"Тя-тя-я... Га-а... уу-ю!" - кричал он.
- Глянь, вьется, как комар, - молвил Тимоха.
- А нынче соловей свистел, - сказал Васька.
Кулик сел на бревно.
- Разорили мы все твое болото, - сказал дед и сочувственно добавил: Ну, другое сыщешь. Наше болото тоже разорили!
Егор допахивал старую росчисть. Дважды и трижды проходил он ее каждый год. Нынче земля была прелая, перегнили в ней все корни. Бурая, мягкая, пушистая, широко раскинулась она двумя расходящимися полосами по всей релке.
- Идешь по ней, а она дышит. Новая земля! - говорил Егор жене. В земле была вся его радость, вся гордость. Эти две полосы, прозванные "Егоровыми штанами", поднятые в непрерывном труде, представлялись ему как бы живым существом. - Она, видишь, воду пьет и солнце в себя тянет. Вот и ладно, что ветер. Новая-то росчисть сейчас мокрая и глухая. Пусть ее обветрит, станет она живей.
Приехал Улуву. У него жесткое смуглое лицо и плоская, продавленная внутрь переносица, как след от пальца.
- Егорка, я "мордушки", где кочка, поставил. Вода большой, рыбка плескает, ходит травку кушает.
Вода прибывала, и рыба шла в озеро Мылки, на затопленные луга и болота на откорм.
У мужика и у гольда все рыболовное хозяйство было общее. Прошлую осень они ловили кету вместе, связывали свои малые невода в один большой. В свободное время вместе плели "мордушки" - корзины с узким горлом - для лова рыбы.
- А рыбы не привез? - спросил дед.
- Рыбы нету! - со вздохом отвечал Улугу. Он почти весь улов оставил в воде посредине озера, с тем чтобы завтра отвезти его домой. - Щука есть.
- Давай щуку. Щука да карась хорошая рыба!
- Карась наполовину сгниет, а будет жить! Такой живучий, - заговорил Васька.
- Сейчас птичка кричала, который вниз головой падает и кричит, рассказывал Улугу в избе. - Верхом ходит - и сразу вниз: "Га-га-га!" А когда вёдро, ее нету. Ночью, однако, дождик пойдет. Егорка, ты завтра помогай мне! Поедем огород делать.
- А как батюшка, ездит к вам на Мылки? - спросил дед.
- Не знай, поп ли, батюшка ли, - лохматый такой, поет. Страшно, признался Улугу.
- Смотри, начнет вас за косы таскать! - пошутил старик. Улугу снял со стены ружье Егора и куда-то собрался.
- Картошку мне вари! - велел он Наталье.
- Пошел, - кивнул старик вслед гольду, пробиравшемуся по кустарникам. - "Рыбы, - говорит, - нету, щука есть!" Эх, родимец! Щука-то разве не рыба? Ах, камский зверь!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Рассвело, но заря не занималась. Река, казалось, стала еще шире, оттеснила и принизила сопки на другом берегу. Она побелела и с высокого обрыва похожа была на густой туман, широко застлавший все вокруг. Одинокая черная лодка поодаль от берега на ровной белой воде казалась висящей в воздухе.
Над Амуром, где-то на высоком берегу, у самых изб, прокукарекал петух.
Егор взял ружье, мешочек с хлебом, тяпку, лопаты, лом и багор. Тихо. Слышно - утка летит, шелестит крыльями.
Егор спустился с обрыва.
- Ну, поехали! - негромко сказал он.
По утренней, словно недвижимой, реке голос его с ясностью слышался на большом расстоянии.
В отдаленной от берега лодке поднялся Улугу. Он, видимо, на рассвете перебирал снасть и уснул, зацепивши лодку за корягу.
- Поймал?
- Конечно, поймал!
Улугу поднял весло и, ломая гладь, стал грести к берегу. Слабые круги побежали из-под лодки. И только сейчас стало видно, что лодка на воде, а тумана совсем нет.
В носу лодки на свежей траве лежали два осетра. Улугу кинул их на песок.
- Эй! - крикнул он сонному Ваське. Тот вышел проводить отца и, ежась, стоял над обрывом, глядя на лодку. Ему, видно, самому хотелось поехать. Дедушке тащи!
Мужик и гольд отправились на Мылки. Лодка пошла под берегом, вблизи печальных волнистых песков. У горла озера вздымались высокие бугры. Из года в год, между наводнений, во время спада воды, ветер, особенно сильный здесь, на излучине реки, выдувал песок с выступавших кос, наметывал его к прибрежным рощам и кустарникам, подымая там целые холмы.
Из дюн торчали черные метелки задавленного песками погибающего таволожника. Тальниковый лес боролся, упирался, полосатая стена его согнулась над прибоем громадных и зыбучих песчаных волн.
Стояла тишина. Пески сейчас мокрые. Кое-где виднелись на них крестики птичьих следов. Берег трескался. Вода прибывала, подмывая крутизну. Слышно было, как пласты песков время от времени бултыхались в мутную воду. А сверху по морщинам песчаных холмов в изобилии пробивалась молодая зелень. Трава и побеги таволожника снова одолевали, опять брали верх, прививались на вновь нанесенных песках.
Озеро Мылки, белое и ровное, в один цвет с рекой, открывалось, как бескрайная долина, затянутая туманом. Ближние низкие увалы и острова синими грядами залегали за озером. Мохнатая мокрая завеса закрыла даль, и только бледно-голубой купол сопки Омми, весь в снегу, с трещинами ущелий, тронутых синью лесов, проступал в ясном небе выше полосы мглы.
- Смотри, вон наша рыбка в озеро пошел... Где рыбки много, вода густо светится, - сказал Улугу. - Егорка, маленько по озеру ездим? Где кочка, там рыбка траву кушает.
- А огород-то? Смотри, у нас дела много еще.
- Ну, Егорка, маленько! Поедем посмотрим, кто-нибудь в наши "мордушки" попал?
Егору и самому хотелось посмотреть, есть ли улов. Он сам плел ловушки из прутьев вместе с Улугу и отцом.
Лодка пошла над затопленным лугом, время от времени шурша о мели широкой плахой днища. Из воды щетиной торчала черная прошлогодняя трава. Редкие полосы ее, а также желтые камыши, свежая слабая зелень и косматые белобрысые кочки тянулись вдаль; и казалось, что все озеро зарастает, глохнет. Лодка остановилась. Слышалось бульканье.
- Наша рыбка кушает... Трава сильно лезет... В траву карась много придет, икру мечет... Видал, как карась икру на траву вешает?
Улугу слез на кочку.
- Вот тут наша "мордушка" стоит.
Егор воткнул шест в ил, закрепил за него лодку и тоже шагнул на кочку, которая сразу осела под его ногой и стала раздаваться пузырясь. В траве плеснулась тяжелая рыба.
- У-у, сом! Хвост видал? - обрадовался Улугу и поднял плетеную корзинку.
Тучный сом со злостью забился в ней о тугие мокрые прутья, обдавая рыбаков брызгами.
Егор и Улугу лазали с кочки на кочку. Егор чуть не валился, то и дело сворачивал кочки набок. Подняли еще одну плетеную "морду", поставленную между кочками, ссыпали рыбу в лодку и снова опустили корзину.
Улугу ушел по воде вперед. Теперь кочек не было видно, тут они затоплены. Из-под ног гольда поднимались муть и пузыри. Егор, ступая по этим следам на воде, попадал как раз на кочки. Он тянул за собой лодку и с удивлением наблюдал, как это Улугу находит ногами кочки в мутной воде и не оступится? А тот уже нагнулся, разыскав еще одну "мордушку". Вдруг гольд опустил ее и присел, вытянув шею, и зорко всматривается в воду. Тучная исчерна-золотистая рыбина, до половины вылезшая из воды, подъедала травяную молодь. Стебли падали как подкошенные.
Чуть подальше, в травянистых грязях с редкой прозеленью, стояли такие же крупные рыбы. Это амуры. Грузные, как поросята, они собрались на теплый ил в мелкие лужи. Раздавался плеск, чавканье, хлюпанье. Озеро жило.
Сом пробирался на плавниках по мокрому лугу. Не было остроги, чтобы его ударить.
"Пошел, как на ногах!" - подумал Егор.
Мужик засмотрелся и, съехав со скользкой кочки, бултыхнулся ногами в воду. Испуганные рыбы молниями метнулись во все стороны. Жирный амур пронесся по мели, рассекая плавником воду, и скрылся в глубине, но на поверхности мелкого озера еще долго несся вдаль стрельчатый трепетный след.
В тишине на далеком берегу раздался удар топора. Улугу вздрогнул и что-то с досадой пролепетал. Звук снова повторился; вскоре там наперебой застучали топоры, и, как бы в ответ им, с другой стороны озера громыхнул выстрел. Где-то закричали и захлопали крыльями гуси. По воде донесся низом гогот другого птичьего базара, встревоженного, но еще не поднятого в воздух выстрелом.
- Солдат гуся, рыбку стреляет. Прямо ружьем, когда рыбка вылезет, где грязь, - травку кушает, спина видать. Наша стрелкой бьет - тихо! А они ружьем. Давай, Егорка, как солдат, на рыбу охотиться. Пробуем маленько!
Улугу любил палить и собирался завести себе кремневку. Ему не было отказа стрелять из Егорова ружья, но на этот раз Кузнецов не согласился.
- А огород-то?
- А вон максун пошел, - любуясь, говорил Улугу, глядя вдаль.
Вдруг из-за облаков вышло солнце, и вся ширь озера, лужи, заводи, протоки и затопленные болота засияли, как тысячи зеркал. Утреннее пламя охватило воды.
Около борта из узкой тени лодки выпрыгнула и бултыхнулась в светлую воду небольшая белая рыба. Вода зарябилась. Тени скользящей лодки и рыбаков зашевелились, зазмеились на колеблемой воде. Пугаясь их, со всех сторон запрыгали встревоженные рыбины. Они, видимо, принимали эти тени за невод или сети и норовили перескочить их.
