Борис и Михаил. Сначала семья Ардовых жила в писательском кооперативном доме № 3 – 5 по Нащокинскому переулку. Соседями их были К.А. Тренев, С.И. Кирсанов, В.Б. Шкловский, С.А. Клычков, М.А. Булгаков и другие писатели. Виктор Ефимович был душевным, внимательным и хлебосольным хозяином. Где бы он ни жил, в его квартире всегда находилось место празднику. Он любил устраивать веселые застолья с друзьями – писателями, музыкантами и актерами – с хорошим вином, богатым угощением, остроумными шутками и чтением. Сюжеты для юмористических рассказов рождались во дворах, магазинах и ресторанах. Выпустит книгу – и дарит ее прототипам, чтобы посмотреть, догадаются или нет. Иногда он набирал полные карманы конфет и шел во двор – раздавать соседским ребятишкам.
Осип Эмильевич Мандельштам
В 1933 году поэт О.Э. Мандельштам поселился в Нащокинском переулке – как раз над квартирой Ардова. Согласно мемуарам литературоведа Э.Г. Герштейн: «Нина Антоновна Ольшевская принадлежала к первому послереволюционному выпуску школы Станиславского, который описан в его книге «Работа с актером». Она была красавица смешанных кровей – польской аристократической, русской и татарской. Блестящие черные волосы, смуглый румянец и «горячие», по выражению Н.И. Харджиева, глаза подсказывали ему слово «цыганка», когда он говорил о Нине Антоновне... Иногда, ведя к себе домой кого-нибудь из встретившихся на улице знакомых, Осип Эмильевич по дороге звонил в квартиру Ардовых. Если дверь открывала Нина Антоновна, он представлял ее своему спутнику такими словами: «Здесь живет хорошенькая девушка». После чего вежливо раскланивался, говорил, улыбаясь: «До свидания» – и вел своего гостя на пятый этаж»[66].
Между семьями Ардова и Мандельштама установились добрососедские отношения. Однажды к Осипу Эмильевичу приехала из Ленинграда А.А. Ахматова со своим сыном Л.Н. Гумилевым. У Мандельштама было в тот вечер всего одно свободное спальное место, и он попросил Ардова приютить на ночлег Гумилева. Молодая актриса Ольшевская относилась к Ахматовой с трепетом и благоговением. «Когда она гостила у Мандельштамов, и я видела, как она подымается по лестнице, я обалдевала. Это такой случай в моей жизни! Даже трудно было себе представить, как мне повезло!» – вспоминала Нина Антоновна. Гумилев сказал матери, что Ардовы – симпатичные люди, и после этого Анна Андреевна очень сдружилась с Ольшевской, хотя та по возрасту годилась ей в дочки, и до конца жизни оставалась желанным гостем в доме Ардовых.
Потом Ардовы переехали в писательский дом в Лаврушинском переулке, где их соседом был Б.Л. Пастернак, который приятельствовал с Ардовым и ценил его творчество. А в 1938 году после рождения сына Михаила семья перебралась на Большую Ордынку. Когда Ахматова приезжала в Москву, она прямо с вокзала направлялась к Ардовым. Для нее освобождали комнату Алексея Баталова, по воспоминаниям которого, в ней было шесть метров, когда я ложился, то доставал ногами до противоположной стены, – а она выглядела в этом закутке, как королева. В этой крохотной комнатушке с одной тахтой и тумбочкой Ахматова жила месяцами. С легкой руки Анны Андреевны квартира Ардовых стала называться «Легендарной Ордынкой». Ахматова была близка не только с Ниной Антоновной, но и с самим хозяином «Легендарной Ордынки» Виктором Ефимовичем. Он отличался тонким умом, широкой эрудицией и превосходным чувством юмора. Ардов был связан с литературой, театром, кино, хорошо разбирался в истории и политике, поэтому Ахматова любила беседовать с ним ночами на кухне за чашкой чая.
Анна Андреевна Ахматова. Фотография 1940-х гг.
Особенно часто Анна Андреевна бывала в Москве, когда Л.Н. Гумилев сидел в Лефортовской тюрьме. Это печальное событие еще больше сблизило Ахматову и Ольшевскую, у которой была репрессирована мать. Гумилева арестовали в 1938 году, а освободили только восемнадцать лет спустя. Анна Андреевна болезненно переживала разлуку с сыном:
Ты спроси у моих соплеменниц,
Каторжанок, стопятниц, пленниц,
И тебе порасскажем мы,
Как в беспамятном жили страхе,
Как растили детей для плахи,
Для застенка и для тюрьмы.
Именно здесь, на Большой Ордынке, № 17, произошла 7 июня 1941 года первая и единственная встреча двух великих поэтесс – А.А. Ахматовой и М.И. Цветаевой. Хозяин дома вспоминал об этом так: «Я сам открыл входную дверь в тот погожий зимний день. Марина Ивановна вошла в столовую. Здесь на своем обычном месте на диване сидела Ахматова. Мне не нужно было даже произносить обычные слова при представлении двух лиц друг другу. Волнение было написано на лицах обеих моих гостий. Они встретились без пошлой процедуры «знакомства». Не было сказано ни «очень приятно», ни «как я рада», ни «так вот вы какая». Просто пожали друг другу руки. Я не без колебаний ушел из комнаты: я понимал, что, оставив обеих поэтесс вдвоем, я лишаю историю нашей литературы важных свидетельских показаний. Вскоре поэтессы перешли в маленькую комнату… Примерно два часа они пробыли там вместе. Затем обе вышли еще более взволнованные, чем при первых мгновениях встречи. Зная Анну Андреевну, я легко увидел на ее лице следы тех переживаний, которые вызываются у нее чужими несчастьями, наблюдаемыми непосредственно или по рассказам… Вышли они, подружившись, что я почувствовал сразу же. Но не было, конечно, признаков возникшего только что мелкого женского приятельства, которое обычно для посредственных натур. Обе женщины молчали и не смотрели друг на друга… Когда Цветаева уходила, Анна Андреевна перекрестила ее. Кажется, больше они и не видались»[67].
