Бытовые условия жизни петроградского населения начали резко ухудшаться вскоре после октябрьских событий 1917 г. Сами эти события – захват отрядами Красной гвардии и революционными частями Петроградского гарнизона ключевых пунктов города, низложение Временного правительства и провозглашение Советской власти – для большинства населения прошли почти незамеченными. Каких-либо массовых демонстраций, беспорядков, характерных для февральских и июльских событий, не было. По свидетельству известного публициста, деятеля кадетской партии А.С. Изгоева, «захват власти большевиками 25 октября в первые дни не произвел на широкие круги петроградского населения никакого впечатления»[206]. Однако вскоре реальность нового политического режима стала ощущаться более явственно. Помимо того, что дали о себе знать политические мероприятия новой власти, начали меняться условия повседневной жизни и быта петроградцев. Основным фактором, накладывавшим отпечаток на жизнь города в течение последующих лет, была хроническая нехватка продовольствия и топлива. Конечно, такая ситуация сложилась не в одночасье. Перебои со снабжением начались еще в начале 1917 г. Однако тогда это были лишь единичные случаи. По мере углубления хозяйственного кризиса товарообмен между губерниями все более дезорганизовывался, а Гражданская война, первые сражения которой прогремели уже в конце 1917 г., еще более усугубила положение.
Из-за нехватки топлива электростанции города уже в ноябре 1917 г. работали с большими перебоями. Ток давался жилым зданиям и торгово-промышленным учреждениям в среднем по 6 часов в сутки. В декабре и январе не удавалось выдерживать и эту норму, и отпуск электроэнергии во многих районах производился не более трех часов в сутки, а иногда вообще прекращался на несколько дней[207]. В 1918 и 1919 it. положение с топливом никак не могло улучшиться. Напротив, оно стало еще тяжелее, поскольку нефте– и угледобывающие районы страны неоднократно занимались антисоветскими силами и оказывались отрезанными от центра. В лучшем случае электричество включалось по вечерам на 2–3 часа. Жилые дома освещались в основном керосиновыми лампами и свечами. Однако поскольку спрос на керосин сильно вырос, а доставка его в город сократилась, его приходилось экономить. Положение с керосином несколько облегчилось, когда в конце января 1918 г. в Балтийском порту на складах Нобеля были обнаружены большие запасы[208]. По решению Центральной продовольственной управы керосин отпускался на особых распределительных пунктах в количестве одного фунта на десять дней на каждую продовольственную карточку[209]. Однако и нобелевские запасы не были неисчерпаемыми. Свечи и спички вскоре также стали дефицитными товарами. В середине 1918 г. фунт керосина стоил на рынке 800 рублей, свеча – 500, коробка спичек – 80 (при средней заработной плате в несколько тысяч рублей)[210].
Не лучше обстояло дело с уличным освещением. На 1 января 1915 г. в Петрограде работало 15 тысяч фонарей различного типа[211]. После октября 1917 г. электрическое освещение на улицах, как и в домах, действовало с перебоями и периодически отключалось. Некоторое время на улицах действовали керосиновые и газовые фонари. С 1918 г., вследствие дефицита керосина, освещение улиц керосиновыми лампами было прекращено. К 1920 г. прекратили работу газовые заводы. Если в начале этого года частичное освещение улиц еще временами производилось посредством выноса ламп на фасады домов, то с марта 1920 г. уличное освещение в городе прекратилось вообще[212].
Топливный голод повлек за собой и большие трудности с отоплением зданий. Центральная отопительная система зимой 1917/18 г. в основном, а в последующие зимы полностью бездействовала. Почти все дома перешли на печное отопление, а основным топливом стали дрова. Заготовка дров стала важным занятием для организаций и жителей города. На улицах громоздились кучи поленьев, охраняемые солдатами[213]. В 1919–1920 гг. несколько тысяч деревянных домов были разобраны на дрова.
В.Б. Шкловский весной 1920 г. писал в статье «Петербург в блокаде»: «Это был праздник всесожжения. Разбирали и жгли деревянные дома… В рядах улиц появились глубокие бреши. Как выбитые зубы, торчали отдельные здания. Появились искусственные развалины. Город медленно превращался в гравюры Пиранези…»[214] Кое-где уже начали выламывать на дрова торцы деревянных мостовых[215]. С первой послереволюционной зимы в обиход вошли так называемые «буржуйки» – небольшие железные печки с изогнутой трубой. Эффект от таких печек был весьма низким: они давали тепло только тогда, когда горели, и только в той комнате, где стояли. Особенно трудно было прогреть квартиры с большими по площади комнатами и высокими потолками, а таких было немало, особенно в центре города. Дров не хватало, и, чтобы обогреться, приходилось сжигать паркет, мебель, книги. За годы Гражданской войны в огне исчезли целые библиотеки, погибли великолепные образцы старинной мебели. В.Б. Шкловский сжег свою мебель, скульптурный станок, книжные полки и множество книг. «Если бы у меня были деревянные руки и ноги, я топил бы ими и оказался бы к весне без конечностей», – писал он[216]. Художник Ю.П. Анненков одну за другой снимал, разрубал на части и сжигал в печке все двери внутри своей квартиры, затем принялся за паркет[217]. В. Серж, чтобы обогреться и обогреть соседнюю семью, сжег полный свод законов Российской империи[218]. Водопровод в подавляющем большинстве зданий также не работал – водопроводные трубы замерзли и полопались.
Воду приходилось таскать с колонок, колодцев и из рек в ведрах, что было особенно тяжело для жителей верхних этажей домов. Использование буржуек и трудности с водоснабжением должны были бы повлечь за собой повышение пожароопасности, однако сколько-нибудь значительного роста числа пожаров не произошло. Согласно милицейским сводкам, с июня по ноябрь 1918 г. по городу было зафиксировано 84 пожара и взрыва (из них 41 в жилых домах, 6 – в правительственных учреждениях, 9 – на фабриках и заводах), за декабрь 1918 г. – 22, за январь 1919 г. – 15 – цифры, не превышающие обычной нормы[219].
В зимнее время проблемой для города стали снежные заносы. Зима 1917/18 г. выдалась ранней и суровой. Уже 5 ноября начались обильные снегопады, 9 ноября в городе ездили на санях. После оттепели в середине и второй половине ноября, сопровождавшейся наводнениями, с декабря началось новое похолодание со снегопадами и метелями[220]. Площади, улицы и мосты были покрыты толстым слоем снега. Дети устраивали прямо на улицах катки и катальные горки. На Невском проспекте вокруг тогда еще работавших газовых фонарей намело такие высокие сугробы, что прохожие могли прикуривать прямо от огня фонарей[221]. Даже Лафонская площадь перед Смольным (с 1918 г. – площадь Диктатуры) была завалена снегом[222]. Борьба со снежными заносами стала предметом рассмотрения на заседаниях СНК 20 и 16 декабря. Совнарком принял декрет о введении всеобщей повинности по очистке снега в Петрограде и на Петроградском железнодорожном узле, причем по инициативе В.И. Ленина в декрет была внесена поправка о привлечении к трудовой повинности в первую очередь нетрудовых элементов. Общее наблюдение за проведением декрета в жизнь было возложено на районные Советы[223]. К работе по очистке снега стали привлекать заключенных и задержанных. Раздавались призывы направлять на принудительные работы саботажников. Всем домовладельцам, домовым комитетам, старшим дворникам вменялось в обязанность следить, чтобы снег свозился в специально отведенные для этого места или сбрасывался в реки и каналы. Запрещалось валить снег на берега и устраивать завалы на улицах[224]. Домовладельцы должны были обеспечить чистку снега вокруг своих домов, за неисполнение этого на них налагался штраф от 1 до 5 тысяч рублей. Гостинодворские купцы были подвергнуты штрафу в размере 900 тысяч рублей за неудовлетворительное состояние улиц вокруг здания Гостиного Двора[225]. Эти и другие меры возымели действие – снег стали чистить лучше.
Наконец, еще одним характерным внешним признаком города стало почти полное отсутствие транспорта. Автомобилей на улицах города почти не было видно: не хватало бензина, запасных частей для ремонта. О катастрофическом состоянии городского транспорта говорил на заседании Чрезвычайной комиссии по санитарно-техническому надзору в мае 1919 г. председатель транспортного отдела Кольцов. В этих условиях возросло значение гужевого транспорта. Но и здесь, по словам Кольцова, положение было плачевным: недоставало корма для лошадей, падеж лошадей от истощения принял широкие масштабы, к тому же из-за нехватки мяса конину стали употреблять в пищу. Поголовье лошадей сократилось в городе до 10 тысяч, в полную негодность пришли подводы[226]. В не менее катастрофическом состоянии находился трамвайный парк. Новые трамваи не производились, поломанные не ремонтировались, оборудование оставшихся в действии поездов быстро изнашивалось из-за неумеренной эксплуатации. К тому же трамвайное движение часто останавливалось вследствие отключения электроэнергии. Немногочисленные ходившие трамваи всегда были наполнены до отказа, люди висели на подножках. М. Бьюкенен, дочь британского посла Дж. Бьюкенена, сравнивала петроградские трамваи с двигающимися пчелиными ульями[227]. Другой англичанин, Дж. Лэнсбери, удивлялся, что, несмотря на убыль населения, трамваи в Петрограде всегда были так же полны, как в Лондоне на набережной Темзы в утреннее и вечернее время[228].
