Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - Алексей Валерьевич Голубев

На таком уровне увлечения моделизмом отношения между любителем и предметами менялись. Настоящему энтузиасту нужна была не «какая-нибудь» модель. Ведь изготовление модели, повторяющей оригинал в мельчайших подробностях, – невероятно трудоемкий процесс, отнимавший много времени: порой моделистам приходилось изучать архивные материалы и беседовать с бывшими конструкторами и теми, кто работал или воевал на интересующих их машинах [170]. В основе любой коллекции, частной или государственной, лежит некий принцип классификации [171]. Но редкий моделист начинал собирать коллекцию, имея в голове готовую классификацию. Обычно ее логику диктовали сами модели. В 1989 году «Моделист-конструктор» опубликовал интервью с руководителем центра технического творчества для школьников в Котельниче, небольшом городе в Кировской области, хвалившее собранную центром коллекцию моделей и разъяснявшее ее логику:

«Выполняли поначалу мальчишки одиночные модели – будь то броненосец или луноход, шагающий экскаватор или земснаряд. Сколько труда в каждую вложено! ‹…› А как сохранить овеществленные плоды его труда? ‹…› Вот и появилась у учителя мысль создать на основе подобных работ детский музей. Только правильно ли будет, если окажется в нем, например, макет металлургического завода XVIII века, но не будет отражено развитие советской металлургии? Или модель первого в мире электромотора без рассказа об истории электротехники? [172] Потому и решил Богомолов: если уж затрагивать какую-то отрасль народного хозяйства или образцы отечественной военной техники, то непременно в комплексе, в историческом развитии» [173].

Переход от отдельного объекта к коллекции здесь объясняется исторической перспективой, внутренне присущей элементам коллекции. В статье руководитель центра рассказывает, что решил создать музей масштабных моделей, так как они буквально сопротивлялись тому, чтобы их выставляли по одиночке [174]. Сама по себе одиночная модель представляла собой «овеществленные плоды [детского] труда», но в качестве экспоната «детского музея» она не терпела пустоты и просилась в коллекцию. Благодаря семиотической природе масштабной модели коллекции отображали фрагменты реального мира («какая-то отрасль народного хозяйства или образцы отечественной военной техники»), но принадлежность моделей к коллекции меняла знаковую систему, поэтому модели аэропланов Первой мировой войны могли соседствовать с реактивными самолетами времен холодной войны, а «Спутник» – стоять бок о бок с еще не существующими, но уже смоделированными космическими станциями и кораблями будущего.

Объект становится частью коллекции в два этапа: сначала его изымают из исходного контекста, а затем помещают в контекст коллекции. Большинство коллекций существуют как системы, где смыслы выстраиваются изнутри – за счет различий между объектами коллекционирования. С масштабными моделями дело обстоит сложнее, потому что, в отличие от большинства объектов коллекционирования, они лишены биографии в качестве товара или действующей техники, а созданы специально как копии реальных, обычно исторических, машин. В этом плане стендовые модели занимают пограничную область между семиотикой Соссюра и Пирса. Без других моделей, то есть без коллекции, они не самодостаточны, что перекликается с парадигмой, предложенной Соссюром [175]. Если спросить любителей моделизма, как у них появилось такое хобби, выясняется, что чаще всего увлечение начиналось со случайно купленной или подаренной модели, пробудившей у них интерес к моделированию, после чего они стали приобретать другие сборные модели, а затем и составили первую коллекцию [176]. Говоря словами Жана Бодрийяра, «любовное обладание как таковое удовлетворяется лишь сменой предметов, или повторением одного и того же» [177].

Однако, лишенные собственной истории до момента, когда они стали частью коллекции, модели не образуют замкнутый мир, где коллекционные объекты обретали бы смысл исключительно во взаимодействии друг с другом. Не имея своих биографий, модели присваивают биографии прототипов и берут на себя функцию – теперь уже в классификации Пирса – иконических знаков. К тому же, в отличие от большинства типов коллекций, в коллекциях сборных моделей принцип классификации не основан на свойствах самих моделей. Модели классифицируют в соответствии со свойствами и характеристиками их прототипов: страной производства, историей эксплуатации, типом корпуса или двигателя. Поэтому процесс деконтекстуализации всегда остается незавершенным: коллекционер-моделист непрерывно курсирует между моделью, которую он собирает или которой владеет, и исторической информацией об оригинале. Вот почему масштабная модель не является ни идеальным, ни завершенным объектом. По мере того как моделист приобретает новые знания и навыки, он часто переделывает старые модели, тщательнее прорабатывая детали, заменяет их новыми, предположительно более аутентичными, или просто убирает модели из коллекции.

В этом отношении масштабные модели являются далеко не пассивными предметами с «субъективным статусом», о котором говорит Бодрийяр, анализируя коллекцию как систему [178]. Они подстегивают энтузиастов моделирования погружаться в нескончаемые поиски деталей, относящихся к истории военного дела или техники, трактуемой в национальном ключе, поскольку страна происхождения и эксплуатации – главный критерий классификации у моделистов-любителей. Модели одновременно олицетворяли и утверждали видение советской истории как непрерывного развития от первых восточнославянских государств к СССР, а затем и дальше, к коммунистическому будущему (модели несуществующих космических кораблей), и их коллекции вносили в это видение перформативный элемент. На полках бок о бок вставали парусные суда и пароходы, аэропланы с поршневыми двигателями и реактивные самолеты, благодаря чему коллекции моделей демонстрировали исторический прогресс, позволяя проследить эволюцию техники самим моделистам и их аудитории, при этом обе группы состояли преимущественно из мужчин, образованных и склонных понимать историю как процесс строительства нации. В работе «Выставочный комплекс» (The Exhibitionary Complex) Тони Беннетт размышляет, как архитектурные макеты – «идеальные города в миниатюре» – подчинили городское пространство «белому, буржуазному и ‹…› мужскому взгляду властей метрополии» [179]. Аналогичным образом коллекции масштабных моделей техники обеспечивали визуальное господство над историей, понимаемой как последовательность событий, обусловленных стремлением к техническому прогрессу и борьбой между крупнейшими мировыми державами, среди которых России / Советскому Союзу отводилась роль лидера. Вот как, например, советский писатель Марк Кабаков описал посещение Музея Краснознаменного Учебного отряда подводного плавания имени С. М. Кирова, впечатлившего его коллекцией стендовых моделей: «В длинном красно-кирпичном здании дореволюционного флотского экипажа были комнаты, увидеть которые мечтал каждый подводник. Ибо в них сосредоточена не только история КУОПП, но и всего подводного флота. Модели подводных лодок – от самой первой, построенной в 1866 году на Балтийском заводе, до современного атомохода, уникальные по своей интересности документы» [180]. Далее Кабаков упоминает российскую подводную лодку «Тюлень», в 1916 году затопившую четыре вражеских корабля и два взявшую в плен, и советскую подлодку начала 1920‐х годов «Волк», а затем переходит к рассуждениям о героизме, проявленном советскими подводниками в Великую Отечественную войну. Коллекция олицетворяла историческую преемственность, объединяя в глазах автора – выступавшего в роли зрителя – подводный флот Российской империи и Советского