Во внешней политике самозванец сразу наломал дров. В угоду папе затеял создать коалицию и воевать против турок. Послал крымскому хану остриженный тулуп, что было страшным оскорблением, по зимнему пути отправил в Елец артиллерию, а весной приказал сосредотачивать там войска, намереваясь брать Азов и хвастаясь, что покорит Крым. А в угоду польскому королю поссорился и со шведами. Потребовал от Карла IX уступить трон Сигизмунду, угрожая союзом с поляками и войной. Даже намеревался напасть на Нарву, но более умные советники его отговорили (еле-еле), указывая, что одновременно воевать на два фронта нельзя. Но ведь Риму и Варшаве таких знаков дружбы было мало! Папа прислал поздравления с восшествием на престол, одно за другим направлял эмиссаров, напоминая о главном — церковной унии. О том же вели разговоры постоянно отиравшиеся при Лжедмитрии иезуиты — ради маскировки они отрастили бороды и ходили в одеяниях православных священников. А Сигизмунд теребил насчет обещаний отдать Польше Смоленск и Северщину.
Однако самозванец хорошо понимал, что если он уступит русские территории или попробует окатоличивать страну, подданные этого не потерпят. Хотя и отказаться не мог — у короля и папы были уличающие его договоренности. И он пытался лавировать. Беседы с иезуитами сводил к открытию в России их школ, папе отвечал уклончиво. А чтобы не исполнять обязательств перед Сигизмундом, демонстративно с ним поругался, затеяв спор о титуловании — переводя свой титул “царь”, как “император”. Намекал, что армию из Ельца можно поавернуть и в другую сторону. А поскольку среди шляхты вызревало недовольство королем, самозванец затеял и интригу с панами, предлагая им низложить Сигизмунда и избрать на польский трон себя. Главное — низложить. Не будет короля, не станет и обязательств.
Разумеется, ничем, кроме катастрофы, для России такая политика кончиться не могла. Война с Османской империей и Крымом — оскорбление хану делало ее неизбежной, плюс конфликт с Польшей или Швецией или обеими вместе! И все это при отсутствии союзников — антитурецкая коалиция была папской утопией, никто в Европе в это время воевать с Портой не собирался. Впрочем, Лжедмитрий только считал, что он правит единовластно. Ведь и войска, и дипломатия находились под контролем бояр-заговорщиков. Русские послы в Польшу попутно с официальными поручениями передавали и неофициальные “приветы”. Бояре предупредили Сигизмунда о связях “царя” с польской оппозицией, что вызвало в Варшаве страшный скандал. В тайных посланиях московская знать укоряла короля в том, что он помог “вору”, обличала его самозванство. А на всякий случай, чтобы поляки не помешали заговору, бояре закинули удочки, что охотно пригласили бы на престол королевича Владислава. Действовала в Польше и агентура православных братств — они раздобыли и переслали в Москву доказательства принятия Лжедмитрием католичества.
Он тем временем хотел упрочить связи со шляхтой, чтобы и в Москве укрепить трон опорой на нее, и в Польше сподручнее интриговать против Сигизмунда. Активизировалось сватовство к Марине. Юрий Мнишек остался верен себе, долго торговался, получив в итоге 200 тыс. злотых., да еще и от имени “царя” нахапал у русских послов и купцов денег и товаров на 25 тыс. Не считая того, что самозванец оплатил его долги, свыше 60 тыс. От него потребовали также удалить Ксению Годунову — о поведении жениха Марина и ее папаша хорошо знали. Но когда царевну постригли и сослали в Белоозеро, они сочли недоразумение исчерпанным, и весной 1606 г. огромный обоз в несколько тысяч гостей, таких же любителей холявы, как Мнишеки, отправился с невестой в Москву.
А заговорщики приурочили выступление как раз к свадьбе, правильно рассчитав, что самозванец и поляки дадут новые поводы к недовольству. Так и случилось. Духовенство требовало крещения Марины по православному обряду, однако папа категорически возражал даже против принятия ею православного причастия. И пошли на компромисс, сочли, что за крещение сойдет миропомазание при коронации, с которой совместили венчание. Пренебрегающий русскими обычаями “царь” и грек-патриарх назначили его на четверг, 8 мая. Хотя по православной традиции новый день начинается с вечерней молитвы, и брачная ночь пришлась уже на пятницу, постный день, да еще праздник Св. Николая Чудотворца. А понаехавшая орда поляков вела себя крайне нагло и высокомерно, кичась перед “варварами” своей “цивилизованностью”. Выражалась эта “цивилизованность” в том, что гости то и дело оскорбляли хозяев, хаяли их обычаи, палили из ружей, задирали москвичей, бесчестили женщин, даже вытаскивая их на улицах из возков или врываясь в дома. В общем, вели себя так же, как привыкла вести себя шляхта с крестьянами и поселянами. Пан Стадницкий вспоминал: “Московитам сильно надоело распутство поляков, которые стали обращаться с ними, как со своими подданными, нападали на них, ссорились с ними, оскорбляли, били, напившись допьяна, насиловали замужних женщин и девушек”.
Восемь дней после свадьбы превратились в непрерывные пиры и попойки, пьяные толпы поляков и их слуг шатались и безобразничали по городу. Дошло до озлобления и стихийных драк. И заговор разыгрался, как по нотам. Верные Лжедмитрию казаки отправились в Елец. Самозванец был уверен, что туда ушло и русское войско, но бояре остановили его под Москвой, привлекая на свою сторону командиров. Перекупили начальника наемной стражи капитана Маржерета, и в ночь на 17 мая во дворце осталось всего 30 охранников. А рано утром, когда “царь” и его гости отсыпались после очередной гулянки, грянул набат. Возглавили бунт Василий Шуйский и Василий Голицын. Чтобы поляки и русские, еще сохранившие веру в “Дмитрия”, не помешали плану, был брошен клич: “Бей поганых латынян!” — натерпевшихся москвичей дважды упрашивать не пришлось.
А Шуйский с крестом в одной руке и саблей в другой повел отряд заговорщиков в Кремль. Стрельцы у ворот его знали и не остановили. Лжедмитрий спохватился слишком поздно, когда толпа уже ломилась во дворец. Стражники-иноземцы сопротивления не оказали и сложили оружие. Защитить “царя” попытался лишь Басманов и был убит. Марина укрылась в комнате, где собрались придворные дамы, спрятавшись под широкой юбкой своей гофмейстерины. Их собирался оборонять молоденький паж Осмольский — ворвавшиеся заговорщики прикончили его одним выстрелом. Но толпу полураздетых женщин бояре тронуть не позволили, взяв под охрану. А самозванец бежал и выскочил в окно, вывихнув ногу. Позвал на помощь стрельцов, соблазняя наградами. И они сперва решились защищать его. Но жертвовать ради него жизнями и у них желания не возникло. Когда Лжедмитрия обнаружили и окружили заговорщики, стрельцы его уступили, и сын боярский Валуев пустил в него пулю.
Сразу после этого Шуйский направил войска успокоить разбушевавшийся народ и взять под охрану отбивающихся на своих дворах поляков. Всего в ходе восстания их было перебито около 400 чел., примерно столько же погибло в столкновениях москвичей. Трупы Лжедмитрия и Басманова несколько дней валялись на площади непогребенными, потом их сожгли, зарядили в пушку и выстрелили в сторону Польши…
По русским законам и традициям избирать царя должен был Земский Собор. Но в провинции еще жила вера в “доброго царя Дмитрия”, наобещать подданным он успел много. Ни поляки, ни самозванец не успели сделать жителям других уездов и городов, кроме Москвы, ничего плохого. И хотя заговорщики захватили всю переписку Лжедмитрия с папой, много других изобличающих его документов, они поспешили побыстрее избрать царя самим, чтобы поставить провинцию перед фактом.
О польском Владиславе теперь даже не вспоминали, претендентов было четверо. Сын Филарета Романова 9-летний Михаил — в Нарве немцы узнали от русских, что многие прочили его. Но большинство голосов в Думе отвергло его за малолетством. Нерешительный и безвольный Мстиславский отказался наотрез. А Василий Голицын и по знатности рода, и по своей роли в заговоре уступал Василию Шуйскому. Эта кандидатура и победила. Но во избежание трений и конфликтов он вынужден был пойти на компромисс с другими боярами, обязался важнейшие вопросы решать только с Думой и без ее санкции никого не репрессировать. Земский Собор подменили импровизированным сборищем, представив Василия народу с Лобного места. В Москве его любили, и толпа криком санкционировала избрание. И сделав вид, будто присутствовавшие в столице купцы и служилые из других городов являлись их делегатами, Дума разослала воззвания об избрании Шуйского Собором.
Низложили и патриарха Игнатия. На его место церковный собор нарек Филарета Романова. Однако Шуйский не доверял ему, как конкуренту, и провернул хитрую интригу. Для пущего разоблачения самозванца добился канонизации царевича Дмитрия Углицкого, Филарет был отправлен за мощами, а в его отсутствие царь настроил против него духовенство и добился переизбрания. Причем ставленник Шуйского митрополит Крутицкий Пафнутий тоже не прошел, и патриархом стал выходец из донских казаков и строгий ревнитель веры Казанский митрополит Гермоген, который даже в царствование Лжедмитрия был одним из самых ярых его обличителей. Перед крымским ханом извинились, пояснив, что его обидчик уже наказан. Но опасались, что в отместку за свержение “вора” и избиение поляков в Москве начнет войну Сигизмунд. Поэтому из нескольких тысяч гостей и служащих самозванца, уцелевших после переворота, отпустили на родину лишь простолюдинов, а всех дворян оставили в качестве заложников, дав им хорошее содержание, но разместив под надзором по разным городам. В нарушение дипломатического этикета Шуйский задержал даже находившееся в Москве польское посольство во главе с Гонсевским.
