Юношей окружили женщины. Они обтирали потные от напряжения тела. Родные сестры одевали им, как того требовал обычай, обувь воина — усуты из сырого дрока…
Молодые воины стояли перед золотым троном Единственного. Правитель встал и произнес подобающие торжеству слова:
— Вы доказали, что в ваших жилах течет кровь нашего Отца-Инти. Будьте всегда добры и справедливы, как Он добр и справедлив к людям. Защищайте слабых. Карайте зло. Для этого пришли на землю Манко Капак и Мама Окльо…
Когда подошла очередь, Майта присел на корточки, выражая свою покорность и преклонение. Единственному подали две толстые короткие золотые иглы, и он воткнул их в мочки ушей Майты. То был наивысший знак отличия сынов Солнца. Позже, когда ранки заживут и в мочках останутся только маленькие дырочки, их будут растягивать, чтобы вставить туда золотые диски. Самые большие диски украшали уши Единственного. Майта впервые увидел их так близко — они были величиной с половину мужской ладони.
Старший из братьев Единственного снял с Майты усуты воина и надел ему мягкие сандалии из шерсти ламы — их носили только сыны Солнца. Он прикоснулся губами к плечу Майты, признав их родство. За легкой перегородкой — в свите правителя было много женщин — старые инки надели на Майту вару. От названия этой набедренной повязки мужчин произошло слово «Вараку». Затем женщины украсили его голову индейской гвоздикой кантуном и листьями уиньяй уайна — символом вечной молодости, принадлежавшим только сынам Солнца.
Апукамак получил все эти знаки, но ему еще вручили царский топор чампи и желтую налобную ленту-бахрому, которую мог носить только принц-наследник. Приняв топор, Апукамак вслед за Единственным повторил: "Аука кунапак!" Да, топор предназначался для тиранов, предателей, для жестоких, вероломных и неверных людей — все это означало слово «аука»!
Майта знал, что желтая повязка никогда не украсит его лоб — таков справедливый закон Солнца, и никто не мог нарушить его. Апукамак сменит ее на красную повязку Единственного, и никто не нарушит и этот закон Солнца.
"Жди мой голос!" — с удивлением услышал — Майта приказ будущего господина Четырех сторон света…
Майта ушел с воинами Солнца в Кольясуйю. Много лет воевал он там и уже стал забывать странные слова Апукамака, услышанные в последний день Вараку. Но однажды часки принес печальную весть — Единственный покинул землю, чтобы вернуться к своему Отцу-Солнцу. Новый сапа инка ждал в Куско всех прославленных капитанов, чтобы оплакать ушедшего и воздать Хвалу Солнцу. Майта пришел в Куско в числе последних. По дороге он размышлял над тем, во что могут превратиться те три коротких слова?..
Среди знаменитых капитанов, прославившихся при отце Единственного, Майта был третьим. Он стоял, низко опустив голову, как того требовал обычай, ожидая, когда его позовет новый правитель. Если Единственный признает его славу, он прикоснется рукой к оружию Майты и скажет: "Аука кунапак!" Только тогда Майта сможет взглянуть ему в глаза. "Узнает ли?.." — мелькнула мысль.
Не поднимая головы, Майта протянул вперед макану, как бы вручая ее своему новому господину. Так и не ощутив прикосновения руки, он услышал "Аука кунапак", обращенное на этот раз к нему. Майта поднял глаза и замер: красная лента с бахромой украшала высокий лоб молодого благородного лица, слишком молодого для того, которое он ожидал увидеть. Единственный смотрел на капитана Майту спокойным взглядом господина. Казалось, что ему даже приятно смущение прославленного полководца. "Аука кунапак", — повторил он. И тут Майта заметил в толпе придворных горевшие ненавистью глаза Апукамака…
Нет, он ошибся. Этого не могло быть. Законы Отца-Солнца священны и нерушимы.
Глава IV. Как быть, если эхо тоже божество?
Уаки инков. Рисунки из хроники Гуамана Помы
Уакой индейцы называли буквально все, чему человеку приходилось поклоняться. Уакой могло быть все, что окружало человека в реальной жизни и даже в помыслах. Солнце, будучи верховным божеством инков, также являлось уакой, только общеимперского масштаба.
Испанцы — потрошители ереси просто выходили из себя, когда обнаруживали или узнавали об очередной дотоле не опознанной и потому еще не разрушенной ими индейской уаке. Когда же выяснилось, что уакой является даже эхо в горах…
Однако мы не знаем, что именно случилось в тот тяжкий для католических монахов момент. Возможно, они попытались снести одну или несколько горных вершин, естественно, силами самих еретиков. Конечно, можно было бы поступить и попроще, например, переселить из опасного района проживавших там и поклонявшихся эху индейцев или сжечь их главных колдунов в назидание остальным еретикам. Такие или схожие меры перевоспитания язычников практиковались католическими монахами довольно часто. Впрочем, бывали случаи, когда сжигали не только колдунов, но и всю их «паству»…
Если в Тауантинсуйю проживало более десяти миллионов индейцев, то суммарное число уак должно было в несколько раз превысить эту огромную цифру. Ибо, помимо коллективных уак, как, например, упомянутое солнце, имелись и сугубо индивидуальные, сиюминутные и разовые. Иными словами, один человек мог поклоняться не одной, а нескольким личным, а также коллективным уакам.
Индивидуальную уаку тщательно скрывали, опасаясь, что ее чудодейственную силу могут сглазить чужие люди. Любой предмет, равно как и любой представитель животного или растительного мира, от которого согласно легенде брали начало племя, род, отдельная семья, считался коллективной уакой этих групп людей. То были языческие боги-идолы, сохранявшие элементы тотемного характера. И здесь нет ничего удивительного: практически все народы мира прошли такой же период восприятия окружающего мира.
Но уака обладала и более универсальными свойствами, которые делают ее похожей на талисман. Даже сегодня многие из нас бережно хранят свою уаку, называя ее не менее таинственным словом. В отличие от индейцев мы не столько боимся, сколько стесняемся показывать свои уаки, и лишь спортсмены и артисты побороли в себе эту стеснительность.
Думается, сказанного достаточно для того, чтобы убедить читателя в отсутствии необходимости перечислять предметы, которые числились уаками в Тауантинсуйю. Добавим только, что особо ценной уакой считалось любое отклонение от нормы, например яйцо с двумя желтками или шестипалая лапа, поскольку они действительно были чудом, правда, природы.
Значительно больший интерес представляет для нас попытка понять господствовавшую в Тауантинсуйю систему религиозных воззрений и роль государства в этом вопросе. В случае с Тауантинсуйю мы имеем дело с "учрежденной церковью" государства сынов Солнца, как справедливо подметил американский исследователь Дж. Элдон Мейсон. Он прав и в том, что подобное явление — уникальный случай в доколумбовой Америке. Если же выйти за рамки Нового Света, то роль религии в Тауантинсуйю по своему влиянию и значению в решении общегосударственных дел можно сравнить с Древним Египтом, а по веротерпимости — с Древним Римом.
Инки были язычниками, и в этом не может быть никаких сомнений. Любые попытки зачислить сынов Солнца в стихийные, тайные или иные католики полностью несостоятельны. Инки были солнцепоклонниками, но не препятствовали свободной деятельности великого множества других богов, лишь бы поклонявшиеся им народы признавали за Солнцем верховное положение. Вот почему пантеон богов Тауантинсуйю был буквально набит множеством всевозможных божеств провинциального значения.
Покорив царство, инки отправляли в Куско в качестве заложника главного идола покоренных. Его устанавливали в Куско в храме для чужих идолов. Чужой идол оставался божеством, а его «паству» обучали поклонению Солнцу, не запрещая местные обряды и ритуалы язычества.
Но не обилие индейских божеств и не бесчисленное множество уак — главное препятствие правильного понимания мировоззрения инков. Именно в вопросе религии, как ни в каком другом, субъективные факторы не просто вмешались в желание хронистов объективно изложить эту сторону духовной жизни индейцев Тауантинсуйю, но и оказали во многом решающее воздействие на ее искажение, чаще непреднамеренное, а в отдельных случаях и абсолютно сознательное. Ибо нельзя забывать, что именно эта сфера была самым опасным участком не только в борьбе за подчинение индейского населения колониальным властям католической Испании, но и публичного рассказа об инках-язычниках. Ведь даже неудачное выражение, не говоря уже о явных симпатиях к язычникам и идолопоклонникам, могло быть истолковано властями как отступление от ортодоксального понимания и толкования католических догматов. Церковь этого не прощала.
Кроме того, сами хронисты были людьми верующими, и они излагали интересующую нас проблему с позиций своего мировосприятия и понимания чужой и чуждой для них религии.
