Конечно, и западные союзники не могли не оценить возрастающего могущества России. Снова меняли тон, начинали заискивать. Но вместе с тем и побаиваться. А ну как припомнят их недавнее поведение? А ну как помирятся с немцами за их счет? И принялись задабривать Россию. Англия поспешила наградить царя орденом Бани I степени и произвести в британские фельдмаршалы. Французы предпочитали более «весомые» изъявления дружбы. И тот же Палеолог, который в мае строил проекты отчленения территорий ослабевшей союзницы, теперь выступил инициатором противоположного плана связать Россию выгодным для нее договором, чтобы обеспечить ее интерес к дальнейшему активному сотрудничеству. И в феврале было заключено секретное соглашение, по которому Россия признавала за Францией полное право на определение ее восточных границ, а Франция за Россией — полное право на определение ее западных границ. Секретным же соглашение было из-за того, чтобы не возмутились поляки, которым французы уже легкомысленно успели наобещать полный суверенитет, в то время как царь имел в виду автономию.
Несомненным признаком возрастающего авторитета России стало и то, что очередная, февральская межсоюзническая конференция Антанты впервые прошла не в Шантильи, а в Петрограде. Правда, делегации Франции, Англии и Италии прибыли на нее с совершенно неопределенными инструкциями, снова попытались отделаться общими фразами. Но Россия чувствовала себя куда более уверенно, чем прежде, и Гурко, взяв инициативу на себя, начал ставить вопросы так, что уклониться было уже невозможно. Например: "Должны ли будут кампании 1917 г. носить решительный характер? Или отказаться от окончательных результатов в течение года?" Естественно, все высказались за решительные действия. Ну а раз так — то давайте, мол, согласовывать. Кастельно снова было заикнулся, что неплохо русской армии начать пораньше, оттянуть на себя немцев. Гурко твердо ответил «нет». Россия пораньше уже в прошлом году наступала — очередь за союзниками. А русские фронты начнут наступление 15.5, когда завершится формирование 50 новых дивизий.
И после споров все благополучно утрясли. Главный удар будущей кампании возлагался на французов и англичан — по плану Нивеля. Итальянцы пообещали очередное наступление на Изонцо. А от русского фронта требовалось активными действиями не допускать перебросок германских войск на Запад и нанести вспомогательные удары — которые на самом деле, по замыслам русского командования, и должны были стать главными. Потому что Алексеев, уже не слушая иностранных пожеланий и требований, планировал обрушить основную мощь российских армий на Австро-Венгрию. Добить ее до полного разгрома и развала. (И как показал опыт лета 17-го, достижение этой цели было вполне реальным). Основные силы сосредотачивались на Юго-Западном фронте, у Брусилова. Ему передавалась вся мощь тяжелой артиллерии особого назначения, значительная доля авиации, несколько резервных корпусов. Северный и Западный фронты готовили вспомогательные наступательные операции, участки которых предоставлялись на усмотрение главнокомандующих.
А на Юго-Западном главный удар наносили 7-я и 11-я армии — на Львов. На правом фланге Особая и 3-я армии, снова переданные Брусилову, наступали на Ковель и Владимир-Волынский, чтобы сковать собранную там германскую группировку. И с обходным движением на Сокаль — что позволяло создать угрозу охвата сильной оборонительной линии на Стоходе. 8-я армия в ходе перебросок в Румынию сдвинулась южнее — и теперь она наносила вспомогательный удар на левом фланге фронта. Одновременно содействуя и наступлению на Львов, и правому крылу Румынского фронта, которое тоже должно было атаковать. 9-й армии совместно с 8-й предстояло прорваться через Карпаты на Мармарош — Сигетт. Это выводило русских в Трансильванию, на коммуникации всей группировки противника в Румынии, и создавало предпосылки для ее освобождения. И для побед на Салоникском фронте. В общем, Австро-Венгрия, а с ней и все растянувшееся восточное крыло Центральных Держав, должны были посыпаться, как карточный домик. Для развития успехов Черноморский флот готовил Босфорскую операцию — для нее Колчаку была передана особая пехотная дивизия "ударного типа" под командованием ген. А.А. Свечина, специально готовившаяся к десантным действиям, это была первая русская морская пехота. Считалось, что к удару на Константинополь удастся привлечь англичан, а может, уже и американцев чтобы предпринять наступление и со стороны Эгейского моря. А в Месопотамии продолжалась совместная операция Баратова и Мода — их войска, соединившись, должны были двинуться на Мосул и дальше в «подбрюшье» Турции.
Общий оперативный план весенней кампании был утвержден Ставкой 6.2. Армии уже начали сосредотачиваться для предстоящих им действий. Обеспечение их было на порядок лучше, чем перед любым другим сражением Первой мировой. Солдаты и офицеры горели решимостью победить. Брусилов писал, что войска "были в твердом настроении духа, и на них можно было надеяться". Подтверждал это и французский генерал Кастельно, посетивший фронт 20.2: "Дух войск показался мне превосходным, люди сильные, хорошо вытренированные, полные мужества, с прекрасными светлыми и кроткими глазами…" По прогнозам Брусилова, война должна была кончиться в августе 1917 г…
Но… помните повесть Б.Л.Васильева "Завтра была война"? Люди заняты своими насущными проблемами, кипят страсти, строятся планы, и кажется — нет ничего важнее. И вдруг вторгается нечто новое, и все перечеркивает, ломает, внезапно меняется сама система жизненных ценностей и координат. Вот так случилось и в России. Потому что "завтра была революция". Людендорф вспоминал: "Сколько раз я мечтал о том, что русская революция облегчит наше военное положение, но эти чаяния всегда оказывались воздушными замками; теперь революция наступила, и наступила внезапно. Огромная тяжесть свалилась у меня с плеч. Тогда я еще не считал возможным, что в дальнейшем она подорвет и наши силы".
Часть третья
ПОСТСКРИПТУМ
СКВОЗЬ ДЕСЯТИЛЕТИЯ…
Уинстон Черчилль, которого вряд можно причислить к "друзьям России", но всегда остававшийся мудрым и трезвым политиком, писал: "Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была в виду. Она уже перетерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена завладели властью, когда задача была уже выполнена. Долгие отступления окончились; снарядный голод побежден; вооружение притекало широким потоком; более сильная, более многочисленная, лучше снабженная армия сторожила огромный фронт, тыловые сборные пункты были переполнены людьми. Алексеев руководил армией, и Колчак — флотом… Царь был на престоле; Российская империя и русские армии держались, фронт был обеспечен, и победа бесспорна… Согласно поверхностной моде нашего времени, царский строй принято трактовать как слепую, прогнившую, ни на что не годную тиранию. Но разбор 30 месяцев войны с Германией и Австрией должен исправить эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которое она оказалась способна".
Да, Россия пала не в результате военных катастроф — наоборот, удар в спину был нанесен ей, когда она находилась на чрезвычайном подъеме. С точки зрения хода войны революцию в марте 17-го можно сопоставить с тем, как если бы во Второй мировой советский тыл рухнул и взорвался междоусобицами где-нибудь после Курской дуги. Словом, вышло так, что Россию не могли сломить ни вражеские армии, ни германская агентура, ни большевики, ни сепаратисты, ни социалисты, ни масоны, ни либералы, а вот вместе получилось. Действовали составляющие, даже несовместимые между собой, но нацеленные на расшатывание фундаментальных устоев государственности. А война стала для них лишь объединяющим по времени фактором. И дающим дополнительные возможности для раскачки.
То, что Февральская революция носила всенародный характер и всюду была встречена с энтузиазмом, — всего лишь историческая легенда. В условиях расслоения на патриотов, тяготеющих к фронту, и шкурников в тылу, изначальный надлом произошел в самых «прогнивших» местах — в столице и на Балтфлоте. И революция, по большому счету, стала именно триумфом шкурничества в разных его формах. Шкурничества политиков, рвущихся к власти. Шкурничества запасных солдат, не желающих на передовую. Шкурничества рабочих, желающих бастовать в свое удовольствие и при этом получать, сколько захочется. Шкурничества хулиганов, стремящихся всласть погулять и побезобразничать. Впоследствии многие иностранные исследователи удивлялись, почему царя не поддержали фронтовые части. Писали даже об «измене» армии. Но на самом-то деле никакой измены не было. Просто обычно в литературе упускается тот момент, что в марте 17-го переворотов было не один, а два. Явный и скрытый. Это обстоятельство обходили в своих источниках большевики, чтобы не нарушать версию «всенародности». Обходила «политическая» эмиграция. И оно как бы выпало из истории. А между тем достаточно выстроить в цепочку факты, чтобы увидеть его. Явными и многократно освещенными в различных трудах событиями выступают стихийный бунт в Петрограде, перекинувшийся на Кронштадт и Гельсингфорс, где разбуянившиеся толпы матросни перебили офицеров, в том числе и командующего флотом адм. Непенина — и отречение Николая II.
