В источниках встречается широкий спектр терминов, обозначающих могущественную верхушку местного общества. Большинство из них выражает идею общности по родственному признаку – таковы понятия «могущественный клан» (хао цзу), «старый клан» (цзю цзу), «большая фамилия» (да син), «именитая фамилия» (чжу син) и т. п. Иногда речь идет о богатых или просто «могущественных и выдающихся» (хао цзе) домах. Расплывчатость приведенных определений – сама по себе примечательный исторический факт, которому еще предстоит дать объяснение. Материалы источников практически не дают четкого представления о социальном лице провинциальной элиты ханьской империи; более того, это лицо может резко, подчас неузнаваемо меняться в разные исторические моменты.
Ввиду отмеченных трудностей изучение «сильных домов» удобнее начать с конкретного свидетельства их организации и быта. Классическое описание «сильного дома», относящееся к рубежу новой эры, содержится в биографии Фань Хуна, уроженца Наньяна. Фани, сообщается там, были «выдающейся фамилией округи. Отец [Фань Хуна] по имени Чжун и прозвищу Цзюньюнь, а также его предки были искусны в земледелии, любили торговать. Чжун по натуре был мягок и добр. [В его семье] держались правила владеть имуществом совместно тремя поколениями. Дети утром и вечером выражали свое почтение старшему, словно в государственной управе. Чжун управлял хозяйством так, что ничего не оставалось неиспользованным. Рабам он дал подходящую для каждого работу. Поэтому он смог добиться, чтобы высшие и низшие усердно трудились, а доходы умножались с каждым годом. Распахав новь, он расширил свои земельные владения от трехсот с лишним цинов (1 цин равнялся 11,4 а. – В. М.). Все построенные им здания имели двойные залы и высокие покои. Были у него озера и оросительные каналы, рыбные пруды и выгоны для скота. В чем бы ни возникла нужда, всего появлялось в достатке. Как-то он захотел изготовлять домашнюю утварь и сначала насадил катальпу и лаковое дерево. Люди насмехались над ним, но через несколько лет он извлек большую пользу из сделанного. Тогда [все насмешники] пришли к нему с извинениями. Богатство его выросло до 100 млн. монет. Он облагодетельствовал родственников и распространил милость на жителей округи. Сыновья его дочери, братья из рода Хэ, поспорили из-за имущества. [Фань Чжун] стыдясь этого, подарил им два цина земли, чтобы уладить ссору. В уезде восхищались им и выдвинули на должность саньлао» [Хоу Хань шу, цз. 32, с. 1а-2а].
Столь подробным описанием хозяйства местного магната мы обязаны счастливой случайности. Будучи земляком основателя позднеханьской династии Лю Сю и дядей его супруги, Фань Хун не мог похвастаться заслугами своих предков, и летописцы решили восполнить этот пробел панегириком хозяйственной сноровке его отца, для конфуцианской агиографии совершенно необычным. Судя по приведенному отрывку, экономически семейство Фаней ориентировалось на самообеспечение и, видимо, продажу излишков5. Свои усадьбы Фань и ему подобные не стеснялись сравнивать с государством. Предводители «сильных домов», судя по источникам, могут представать одновременно рачительными хозяевами и бессребрениками, добрыми семьянинами и любителями удалых забав вроде лошадиных скачек или петушиных боев, своевольными воинами и учеными-начетчиками6. Экономическое господство и бескорыстие, авторитаризм и забота о подчиненных являются типичными компонентами образа местного магната в дошедших до нас описаниях. Рассмотрим основные черты организации «сильных домов» на более широком материале.
Термины «большая фамилия», «могущественный клан» предполагают внушительные размеры такого родственного объединения. В качестве ядра «сильных домов» фигурирует патронимическая организация цзунцу, которая формально включала в себя всех имевших общего мужского предка родственников до пятого колена. На практике речь шла о группе семей, имевших общую фамилию, живших по соседству и сознававших свое родство. Численность кланов была различной – от нескольких десятков до ста и более человек. Например, когда Ли Тун, земляк и сподвижник Лю Сю, поднял мятеж против Ван Мана, местный правитель казнил 64 человека из его клана [Хоу Хань шу, цз. 15, с. 3а]. Клан чиновника Лу Кана (конец II в.) насчитывал более 100 человек, клан его современника Ма Чао, по утверждению последнего, – свыше 200 [Саньго чжи, цз. 36, с. 9а; Хоу Хань шу, цз. 31, с. 27а].
Основной ячейкой клана являлась малая семья. Когда сыновья достигали совершеннолетия и женились, происходил раздел семейного имущества, а родители оставались жить с одним из них, обычно старшим сыном. Отсюда, вероятно, существовавшая при Хань практика пожалования рангов знатности старшим сыновьям – единственный случай признания права примогенитуры за пределами царствующего дома. В позднеханьский период на севере Китая распространился тип семьи, основанной на «вертикальных» отношениях отца и взрослых сыновей, ведших совместное хозяйство. По мнению японского синолога С. Оти, экономическим базисом такой семьи стали новые методы коллективной вспашки из расчета трое мужчин на два буйвола [Оти, 1977, с. 10-21].
Тип «вертикальной» семьи запечатлен в таких нормах, как «жить вместе несколькими поколениями» и «тремя поколениями совместно владеть имуществом», ставших с позднеханьского времени идеалом семейного быта конфуцианизированных верхов общества. Выделить семьи, особенно преуспевшие на этом поприще, не упускали случая ни столичные летописцы, ни представители местной элиты. В надписи на каменной стеле в честь некоего Чоу Фу читаем, например: «Чоу Фу, по прозванию Чжунцзэ. В семье несколько поколений жили вместе, по всей округе восторгались его родительской любовью и сыновней почтительностью» [Oti, 1977, с. 18]. Но, как подсказывает сама громогласность похвал героям «сыновней почтительности», такая практика оставалась исключением из правила, и речь шла скорее о символических жестах, призванных поддержать лицо добропорядочного конфуцианского семейства. Лишь единичным поборникам семейной добродетели среди чиновников удавалось убедить часть жителей на подвластной им территории вернуться в отчий дом [Хоу Хань шу, цз. 43, с. 32б; цз. 76, с. 17а]. Даже в тех случаях, когда братья формально вели общее хозяйство, их жены располагали собственными средствами и могли потребовать от мужей вести отдельное хозяйство [Хоу Хань шу, цз. 81, с. 23а].
Благородный муж все тяготы взваливает на себя, а другим оставляет легкие дела, в то время как люди из толпы легкое берут себе, трудное оставляя другим. Благородный муж, стремясь вперед, не теряет своей цели.
Мо-цзы
О том, как представляли себе клановый уклад ханьские современники, можно судить по трактату «Боху тунъи» (I в.), где термин «цзунцзу» (клан) разъясняется следующим образом: «Что такое цзун? Цзун – это почитание, почитание людьми цзун их предков во главе с основателем рода... Что такое цзу? Цзу – это единение и согласие, что значит согласие во взаимном милосердии и любви. При жизни по-родственному любят друг друга, по смерти скорбят и печалятся друг о друге, следуют пути единения, потому и называется: цзу» [Боху Тунъи, 1936, цз. 8, с. 5б-6а]. Авторы трактата даже не пытаются разъяснить смысл понятий «цзун» и «цзу» (цзун – главная линия клана, представленная старшими сыновьями, цзу – его боковые ветви). Не дают они и каких-либо рекомендаций, касающихся устройства жизни клана. Все сводится к требованию почитания предков и смутной идее «взаимной любви» его членов. Помимо родовых кладбищ, мы не встречаем в ханьскую эпоху таких осязаемых форм кланового единства, как общий храм предков или особый клин клановых земель. Ханьские ученые, вдохновляясь обычаями чжоуского времени, объявляли идеалом клановой жизни перераспределение средств между членами клана [Ин Шао, 1936, цз. 4, с. 11б]. Но этот идеал не мешал им считать вполне естественной ситуацию, когда «отец знатен, а сын презренен, дед презренен, а внук знатен... отец богат, а сын беден, старший брат беден, а младший богат» [Хэ Чанцюнь, 1964, с. 182]. Столь же естественным считалось неравенство между отдельными семьями клана, засвидетельствованное, помимо прочего, данными эпиграфики. Так, в надписи на каменной стеле, воздвигнутой в 167 г. в связи с осуществленным кланом Чжун ремонтом храма «идеального правителя» древности Яо в Цзиине, читаем: «Все семьи клана Чжун сообща построили каменные ступени перед зданием и оградой.Бедные и богатые равно поддержали предприятие, установили для каждого сумму взноса. Никто не пытался уклониться, в надлежащий срок деньги были собраны» (цит. по [Уэда, 1967, с. 29]).
Таким образом, можно утверждать, что представления о семейно-клановом укладе в ханьскую эпоху характеризовались откровенным и сознательно утверждавшимся разрывом между идеальным образцом и реальной действительностью. Сам идеал заимствовался из архаической – чжоуской – эпохи, что превращает семью и клан, как феномены культуры раннеимператорского Китая, в анахронизм, своего рода консервативную фикцию. В конечном счете, касаясь организации «сильных домов», мы должны говорить не о клане, но скорее о номинальном существовании клановой структуры. Аналогичным образом обстоит дело и с представлением о «сильном доме» как одной семье, зиждившемся на псевдородственных отношениях. Патерналистская трактовка «сильного дома» как одной большой семьи традиционна для раннеимператорской эпохи. На деле же такая «семья» охватывала всех, кто подчинился власти ее главы и считался лично ему обязанным. В конце II в. чиновник Сунь Сун, укрывая друга от преследований властей, говорил ему: «Мой дом насчитывает сто человек, и мы достаточно сильны, чтобы помочь тебе» [Хоу Хань шу, цз. 64, с. 23б]. Тогда же служащий провинциальной управы Ян Юн, недовольный вмешательством начальника в его дела, уподоблял канцелярию семье. Если глава семьи, рассуждал Ян Юн, позволит каждому делать положенное ему – слугам пахать землю, служанкам носить хворост, петухам будить по утрам, собакам отпугивать воров, буйволам носить грузы, лошадям скакать по дорогам, то, не утомляя себя, он добьется полного порядка. Если же он лично возьмется за все дела, воцарится хаос, и он «утратит положение главы семьи» [Саньго чжи, цз. 45, с. 13а]. В обоих случаях семья приравнивается к двору или хозяйству, включающему в себя и весь зависимый люд.
