Когда же пришло время после полудня, в пятницу, привели девушку к чему-то, что они сделали наподобие обвязки больших ворот, и она поставила обе свои ноги на ладони мужей, и она поднялась над этой обвязкой, обозревая окрестность, и говорила нечто на своем языке, после чего ее спустили, потом подняли ее во второй раз, причем она совершила то же, что и в первый раз, потом её опустили и подняли в третий раз, причем она совершила то же, что сделала те два раза. Потом подали ей курицу, она же отрезала ее голову и забросила ее. Они взяли эту курицу и бросили её в корабле. Я же спросил у переводчика о том, что она сделала, а он сказал: «Она сказала в первый раз, когда ее подняли: «Вот я вижу моего отца и мою мать», — и сказала во второй: «Вот все мои умершие родственники сидящие», — и сказала в третий: «Вот я вижу моего господина сидящим в саду, а сад красив, зелен, и с ним мужи и отроки, и вот он зовет меня, так ведите же к нему». И они прошли с ней в направлении к кораблю. И вот она сняла два браслета, бывших на ней, и дала их оба той женщине, которая называется «ангел смерти», а она та, которая убивает её. И она сняла два ножных кольца, бывших на ней, и дала их оба тем двум девушкам, которые обе служили ей, а они обе дочери женщины, известной под именем «ангела смерти». Потом её подняли на корабль, но ещё не ввели её в палатку; и пришли мужи, неся с собой щиты и деревяшки, и подали ей кубком набид, и вот она пела над ним и выпила его. Переводчик же сказал мне, что она прощается этим со своими подругами. Потом дан был ей другой кубок, и она взяла его и затянула песню, причем старуха побуждала её к питью его и чтобы войти в палатку, в которой ее господин. И вот я увидел, что она уже заколебалась и хотела войти в палатку, но всунула свою голову между ней и кораблем; старуха же схватила её голову, и всунула её в палатку, и вошла вместе с ней, а мужи начали ударять деревяшками по щитам, чтобы не слышен был звук её крика, причем взволновались бы другие девушки и перестали бы искать смерти вместе со своими господами. Потом вошли в палатку шесть мужей, и совокупились все с девушкой. Потом положили её на бок рядом с ее господином, и двое схватили обе её ноги, двое — обе ее руки, и наложила старуха, называемая «ангелом смерти», ей вокруг шеи веревку, расходящуюся в противоположные стороны, и дала ее двум мужам, чтобы они оба тянули ее; и она подошла, держа кинжал с широким лезвием, и вот начала втыкать его между ее ребрами и вынимать его, в то время как оба мужа душили ее веревкой, пока она не умерла.
Потом подошел ближайший родственник мертвеца, взял деревяшку и зажег ее у огня, потом пошел задом, затылком к кораблю, зажженная деревяшка в одной его руке, а другая его рука на заднем проходе, будучи голым, пока не зажег сложенного дерева, бывшего под кораблем. Потом подошли люди с кусками дерева и дровами, и с каждым из них лучина, конец которой он перед тем воспламенил, чтобы бросить ее в эти куски дерева. И принимается огонь за дрова, потом за корабль, потом за палатку и мужа и девушку, и все, что в ней; подул большой, ужасающий ветер, и усилилось пламя, и разгорелось неукротимое воспламенение его. …И вот, действительно, не прошло и часа, как превратился корабль, и дрова, и девушка, и господин в золу, потом в мельчайший пепел. Потом они построили на месте этого корабля, который они вытащили из реки, нечто подобное круглому холму, и водрузили в середине его большую деревяшку хаданга, написали на ней имя этого мужа и имя царя русов и удалились»153.
Арабский географ Ибн Хаукаль, рассказывая о Булгаре и хазарской торговле, приводит показательное сообщение о характере связей между Скандинавией и Средней Азией:
«Вывозимые из их [хазар] страны в исламские страны мед, свечи и пушные товары ими ввозятся только из местностей руси и булгар. Также обстоит дело и с вывозимыми по всему миру бобровыми мехами. Они [бобры] водятся только в этих северных реках в местностях булгар, руси и Krbanah. Те бобровые меха, что имеются в Андалузии [Испании], составляют лишь часть [находящихся] в реках земли Сакалиба. Они [меха] в вышеописанном морском заливе [Балтийском море], лежащем в земле Сакалиба, грузятся на корабли… Большая часть этих мехов, да почти все, добыты в стране русов, некоторые же из этих мехов, наивысшего качества, попадают из местности Гога и Магога [североскандинавских племен] на Русь, потому что она соседствует с этими Гогом и Магогом и ведет с ними торговлю; затем они [русы] перепродают их [меха] булгарам. Так оно было до 358 года хиджры [965 г.], потому что в тот год Русь разрушила города Булгара и Хазарана. И порою вывозились эти бобровые меха и другие дорогие пушные товары в Хорезм, потому что хорезмийцы часто приходят в страну булгар и Сакалиба, и потому что они также ведут священную войну против них, грабят их и обращают в рабство. Склад для торговли Руси — всегда Хазаран. Здесь товары, привозимые ими, облагаются десятинной податью (взимаемой хазарами)»154. Связи, о которых идет речь, отчасти восходят ко временам исламизации булгар, то есть к VIII или началу IX в. По этому пути, Волгой и Балтийским морем, хорезмийские купцы проникали также до страны «Йаджудж и Маджудж» [библ. Гог и Магог], т. е. до Скандинавии, как следует из другого сообщения Ибн Хаукаля155.
Между Булгаром и Хорезмом передвигались крупные караваны. Впервые определенное представление об этом дает Ибн Фадлан в своем сообщении 921–922 гг : «3000 лошадей и 5000 человек, помимо ослов и верблюдов, составили караван для путешествия из Хорезма по Амударье через Джурджан в Булгар. Путешествие из Джурджана в Булгар длилось с 3 марта по 12 мая 922 г.; с небольшими остановками караван преодолел расстояние протяженностью около 2000 км за два с лишним месяца»156. Арабские, булгарские, хазарские или русские купцы, конечно, тоже путешествовали по великим сухопутным торговым путям с востока на запад, из Средней Азии в Киев и Прагу, Эрфурт, Майнц и Кордову в Испании157 (илл. 26).
26. Карта Идриси, арабского географа XII века.
Так сформировалась грандиозная сеть торговых путей, по которым передвигались караваны купцов и воинов, миссионеры, искатели приключений, ремесленники. Узлами этой сети были раннегородские опорные пункты и сезонные стоянки, возникавшие либо как центры плотно заселенной и богатой округи, либо расположенные на важном участке речного, морского или сухопутного пути. В этих опорных пунктах имелись рынки, складские помещения, ночлежные дома, услуги, развлечения. Изнеженному еврейско-арабскому купцу из Тортозы в северозападной Испании, Ибрагиму ибн Якубу, жизнь в таком значительном торговом месте, как Хедебю, показалась малопривлекательной. Он побывал там примерно в 965 г., то есть в то время, когда Хедебю (Шлезвиг) был на вершине своего могущества и являлся центром епископата. «Шлезвиг — очень большой город на внешней оконечности Мирового океана. Его обитатели — поклонники Сириуса, кроме небольшого числа, которые являются христианами и имеют там церковь. Рассказывает ат-Тартуши: «Они справляют некое празднество, на которое все собираются, чтобы почтить бога и вдоволь поесть и попьянствовать. Тот, кто закалывает жертвенное животное, сооружает у дверей своего жилища столбы и укладывает на них жертвенное животное, будь то бык, или баран, или козел, или свинья, чтобы люди ведали, что он это жертвует в честь своего бога. Город беден добром и жизненными благами. Основное пропитание его жителей составляет рыба, потому что она здесь в изобилии. Если у кого-нибудь из них рождаются дети, то он бросает их в море, чтобы уберечь себя от расходов. Далее рассказывает он, что право развода у них принадлежит женам: женщина разводится, если она этого пожелает. Также имеются у них искусно изготовленные притирания; если они их применяют, то красота никогда не убывает у них, как у женщин, так и у мужчин. Также сказал он: никогда не слышал я пения более отвратительного, нежели пение шлезвигцев, и то рычание, что исходит из их гортаней, подобно лаю собак»158.
Люди, сходившиеся в таких приморских торговых местах, были различного этнического происхождения: национальности, упоминающиеся в письменных источниках, были уже названы выше. В зависимости от значения торговых сообщений между различными центрами и областями путешественники прилагали большие или меньшие усилия для устройства постоянных поселений в чужой стране. Авторитетным свидетелем оказывается Адам Бременский (II,22), который пишет, правда, об отношениях в одном из наиболее развитых из этих центров, Юмне-Волине в устье Одера-Дзивны: «Это действительно, величайший из всех городов, которыми располагает Европа; в нем живут славяне и другие племена, эллины и варвары. Также и пришельцы из саксов получили здесь равное право поселения [...], если только они во время своего пребывания могут не проявлять публично своего христианства [...]. Так как город наполнен товарами всех народов Севера, нельзя не найти здесь чего бы то ни было желательного или нужного…» (илл. 27).
