Генерал Эйхгорн был благородным представителем правых кругов Германии, человеком широкого государственного ума и нежного сердца. Он искренно, прямодушно, без лицемерия хотел оградить Южную Россию от захвата и разграбления ее иудейским интернационалом. Нам приходилось слышать от людей, более или менее близких к генералу Эйхгорну, что на сохранение законопослушных хозяйственных и землевладельческих слоев южнорусского населения он смотрел как на первый шаг к восстановлению России, но, конечно, такой России, которая отреклась бы от сатанинского социалистического наваждения, признала бы всю бесконечную важность принципа частной собственности для развития нормального человеческого общежития, перестала бы во имя нелепых панславянских мечтаний возиться с совершенно чуждыми ей по духу западными славянами, поняла бы ценность русско-немецкого сотрудничества во всех областях культурной и хозяйственной жизни и пошла бы в политике параллельно Германии. Нужно признать, что политическое чутье генерала Эйхгорна подсказало ему совершенно верную мысль: восстановление России может и должно начаться с водворения нормального, на праве поземельной собственности основанного «арийского» государственного строя, без малейшей примеси иудейского марксизма, и правильного собственнического земледелия на пространстве южнорусского чернозема; прежде всего должна быть приведена в порядок, подметена и наполнена зерном и сахаром житница России — все остальное само собою приложится. Из Киева, этой матери городов русских, зачалась в седой древности русская государственность, отсюда должна она и возродиться. Новое здание государства Российского должно быть построено не на тощих подмосковных подзолах, не на зыбких петербургских трясинах, а на богатом, плодородном южнорусском черноземе, который при заботливом уходе за ним собственников прокормит не только своих туземцев, но и соседей.
К сожалению, как мы упоминали об этом выше, в 1918 году германская государственность находилась уже, при благосклонном участии иудеев вроде Ратенау[128], в состоянии разложения, в германской политике не было никакого единства, марксистские пораженческие партии брали верх над германским патриотизмом, и из Берлина приходили распоряжения, шедшие вразрез с программой генерала Эйхгорна. В четырех важнейших вопросах, подлежавших решению оккупационной власти, возобладали левые течения, гибельные для гетмана и для Южной России. Во-первых, в выборе людей на министерские посты гетман был связан берлинским требованием, чтобы избираемые им лица не были враждебны украинскому движению. Из предыдущего изложения читатель мог убедиться, что все украинское движение вытекает из невежества, недомыслия и умственного подчинения измышлениям польских ученых. В позднейшем фазисе своем, от М. П. Драгоманова и до Центральной рады, оно является просто одной из марксистских сект, пользовавшейся «украинской мовой» для соблазна и совращения в марксизм простого бессознательного народа. Уроженец Южной России, европейски просвещенный и не зараженный марксизмом органически не мог разделять украинских заблуждений, не мог сделаться украинским сектантом. Перед гетманом поставлена была прямо неразрешимая задача: с одной стороны, самими немцами отметены были, как непригодный/сор, украинские социал-дубины из Центральной рады; с другой стороны, гетману воспрещалось взять в сотрудники обыкновенных русских людей, опытных в государственном управлении, — уроженцев Южной России, каких много собралось в Киеве после ликвидации большевиками петербургских правительственных учреждений, где процент малороссиян среди служащих всегда был очень велик. Поневоле гетману пришлось обратиться к услугам тех очень немногих людей, которые, как говорится, от одного берега отстали, а к другому не пристали. Таковы были все гетманские министры: Ф. А. Лизогуб, И. А. Кистяковский, М. П. Чубинский, Г. Е. Афанасьев, Н. П. Василенко, В. В. Зеньковский, инженер Бутенко, генерал Рагоза. Конечно, они не были украинскими марксистскими сектантами, но не были и русскими людьми с твердыми государственными воззрениями и с установившимися навыками к делам управления. Это было дилетантское Временное правительство князя Г. Е. Львова в миниатюре. Деятельность такого «кабинета министров» не могла принести никаких добрых плодов. Еще более обеспложивали ее канцелярии. Последние наполнены были галичанами вследствие того, что официальным языком признана была «украинская мова», которой на письме свободно владели только галичане, обучавшиеся в австрийских украинских гимназиях. Эти господа оставили по себе в киевлянах самую печальную память.
Во-вторых, берлинские правители не разрешили гетману организовать хотя бы небольшую армию, которая могла бы защитить Южную Россию от большевистских красных орд в случае ухода оккупационных войск. По-видимому, с одной стороны, в Берлине крепко еще верили, что Германия победит и что германских сил вполне достаточно для охраны «Украины» от большевиков; с другой — втайне опасались, как бы гетманская армия, окрепнув, не изменила немцам.
В-третьих, германская власть, разогнав Центральную раду, не распорядилась увезти в Германию, в какой-нибудь Магдебург, для приятных размышлений о превратностях судьбы в стенах тамошней тюрьмы всех этих Петлюр, Винниченков, Поршей, Макаренков, Андреевских, Швецов и прочих деятелей Центральной рады, хотя тайное местопребывание их было прекрасно известно германской разведке. Таким образом, украинским социал-дубинам открыты были все возможности подготовить то восстание против гетмана, которое они устроили немедленно после наступления германской революции.
В-четвертых, наконец, берлинская дипломатия допустила приезд в Киев румынского коммуниста Раковского с целым его штабом в качестве советского «посла» при гетмане. Этим подписывался смертный приговор генералу Эйхгорну и вместе с тем предрешалась на многие годы судьба Южной России. Раковский[129] и главный его сотрудник Мануильский[130] развили широкую коммунистическую пропаганду, подготовили кадры так называемых партийных работников и усеяли весь край комячейками. Водворившаяся после гетмана в Киеве Украинская Директория продержалась неполных два месяца (6 декабря 1918 — 25 января 1919), а затем настала советская власть, возглавляемая тем же Раковским. Из «посла» он сделался правителем. Председателем Украинского Совнаркома (Совета народных комиссаров) Раковский оставался пять лет, залив всю Южную Россию реками крови и уморив голодом чуть не половину ее населения, и только в феврале 1924 года он переехал в Лондон опять в качестве «полномочного посла» СССР и, вероятно, с теми же заданиями, какие он выполнял в Киеве. Генерал Эйхгорн был убит подосланным из Москвы злодеем 31 июля н. ст. 1918 года вместе со своим верным адъютантом фон Дресслером. Смерть генерала Эйхгорна была тяжелым ударом для гетмана: в нем он лишился главнейшей своей опоры и после этого остался покинутым и одиноким среди окружавших его враждебных течений. Весь кратковременный период «гетманшафта» промелькнул тускло и бесплодно. В германской политике был один только красивый жест: это суд над бывшим украинским «премьером» Голубовичем. В этот процесс германское командование стремилось вскрыть перед светом, до чего глупы, пошлы и плутоваты были украинские ура-социалисты, взявшиеся нахально управлять богатейшей в Европе страной.
Единственным событием лета 1918 года, которое должно остановить на себе внимание каждого русского человека, является созыв так называемого Всеукраинского церковного собора.
Созыв Всеукраинского церковного собора в Киеве летом 1918 года вытекал отнюдь не из религиозных потребностей православного населения Южной России, а из чисто партийных политических побуждений некоторой незначительной части местного духовенства. Южнорусские духовные семинарии, в особенности Киевская и Полтавская, издавна привлекали к себе внимание пропагандистов украинского социализма, и среди семинаристов постоянно вращались агитаторы, старавшиеся возбуждать семинарское юношество против школьных властей и прививать ему революционный социализм в связи с украинским сепаратизмом. Еще покойный В. В. Антонович часто высказывался, что украинская идея отскакивает от гимназистов, но зато легко всасывается семинаристами, представляющими вообще благодарную почву для посева семян украинского социализма. Житейские обстоятельства часто загоняли в ряды духовенства распропагандированных молодых людей, утерявших веру в Бога и мечтавших не о религиозном воспитании своей паствы на основах христианского учения, а о политических переворотах в духе М.П. Драгоманова. Пьяная бунтарская поэзия «батьки Тараса» служила возбудительным эликсиром для слабых голов и заряжала рясоносных его почитателей тем грубым и диким украинским фанатизмом, какой ей присущ. Таким образом, сформировалась украинская партия среди южнорусского духовенства и с началом революции 1917 года всплыла на поверхность взбаламученной русской жизни. Во главе ее стал настоятель церкви киевского предместья Соломенки о. Василий Липковский.
