Поздно вечером 29 августа, когда заговорщики уже начали покидать дома, начался проливной дождь невероятной силы, описанный очевидцем как «самая страшная из всех гроз, которые я видел за 45 лет». В результате в условленное место сумели добраться далеко не все, кто должен был прийти, примерно треть от общей численности. С такими силами не стоило и начинать, и дожидаться опоздавших на месте под потоками воды тоже смысла не было: дороги раскисли, а мосты, миновать которые никак не получалось, затопило потоком. В итоге посовещавшись с «сержантами», Габриэль решил перенести выступление на воскресный вечер, – и это решение оказалось роковым. Том и Фараон, рабы местного фермера Мосби Шеппарда, вернувшись на плантацию, были задержаны при попытке спрятать тесаки, допрошены с пристрастием и рассказали всё, после чего перепуганные владельцы помчались к губернатору, который, на сей раз, увидев острое железо, проявил завидную оперативность. Не тратя времени на проверки, он назначил трех отставных военных своими помощниками, запросил и получил право использовать оружие из федерального арсенала в Манчестере, призвал под ружье 650 национальных гвардейцев и приказал прочесывать местность. Такого оборота заговорщики не ожидали. Многих арестовали сразу же, но многим, в том числе Габриэлю и Джеку Канаве, удалось скрыться, правда, большинству ненадолго: без средств, приметные, не зная дороги, они попадались один за другим. Так что, уже 9 сентября, когда сидели за решеткой без малого три десятка заговорщиков, был учрежден, а 11 сентября начал слушания «специальный трибунал», не предполагающий присутствия присяжных.
При этом, – поскольку Габриэль и Джек были в нетях, а из пойманных много знал только Бен Вулфолк, ни на какие вопросы отвечать не желавший, – истинных масштабов опасности, угрожавшей «белой Вирджинии», на тот момент не представлял себе никто. Общество пугало себя смутными слухами, рожденными опасливым подсознанием, и сплетнями о намерении негров первым делом «поделить белых женщин». Однако постепенно информации становилось больше: власти предложили полное прощение тем рабам, которые дадут показания на остальных арестованных, и эта стратегия оправдала себя. Правда, несмотря даже на высокую квалификацию следователей, неких Герваса Сторрса и Джозефа Селдона, склонить к предательству удалось только негра Бена (того самого), который назвал имя вождя заговора и его «лейтенантов», тем самым обеспечив смертный приговор Соломону и Мартину. Однако вслед за тем, посмотрев, как они задыхаются в петле, сломался Бен Вулфолк, знавший почти все, но главное, имена руководителей ячеек в сельских районах, раскололись еще несколько человек, – и машина заработала на полную мощность, а за голову живого или мертвого Габриэля, роль которого теперь была ясна, властями была объявлена колоссальная награда – 250 долларов, годовой заработок неплохого белого ремесленника.
Теперь допросы велись системно, и с каждым днем выяснялись все новые детали, вгонявшие власти штата в ступор. Многие арестованные, конечно, ломались и каялись, но еще больше было таких, которые вели себя не так, как полагалось бы двуногому скоту. Согласно докладу начальника тюрьмы на имя губернатора, «сила их духа устрашает; они сознают себя людьми, имеющими человеческие права и право на месть; если этот дух охватит всех чернокожих, Юг утонет в потоках крови», – и такая оценка не кажется преувеличением, да и на эшафоте они вели себя соответственно: «Из всех казненных 20 сентября, – докладывал тот же тюремщик, – ни один не опозорился, все они встретили смерть мужественно». К слову сказать, один из этих повешенных поразил судей, на вопрос о том, что бы он хотел сказать в свою защиту, ответив: «Я могу сказать только то, что сказал бы генерал Вашингтон, стоя перед британским судом. Целью моей жизни было получить свободу для себя и для таких, как я, ради этого я готов умереть, и я прошу казнить меня как можно скорее. Ведь вы все рано убьете меня, что бы я ни говорил, так зачем эта пародия на суд?»
Такое поведение впечатляло даже судей, которые, – не будем забывать, – все-таки были детьми Века Просвещения. По поводу некоторых заговорщиков губернатор Монро даже решил посоветоваться со своим другом, президентом Томасом Джефферсоном, спросив, как быть с «черными людьми, чистотой помыслов равными людям белой расы», – и Джефферсон ответил: «Весь мир осудит нас, если в отношении таких людей мы применим принцип мести, хотя бы на один шаг зайдя дальше абсолютной необходимости», после чего м-р Монро счел нужным выплатить хозяевам десяти приговоренных их стоимость, помиловать их и заменить казнь высылкой из Соединенных Штатов. Хотя с основной массой заговорщиков, кто попроще, не церемонились: несколько сотен, выкупив у владельцев, перепродали на гиблые плантации Миссисипи, из 50 приговоренных к повешению 35 были казнены, один покончил с собой в СИЗО, а четверым удалось бежать, и пойманы они не были.
Между тем по ходу следствия выяснялись все новые и новые детали насчет масштабов заговора в, так сказать, количественном выражении. По мнению Монро, было «совершенно очевидно, что соучастниками было большинство рабов в Ричмонде и, больше того, их связи тянулись в соседние графства и даже штаты», но конкретики не было, а свидетели в показаниях путались от вполне правдоподобных «двух тысяч» до совершенно несусветных «шести» и даже «десяти, считая и Северную Каролину». Однако сам порядок цифр мог напугать кого угодно, а уровень подготовки мятежа, никак не соотносившийся со стереотипом «глупые негры», вынуждал искать заинтересованные силы на стороне. То есть вскрывать французский (а чей еще?) след, в связи с чем настоятельной необходимостью стала поимка Габриэля, о котором все задержанные говорили с восторженным придыханием. В связи с чем патрулирование штата было усилено, плакатики «Wanted» разосланы по самым захолустным фермам, а сумма награды повышена до 300 баков.
Но никак не получалось. Вопреки всякой логике. Как мы уже знаем, Габриэль был парнем приметным, здоровенным, к тому же с клеймом, знали его многие, деньги за выдачу полагались несусветные, все схроны и явки сдал Вулфолк, а лесов, где можно спрятаться, в округе не было, – и тем не менее две недели Габриэлю удавалось уходить от правительственных ищеек. Где он был, неведомо никому, а объявился только утром 14 сентября, на шхуне «Мэри», стоявшей у небольшого причала на реке Джеймс, где был спрятан в трюме капитаном, белым по имени Ричардсон Тейлор. И снова загадка: откуда они знали друг друга? – тоже неведомо до сих пор. Сам Габриэль на суде утверждал, что капитан ничего не знал, сам капитан твердил то же самое. Но это вряд ли: согласно показаниям матросов, свободного негра Ишама и раба Билли, м-р Тейлор встретил Габриэля дружески и сразу взял курс на город Норфолк, где беглец собирался сойти на берег. Но вышло иначе. Ишам, знавший Габриэля, разоткровенничался с Билли, а Билли решил ловить удачу и 25 сентября, в Норфолке, прямо с борта, крикнул полицейским, что зачинщик мятежа находится на борту. Габриэля и капитана Тейлора схватили тут же, а мудак Билли получил награду, – но не 300 баков, как надеялся, а всего пятьдесят, вчетверо меньше, чем нужно было для выкупа. Остальное разделили между собой полицейские.
Поимку вожака заговора, уже успевшего получить прозвище «Неуловимый», в Ричмонде отпраздновали балом, а следствие по его делу, в отличие от прочих, затянулось больше чем на неделю. Вопросов у властей было очень много, а вот с ответами возникла заминка: Габриэль, как и Джек Канава, пойманный за пару дней до него, спокойно рассказывал о себе, своих взглядах и планах, но, когда речь заходила о ком-то другом, – белых ли, которыми особо интересовались следователи, индейцах, – умолкал напрочь. Пробить эту стену не представлялось возможным: даже сам губернатор Монро, посетив заключенного для разговора по душам, после встречи сообщил: «Французы к замыслу не имеют никакого отношения, могу поручиться. Но сообщников он не назовет и готов к смерти. Жаль, что он родился всего лишь негром». После чего дело пошло в суд, и 6 октября после коротких (говорить было не о чем) слушаний был приговорен к смерти, отказавшись от последнего слова, но попросив перенести казнь на 10 октября, чтобы встретить смерть вместе с Джеком Канавой и еще пятью «лейтенантами». Просьбу удовлетворили, но из-за какой-то глупой накладки, – губернатор потом выражал искреннее сожаление, – не в полной мере. Все семеро умерли в один день, однако троих повесили на южной окраине, троих – на западной, а Габриэль встретил смерть в одиночестве, на «официальной» виселице в центре Ричмонда. Согласно рапорту, при чтении приговора он улыбался, со священником «поговорил немного надменно и очень коротко», а последними словами его, перед тем как шериф натянул ему на голову капюшон, были: «Но ведь мы могли…»
