В следующем эдикте этого же правителя, изложенном нелепым языком, говорится, что «как и люди, посвященные в таинства религии, члены советов должны хранить вечные тайны». Пока повсюду в достаточной мере готовы были применить давление и силу, чтобы удержать этих функционеров на своих постах, император иногда запоздало решает напомнить, что он учитывает их чувство собственного достоинства. Их призывают не «забыть о блеске их происхождения». Валентиниан III откровенно признает невыносимость их груза ответственности, а Майориан призывает их быть «сухожилиями государства и сердцами городов». Но уже было слишком поздно, чтобы такие поэтические комплименты имели бы какой-нибудь эффект.
А. Г. М. Джоунс в монографии Поздняя Римская империя (1964) сомневается в том, что жизнь среднего класса Рима в четвертом и пятом веках была действительно настолько мрачной, как об этом говорили. Но если в его большой работе и были недостатки, то они заключались в его стремлении иногда свести к минимуму тяжелые испытания того времени, хотя, к сожалению, они были весьма реальны. Однако он был прав, указывая, что (как и в случае угнетения сельскохозяйственных рабочих) единственным спасением была очевидная неэффективность правительства: сам многократно повторяющийся характер имперских заявлений, их резкий тон — это верные сигналы того, что они не осуществлялись полностью. В результате многим городским советникам удавалось перейти в ранг почетных сенаторов, либо на государственную службу, либо в армию или на церковную службу, а другие вообще как-то исчезали из поля зрения.
Тем не менее жизнь советников оставалась практически немногим легче невыносимой. К этому времени, за исключением купцов, они остались почти единственными представителями когда-то блестящего среднего класса, о которых мы вообще хоть что-то слышали. Они были почти в полном упадке — просто издерганные агенты центрального правительства. И такое положение было почти всеобщими. Зажатый между мельничными жерновами государства, средний класс прекратил свое существование.
Безусловно, в обществе, которое всегда так сильно зависело от этого класса, его распад очень сильно повлиял на процесс падения всей Империи. Поскольку после него оставался вакуум и нечем было заполнить его, постольку с уверенностью можно сказать, что с этих пор население состояло в основном из очень богатых и очень бедных людей. Нет сомнений, что традиционная урбанистическая культура всегда проявляла нестабильность, так как города паразитировали на аграрной экономике. Тем не менее эта культура объединяла античный мир, а исчезновение ядра общества — среднего класса — означало близкий конец этого мира.
ИСЧЕРПАННЫЙ КРЕДИТ ДОВЕРИЯ
Глава 6
НАРОД ПРОТИВ БЮРОКРАТИИ
Таким образом в течение последних двух столетий в Римской империи происходило непрерывное и все возрастающее ограничение личной свободы для всех, исключая самых богатых и могущественных. С тех пор, как архиправитель Диоклетиан заявил, что «неконтролируемая деятельность есть изобретение безбожников», каждый из последующих правителей все сильнее закручивал гайки. Римская империя стала тюрьмой, либо военным лагерем в непрерывном осадном положении, где каждому указано место, которое он не может оставить. И его потомки — тоже.
Таким образом, все население оказалось в конфликте с правительством: это был разлад, даже целая серия разладов колоссального масштаба. Власти хотели и установили высшую степень регламентации общественной жизни, какой вообще можно добиться — даже если это означало почти для всех рабство, поскольку для них это был единственный способ выкачать отовсюду деньги, чтобы спасти Империю.
Но результат оказался полностью противоположным желаемому. Парадоксально, но эта регламентация не остановила дезинтеграцию Римской империи и, наоборот, ускорила ее распад. Дух инициативы свободной личности, единственный способный поддержать государство, был заморожен и подавлен широко распространенным ограничением персональной свободы граждан, что стало одной из наиболее серьезных причин коллапса Рима.
Процессу распада в большой мере способствовали огромные размеры и низкая квалификация лиц, состоящих на гражданской службе, предназначенной для выбивания столь необходимых государству налогов. Более того, органы этой службы были самоподдерживающимися, поскольку, подобно многим другим элементам позднего римского общества, членство в них носило наследуемый характер. Гражданским служащим сперва разрешали устраивать своих сыновей на те же места, которые они занимали сами, а затем, во времена Валентиниана I и Феодосия I, они обнаружили, что их заставляют это делать. В 394 г. Феодосий даже объявил абсурдной практику благоразумных родителей заблаговременное зачисление своих детей еще в младенческом возрасте в те же ведомства, в которых они сами служили.
С начала четвертого века возникла новая аристократия чиновничества. Последующие императоры того периода могли не призывать на помощь враждебно настроенных потомственных дворян, а опираться на более послушных помощников. Позже, однако, эти чиновники новой ветви власти вышли из доверия и почувствовали необходимость продемонстрировать открытое неповиновение императорам. А те, в свою очередь, хотя и вмешивались бестолково в управление на любом понравившемся им уровне, не смогли помешать бюрократии постепенно укрепить свою власть, которую эти чиновники в конце концов довели до полного паралича.
Валентиниан I как-то обнаружил, что он амнистировал убийц, ничего не зная об этом. Ничего об этом не знал и его личный аппарат. Это так расстроило императора, что он был готов подвергнуть проверке все, на что хватало сил. И это было сделано для того, чтобы зажать всех в один мощный кулак, убедиться в том, что процесс контроля осуществляется очень тщательно, расширить зону влияния правительства, привлечь профессиональных администраторов, зачастую из родных императору придунайских территорий. Сенаторы ненавидели и боялись их, а затем в течение пятого столетия они взяли реванш, проникнув в ряды высшей администрации; в конечном счете, аппарат стал придатком итальянской и галло-романской аристократии.
Валентиниан I строго дисциплинировал чиновников, приравняв их обязанности к воинской службе. Тем не менее их отношения с армейскими офицерами оставались напряженными из-за взаимной ревности. Главной обязанностью гражданских чиновников оставалось обслуживание армии — обеспечение ее живой силой и деньгами. Поскольку военные запросы становились все более внушительными, аппарат чиновников соответственно резко разрастался. Губернатор Африки, теперь Северный Тунис, имел 400 чиновников, а директор имперского казначейства — 834 чиновника.
Существовала также целая армия шпионов для слежки за политически неблагонадежными. Они, в частности, концентрировались в имперской почтовой службе, где дублировали курьеров и поставляли правительству информацию о любом, замеченном ими, подозрительном движении. Некоторые императоры, особенно Юлиан, пытались сократить шпионскую службу до более умеренных размеров. Но сыск был настолько характерен для того времени, что все попытки ограничить его размеры и деятельность разумными пределами оказались безуспешными.
Итак, поздняя Римская империя была полностью бюрократическим государством. Было бы, однако, слишком большим упрощением рассматривать чиновничество в целом как ненужную организацию, хотя бы по той причине, что римское правительство, не имея политической опоры, должно было полагаться на свою гражданскую службу, чтобы поддерживать в стране законность и порядок. Так что в течение определенного времени, несмотря на все недостатки, чиновники играли существенную роль в укреплении государства. Конечно, не будь их, государство развалилось бы намного раньше. Но, в конечном счете, их число становилось чрезмерным, также выросла их власть в стране.
Законы Феодосия I показали, что этот факт стал тревожно очевидным и для самого императора. Однако внимательное прочтение имперских постановлений указывает нам на нечто куда более худшее, подтверждая свидетельства античных авторов, а именно на то, что бюрократия поздней Римской империи была не только косной, сверхконсервативной и рабской, но и исключительно коррумпированной. Автор «О делах войны» не сваливал все на землевладельцев, как некоторые мыслители его времени. Вместо этого он концентрирует внимание на недостатках имперских чиновников, в которых он видел еще более зловещую группу угнетателей. И кажется, он не очень переоценивает ситуацию, поскольку работы его современников также подтверждают, что дееспособные общественные служащие стали настолько редким явлением, что их надо было бы отбирать по одному для воздачи причитающихся восхвалений.
