Сен-Жерменский мирный трактат 1919 года наделял Королевство СХС обширными территориями, однако степень их интеграции в экономическую жизнь страны не могла набрать требуемые обороты в отсутствие квалифицированных кадров в области строительства, снабжения, телефонной и телеграфной связи, а также в силу отсутствия управленческих навыков. Вынужденно, в отличие от западноевропейских стран тех лет, Королевство СХС признавало полученные в гражданских и военных учебных заведениях Российской империи свидетельства об их окончании, как имеющие законную равноценную силу с собственными дипломами. Стране нужны были образованные и квалифицированные кадры. Русские военные эмигранты, среди которых 13% были лица с высшим образованием и 62% — со средним, оказались как нельзя кстати для страдающего от нехватки кадров югославского правительства в условиях экономического кризиса. В стране свирепствовала инфляция, и быстрый упадок уровня жизни привел к массовым забастовкам. В забастовочное движение вовлеклось свыше 200 тысяч работников различных предприятий, многие из которых простаивали. Право на труд не было законодательно закреплено, и по этому поводу в парламенте Королевства проходили жаркие дебаты. Депутаты требовали введения новой конституции, созыва Учредительного собрания и роспуска нынешнего состава Скупщины. В который раз назначенные министры не оправдывали ожидания правительства, и в прессе Королевства все чаще стали появляться грозные разоблачения неблаговидных поступков парламентариев и возникать требования наказать коррупционеров. Министру внутренних дел Драшковичу, накануне пережившему неудавшееся покушение разгневанных соотечественников, предстояло держать ответ перед новым избираемым парламентом за вскрывшиеся злоупотребления за время его правления. В Черногории исподволь распространялось антисербское движение, и проблема межэтнических конфликтов обострялась день ото дня.
В первый день встречи между представителем Врангеля генералом Шатиловым и премьер-министром Николой Пашичем последний легко дал согласие на прием 5 тысяч русских воинских чинов на службу в Пограничную стражу Королевства, для охраны границ от недружественных действий соседей и перспективного участия в охране общественного порядка. Такое же число лиц привлекалось на строительство шоссейных магистралей, а чуть менее 2 тысяч русских военных принималось на железнодорожную службу. По сведениям, полученным сербским премьером от военного агента генерал-майора Дмитрия Николаевича Потоцкого, в лагере Галлиполи насчитывалось 50 инженеров различных специальностей. Кроме них офицеров механиков и техников с законченным образованием — 440 человек, а также 4 инженерные роты и команды подрывников количеством 460 человек. Из чинов технического полка и инженерного училища насчитывалось 995 офицеров и 865 солдат и юнкеров. 140 человек характеризовались военным агентом как инженеры с «хорошей технической подготовкой». Таким образом, специалистов, готовых приступить к работе в королевстве, было 1090 человек. «Они представляют исключительно подготовленный технический персонал, годный для службы по эксплуатации железных дорог, по изысканиям и ремонту путей и постройке новых линий», — уверял Потоцкий. На переговорах с Пашичем Шатилов выдвинул предложение о создании из имевшихся в Галлиполи инженерных частей артели рабочих, техников и механиков, снабженных кухнями и палатками, под руководством инженеров в группах числом не менее 300 человек в каждой, а сербам заготовить для них продукты и хлеб «по расчету солдатского рациона». Премьер-министр охотно согласился и обещал сделать соответствующие поручения всем заинтересованным министерствам.
Весной 1921 года для ведения переговоров с болгарской стороной Врангель командировал личного военного представителя генерал-лейтенанта Василия Ефимовича Вязьмитинова. Возможность воспользоваться гостеприимством болгар рассматривалась Главнокомандующим как запасной вариант на случай непредвиденных неудач за столом переговоров с правительством Королевства СХС.
Между тем, на встрече с генералом Шатиловым, югославский король Александр подтвердил готовность к содействию в размещении части Русской армии на территории королевства. Шатилов покидал королевскую резиденцию с чувством некоторого облегчения и радости, пребывая в уверенности, что наконец возникала ощутимая возможность изменить что-либо в положении армии.
Путь Шатилова лежал в Софию, где он рассчитывал обсудить все имевшиеся возможности у болгарского правительства для временного размещения русских войск. Перед отбытием в Софию Шатилов написал письмо-обращение к бывшему послу Временного правительства в США Б.А. Бахметеву, призвав того выполнить «патриотический долг» и обеспечить средствами переезд и пребывание первое время в Королевстве СХС частей Русской армии. Через некоторое время посол Бахметев отвечал Шатилову письмом, переданным через русского посланника в Белграде В.Н. Штрандтмана, что сделает все возможное для финансирования переезда.
По приезде Шатилова в Софию генерала предупредили о возможных пробуксовках переговорного процесса из-за болезни председателя болгарского правительства А. Стамболийского. Переговоры начались на уровне второстепенных правительственных чиновников. Одновременно с этим генерал Шатилов попросил аудиенции болгарского царя Бориса, не возлагая, впрочем, особых надежд на результат этой протокольной встречи. По мнению людей, хорошо знавших обстановку, царь не влиял на внешнюю политику и находился под сильным влиянием премьер-министра. Согласно конституции, полномочия премьера Стамболийского были велики, и страной управляло многопартийное правительство, в котором парламентское большинство занимала Земледельческая партия, председателем которой и был Стамболийский.
Найти доступа к болеющему премьеру Шатилов не мог, но, к своему удивлению, обнаружил среди неожиданных сторонников болгарского епископа Стефана и большого друга России—дуайена дипломатического корпуса при дворе болгарского царя, французского посланника Жоржа Пико. Он обладал исключительным влиянием на членов правительства и был вхож к его главе. В числе лиц, первоначально сочувствующих Русской армии, оказался и начальник штаба болгарской армии генерал Топалджиков. Все они приложили некоторые усилия к тому, чтобы переговорный процесс между болгарским правительством и представителем Врангеля состоялся и прошел с определенным успехом, невзирая на многочисленные отговорки Стамболийского и все новые условия, выдвигавшиеся им русским. По рекомендации генерала Вязьмитинова Шатилов не возражал, как бы соглашаясь на все условия, большую часть которых русская сторона не собиралась выполнять.
Проявленной дипломатической гибкости русская сторона была всецело обязана российскому посолу в Болгарии, статскому советнику Александру Михайловичу Петряеву. Всеми силами он стремился помочь Шатилову успешно осуществить его миссию, стараясь помочь, чем мог. Именно его усилиями была организована аудиенция русского генерала у болгарского монарха. Борис принял Шатилова и сопровождавшего его генерала Валентинова, посвятив встрече не более получаса. В ходе аудиенции он искренне сокрушался по поводу французской политики распыления Русской армии и обещал генералу оказать посильную помощь во временном размещении армии в пределах его прав, ограниченных конституцией. Иными словами, он бы мог обещать лишь то, с чем согласился бы его премьер. «Говорили мы с царем по-русски, частью по-французски. Он извинился, что плохо говорит по-русски, и ссылался на недостаток практики. Впечатление на нас он произвел необычайно симпатичное… Выходя от него, я ясно почувствовал, что нами исполнен акт вежливости, который ни на шаг не продвинет наше дело», — вспоминал Шатилов{57}.
Премьер затаил обиду на переговорщиков, считая себя обманутым: соглашение о переезде военных подписано, однако отправить всех их сразу на сельскохозяйственные работы и угледобычу не удалось. Первоначально согласившись на все условия, русские и не собирались бросать военную подготовку, строевые занятия, не отдавали все оружие, а главное, и не собирались превращаться в обыкновенных беженцев.
Стамболийский нервничал: в беседах с советским постпредом все чаще проскальзывал намек, что если он больше не в силах справляться с остатками немногочисленной врангелевской армии, то этим может заняться и новый глава парламента. А каким образом меняются эти фигуры в парламентских республиках, болгарский премьер представлял себе довольно ясно.
Русским требовалось устранить у себя всякие формы военной организации, изъять остатки оружия, преобразовать, как это пытались сделать еще в Галлиполи французы, в беженцев, всецело зависящих от воли уполномоченных комиссаров правительства. Однако подойти с подобными требованиями к русским напрямую Стамболийский не решался. Правительство уже дало ряд обещаний Врангелю, на основании которых временное пребывание иностранных вооруженных сил на территории Болгарии становилось легитимным. Парламент обусловил все это множеством обязательств, связывавших русское командование в действиях против советской власти, но не устранил самой военной организации. Главным виновником этого, по мнению Стамболийского, оказался генерал Вязьмитинов. Именно он подготовил благоприятную почву для переговоров между болгарским правительством и Врангелем, подсказав Главнокомандующему, как повести дело так, чтобы отстоять права всех эвакуированных частей и гражданских ведомств. Хоть и с запозданием, Стамболийский постарался избавиться от генерала, влиявшего на Врангеля столь неблагоприятным для болгар образом. Воспользовавшись очередным ухудшением ситуации во взаимоотношениях с русскими военными в 1923 году, премьер приказал выслать проживавшего в Софии Вязьмитинова из пределов страны. Тот незамедлительно переехал в Белград, где в знак уважения ему была предложена почетная должность правителя дел учебного отдела Державной комиссии по делам русских беженцев в Королевстве. В свободное от работы время генерал состоял сотрудником редакции «Военного сборника», выходившего в Белграде под редакцией полковников Генштаба Василия Михайловича Пронина и Ивана Федоровича Патронова. В Белграде же Вязьмитинов прожил до конца своих дней, скончавшись 29 января 1929 года, и был похоронен на Новом кладбище города. Его кратковременная миссия посредника в переговорах с болгарами стяжала ему заслуженное уважение Врангеля, и причиной тому был дипломатический дар генерала, помогший преодолеть все неблагоприятные для русской стороны обстоятельства в условиях непростой внутриполитической обстановки в стране.
