Для этого у него имелась полная возможность. Всполошив на целую неделю городок Саардам, в Амстердаме, после первых-минут удивления, его присутствие осталось почти незамеченным. Лишь позднее великая роль, выпавшая на его долю, и частые посещения Европы привлекли общественное внимание к этим первым шагам, сравнительно мало известным. И тогда, застигнутая врасплох, не находя следов своего героя в сутолоке большого морского порта, легенда перекочевала, ища точки опоры, в более укромный уголок и основалась в Саардаме. Непосредственное впечатление, произведенное там появлением Петра Михайлова и его шумных спутников, точно передается в следующих двух выдержках из хроники того времени.
Ведомости Лютеранской общины Саардама пишут: «Он приехал инкогнито в сопровождении малочисленной свиты, прожил восемь дней в Кримпенбурге, у кузнеца по имени Бой-Тийсен, потом отправился в Амстердам, куда прибыло все его посольство. Ростом он семи футов, носил платье саардамского крестьянина, работал на адмиралтейских верфях. Он любитель корабельных сооружений». Нумен заносит в свои записки:
«Таким образом государство и наш маленький городок Вестсаардам освободились и вздохнули свободно после этого посещения, столь знаменитого, многочисленного, почетного, необыкновенного и разорительного»…
Одна из «резолюгшп» Голландских Штатов, помеченная 15 августа 1698 г. нам сообщает, что на прием посольства истрачено было сто тысяч флоринов. Ни в этом документе, ни в остальных резолюциях, относящихся к пребыванию посольства в Амстердаме, нигде не упоминается имени Петра.
Амстердамские судостроители пользовались в семнадцатом столетии заслуженной славой; но это была скорее практика, нежели ученье. Употребляемые ими приемы менялись сообразно с верфями, без всякой теоретической последовательности, без всякого осмысленного оправдания размеров и преемственно передаваемой методы. Совершенствуясь в изучении ремесла, Петр заметил это и огорчился. Причина вещей от него ускользала, а следовательно, и возможность усвоить себе их принцип. Англичанин, с которым он встретился на даче купца суконщика Иоанна Тессинга, расхвалил ему в этом отношении однородные учреждения своей родины: теория там стояла на одном уровне с практикой. Таким образом в январе 1698 г. у молодого царя зародилась.мысль предпринять путешествие через Ла-Манш.
Он уже.встречался с Вильгельмом Ш в Утрехте и Гааге и обеспечил себе любезный прием. Королевская яхта явилась за ним в Амстердам в сопровождении трех линейных кораблей. Вице-адмирал Митчел и маркиз Кермартен - последний большой оригинал и любитель брэнди почти в такой же степени, как Лефорт, - были прикомандированы к особе царя. Неизвестен достоверно дом, где жил в Лондоне Петр: одни указывают на № 15 в Бэкингем-стрит, или Странде, где в настоящее время красуется надпись, гласящая об этом событии; другие на Норфолк-Стрит. Войдя в комнату, выбранную Петром для- себя, где он ночевал в обществе трех или четырех слуг, король едва не почувствовал себя дурно: воздух там был невозможный. Пришлось открыть все окна, несмотря на холод. Однако в Кенсиштонском дворце, отдавая визит Вильгельму, Петр обнаружил значительные успехи в смысле уменья держать себя в обществе; он долго беседовал на голландском языке с королем, высказывал большую предупредительность относительно принцессы Анны, наследницы престола, и пришел в такой восторг от разговора с ней, что в письме к одному из своих друзей, называл ее: «Истинной дщерью нашей церкви». В кабинете короля он заинтересовался прибором, указывавшим направление ветра, но бросил лишь мимолетный взор на сокровища искусства, наполнявшие дворец, и в конце концоа остался не в выигрыше: впечатление, произведенное им здесь, нельзя назвать благоприятным. В этой культурной и утонченно-изящной среде к нему предъявлялись большие требования, чем в Коппенбрюгге. Немного позднее Вернет в своих воспоминаниях даже как будто извиняется перед читателями за беседу с ними о такой незначительной личности. «Это человек, способный управлять обширной империей? Сомнительно. Будущий хороший плотник? Может быть. Его никто нс видал занятым другим делом, да и тут он разменивался на мелочи». Великий историк-виг указывает таким образом верно на слабые струнки поразительного гения, не подозревая о его сильных сторонах, которые я постараюсь осветить впоследствии. Кроме того, Берне передает не непосредственные впечатле-1 ния; а на расстоянии они оказываются у него претерпевшими влияние той же иллюзии перспективы, с какой нам уже пришлось встретиться в Голландии. Петр провел в Англии почти столько же времени, как и там-. Так же занимался он здесь разнообразными вещами: со своей обычной любознательностыо, точностью и практическим умом, он посетил все общественные учреждения, где надеялся почерпнуть полезные сведения для своих будущих творений - монетный двор, обсерваторию, научное Королевское общество. Хотя он и не растаял от восхищения перед картинами Кенсингтонского дворца, однако позволил сделать свой портрет Кнеллеру, ученику Рембрандта и Фердинанда Бооля. Портрет, сохраняющийся в Хэмптон-Корте, один из лучших, дошедших до нас. Наконец, он развлекался, отдавая дань своим двадцати пяти годам и на практике знакомясь с местными нравами. Служанку из саар-дамской харчевни заменила актриса Гросс, по-видимому оставшаяся недовольной его скупостью. Но он резко отчитал тех, кто вздумал читать ему наставления по этому поводу: «За пятьсот пенни я нахожу людей, готовых преданно служить мне умом и сердцем; эта же особа лишь посредственно служила мне тем, что может дать, и что такой цены не стоит». Он. вернул своп пятьсот пенни благодаря пари, которое держал у герцога Лейдского за одного гренадера из своей свиты, против знаменитого английского боксера. Из трех месяцев, проведенных таким образом, он употребил шесть недель, отдавшись в Деитфорде, - пригородном селении, теперь вошедшем в черту столицы, - занятиям, какие не мог довести до совершенства в верфях Амстердама. Он опять разыгрывал там роль ученика-рабочего, проходя по улицам с топором на плече, и отправляясь пить пиво и курить свою короткую голландскую трубку в кабачок, сохранявший до 1808 г. название «оЦарскай таверны» и портрет царя вместо вывески. Таким образом создалась для легенды новая пища, которой та не преминула воспользоваться; и благодаря этому Бернет утратил свою обыкновенно столь ясную.точку зрения и точную память.
Что касается жилища, где Петр помещался в Дептфорде, то оно случайным образом не подлежит сомнению: его под-.лшшость удостоверена судебным порядком. Вернувшись в свой дом, уступленный московскому государю, владелец, адмирал Джон Эвелин, нашел его в таком виде, словно тут сам Батый войной прошел: дверь и окна были выбиты или сожжены, обои ободраны или испачканы, ценные картины бесследно исчезли, а рамы поломаны на куски.; Он потребовал и получил от казны вознаграждение1 за понесенные убытки. Теперь наполовину разрушенный, окруженный доками, занятый полицией и счетным бюро дом, называемый Сенс-корт, тем не менее сохранил воспоминание о славном госте, которому служил приютом. Ведущая к нему улица носит название Czars Street.
Петр серьезно работал в Дептфорде под руководством знаменитого Антона Дина, отца которого осуждали за то, что он отправился во Францию для изучения там кораблестроительного искусства. В письме от 4 марта 1698 г. по поводу буйства, произведенного в Москве одним из его временных заместителей в состоянии опьянения, Петр говорит с ноткой грустного сожаления: «Здесь мы не рискуем натворить что-либо подобное, без отдыха предаваясь занятиям». Но даже в Дептфорде царь не погрузился всецело в плотничье ремесло и не отдался исключительно своей страсти, к навигации; он, как ранее в Голландии, разнообразил свои труды и 'заботы и продолжал вербовку своих будущих сотрудников: рабочих и мастеров для уральских рудников, инженеров для прорытия соединительного канала между Каспийским и Черным морем, через Волгу и Дон; вел переговоры с маркизом Кермартеном относительно предоставления группе английских капиталистов монополии на русский табак за довольно умеренную сумму в сорок восемь тысяч рублей, которая понадобилась царю для восстановления шаткого бюджета своего посольства. Обо всем этом Бернет позабыл. Зато легенда вспоминает о необработанном бриллианте, завернутом в грязную бумагу, будто бы подаренном Петром при отъезде своему августейшему хозяину. Уже в Кенигсберге, если верить собирателями анекдотов, был случай с громадным рубином, брошенным за столом за корсаж курфюрстины, там не присутствовавшей.
В конце апреля Петр возвратился в Голландию, а оттуда отправился в. Вену. Просьба о помощи против Турции, представленная Голландии его послами, не встретила сочувствия. Напротив, Генеральные Штаты намеревались предложить Англии посредничество между Оттоманской Портой и Австрией, чтобы дать последней возможность собраться со всеми силами и оказать отпор Франции в новой борьбе, угрожающе нависшей на горизонте. Здоровье Карла Н испанского слабело с каждым часом. Следовало отразить удар. К сожалению, чересчур многочисленное посольство московского государя двигалось черепашьим шагом; ему понадобилось три недели, чтобы добраться до столицы Священной Империи. По немецким официальным источникам состав поезда был следующий: 1 гофмейстер, 1 шталмейстер, 1 мажордом, 4 камергера, 4 шута, 6 пажей, 6 трубачей, 1 мундшенк, 1 повар, 1 гоффурьер, 12 лакеев, 6 кучеров и форейторов, 24 камердинера, 32 гайдука, 22 упряжных лошади, 32 экипажа на четверку; 4 фургона на шестерку для клади, 12 верховых лошадей. Зато Петр выразил желание совершить свой въезд в столицу Леопольда только в одиннадцать часов вечера и в четвертой карете, чтобы остаться совершенно незамеченным. В последнюю минуту однако весь план был разрушен, и дело приняло досадный оборот: все посольство и его бесконечный поезд потеряли целый день в предместьях города, не имея возможности в него проникнуть: проезд был загорожен проходящими войсками, не соглашавшимися приостановиться из-за таких пустяков. Петр не выдержал и, вскочив в пбчтовую тележку в сопровождении одного слуги, уехал вперед. Однако происшествие это привело его в дурное расположение духа и лишило самообладания. Он чувствовал себя в неловком положении, а все, что он видел в императорской столице еще усиливало это ощущение. Город очевидно производил на него подавляющее впечатление, полный таящейся в нем несокрушимой смеси высокомерного этикета и неприступного величия. Уже вошедшие в соглашение с Голландией и Англией, министры императора подыскивали всевозможные предлоги, чтобы отсрочить аудиенцию, просимую послами Петра. Царь решился положить этому конец, потребовал личного свидания с императором и встретил сухой отказ: «По какому праву?» «Петр Михайлов» получил тут первый урок дипломатии и начал понимать неудобства маскарада. Три раза он предлагал тот же вопрос. Наконец к нему прислали богемского вице-канцлера, графа Чер-нина: «Что вам угодно?» - «Видеть императора, чтобы переговорить с ним о неотложных делах». - «Каких делах? Для чего же здесь послы вашего государства?» Бедный переряженный царь вынужден был взять свои слова обратно и обещать не поднимать разговора о делах. Ему назначили свидание в замке «Фавориты», где он должен был подняться по внутренней маленькой винтовой лестнице, выходящей в парк. Он согласился на все условия. Принятый Леопольдом, он потерялся настолько, что хотел поцеловать руку императора, перед которым очевидно чувствовал себя таким маленьким и незначительным. Нервным жестом он снимал, надевал и опять снимал свою шляпу, не решаясь оставить ее на голове, несмотря на повторные настояния императора. Разговор длился с четверть часа и не выходил за пределы повседневности, причем Лефорт служил переводчиком, так как Петр не решался воспользоваться своим плохим немецким языком. Только по окончании аудиенции он пришел в себя и, сразу очнувшись, проявил обычную веселую порывистость характера. Заметив в парке челнок, причаленный на маленьком пруду, он вскочил в него и начал грести, насколько хватало духу. Словно как школьник, отделавшийся от трудного экзамена.
