Кстати, Исмаил-бий к осени оживился и наконец-то перешел к активным действиям. Положение в его Орде несколько улучшилось. Конечно, последствия великого голода и разорения предыдущих лет полностью избыть было невозможно, да и врагов, готовых перебежать на сторону неприятелей бия, у Исмаила в его Орде оставалось немало. Как писал Мальцев, «нагаи, государь, все пропали, немного их с Смаилем осталось, да з детми, да и те в розни. Дети Исмаиля не слушают. А шесть братов, государь, Шихмамаевы дети на Яике, а с Смаилем не в миру… А улусы, государь, у Исмаиля мешаютца, грозят ему, хотят в Крым бежать». В этой ситуации Исмаил, полагая, что наступление — лучший вид обороны, решил попытаться счастья, начав малую войну с «крымским», заодно решив целый ряд проблем. Набеги на крымские улусы позволяли бию, с одной стороны, направить негативную энергию своих соплеменников на внешнего врага, а с другой стороны, в случае успеха и мурзы, и рядовые ногаи могли рассчитывать поправить свое материальное положение, разжившись у крымцев «животами», скотом и полоном. Еще в начале сентября 1559 г. посол бия Амангильдей передал Ивану грамоту от своего господина, в которой Исмаил сообщал, что он «ратен» с Девлет-Гиреем, а потому «девети братов головами учинив, лехким делом войною в Крым послал есми, та моя ратная посылка без урыву учнет ходить».
Серьезность своих намерений Исмаил подтвердил месяцем позже. Посол бия Темир передал Ивану слова «Смаиля князя»: «Ныне крымской и тебе, и мне недруг… Ныне на Крым лехкою войною мамай мирзина сына Якшисат мирзу отпущаю з братьею его и с племянники. А даю ему полк свой. А наперед сего отпустил есми на Крым девети братов легкою ж войною и зиме и лете беспрестани на Крым войною учну ходити». И дальше, отвечая на намек Ивана, сделанный в сентябре (тогда русский царь писал Исмаилу, что «о крымском хочю мыслити гораздо, как над ним промышляти. И что будет моя мысль как тому делу бытии, и яз тебе о том ведомо учиню»), бий писал: «Большой ход наш будет толды, коли мы меж себя срок учиним»{166}.
Казалось, дело сдвинулось с мертвой точки и ногаи стали постепенно втягиваться в противостояние с Крымом. В декабре в Москву пришли вести из Астрахани. Тамошний наместник И. Выродков писал царю, что Исмаил отпустил в набег на крымские улусы своего сына Тинбая-мурзу с племянниками, а вместе с ними Выродков отправил двух ногайских мурз, кошумовых детей, и астраханских людей. Набег Тинбая-мурзы оказался весьма успешен. Приехавший из Крыма служилый татарин Тавкей Ятемиев сообщил Ивану, что «приходил Тинбай-мырза, Смаилев сын с товарищи на Молочные воды и на Овечьи воды и на Конские и повоевал многие улусы, и нагаи к нему пристали многие. И Царевич кол га Магмет-Кырей за ними гонял, и нагаи у царевича побили многих людей и отошли сами здорово, тысяч с сорок лошадей отогнали»{167}.
Завидуя успеху Тинбай-мурзы, за ними потянулись и другие ногайские аристократы вместе с донскими казаками-пищальниками, которые, почуяв запах добычи, поспешили присоединиться к идущим в набег ногаям. Ногаи и казаки, расхабрившись, в погоне за добычей ходили аж за Днепр, «под Белгород и под Очаков, и по рекам по Бугу и по Ингулом, по Болшому и по Меншому, и все улусы и Заднепрье нагайские перешли с ними и крымских повоевали». Урон, понесенный крымцами, был таков, что, когда ногаи с богатой добычей возвращались домой, «ис Перекопи на них выласка не была: сидели от них все крымцы в осаде во всю зиму»{168}.
Одним словом, малая война в степи не прекращалась всю осень и зиму 1559 и 1560 гг. На хана обрушились тридцать три несчастья, и, пытаясь любой ценой удержать власть и тем самым сохранить свою жизнь, он обрушился с репрессиями на ногайских мурз и их улусы. Ногаи, рассорившиеся с Исмаилом и попытавшиеся было искать лучшей доли у «крымского», надо полагать, горько пожалели теперь о своем прежнем решении, когда были беспощадно, дотла ограблены крымцами. Многие из них вернулись под крыло Исмаила, о чем тот с удовлетворением и сообщал Ивану летом 1560 г.
Но, «накормив» своих улусных людей, позволив им пограбить ногаев, Девлет-Гирей лишь частично разрешил проблему. Нужна была передышка, а дать ее мог только Иван и только он. Ведь именно он насылал на Крым казаков и ногаев, с его легкой руки в низовьях Дона и Днепра утвердились московские служилые люди, утеснявшие крымцев. И Девлет-Гирей начал искусно маневрировать. Он не только распускал слухи о том, что сам собирается прийти на Русь, но и, с одной стороны, он закрывал глаза на попытки отдельных мурз совершить набеги на «государеву украйну». Так, в ноябре 1559 г. ногайский Дивей-мурза (с ним мы еще встретимся дальше) и несколько ширинских «князей» с тремя тысячами всадников неожиданно, «безвестно», объявились в пределах Ростовской волости, что под Тулой, на реке Непрядве. Тульский воевода Ф.И. Татев отписывал царю, что поскольку «люди к нему вскоре не собралися», то с немногими бывшими у него под рукой ратниками он побил несколько мелких татарских отрядов, взял «языков», но воспрепятствовать отходу Дивея и ширинских мурз не сумел{169}.
С другой же стороны, хан демонстрировал свою готовность вступить в переговоры с Москвой. Именно так нужно расценивать, по нашему мнению, то место из послания Е. Мальцева, в котором он сообщал, что, казнив многих мурз, Девлет-Гирей не тронул Сулеш-мирзу. Ведь знатный род Сулешевых издавна считался в Крыму московскими «доброхотами»-амиятами, и посредничал в переговорах между русскими государями и крымскими ханами. Так что сигнал был более чем красноречивый! И в самом деле, после долгого молчания хан первым сделал шаг к восстановлению дипломатических контактов. В январе 1560 г. из Крыма прибыл в Москву служилый татарин Тавкей Ятемиев с грамотой от Девлет-Гирея, а в грамоте той хан писал Ивану, что де он хочет обменяться послами «и о дружбе, чтобы ся с царем и великим князем помирити».
Понятно, что эта «посылка» была воспринята в Москве должным образом. Еще бы, приезд гонца с ханской грамотой сам за себя говорил, что тактика непрерывного давления на хана дает свои плоды. Еще немного, еще чуть-чуть, и можно рассчитывать на успех — и Девлет-Гирей склонится перед московским государем! В Крым немедленно был отправлен гонец с посланием хану, в котором Иван писал, что «толко царь (Девлет-Гирей. — П.В.) оставит безлепицу, и будет чему верити, и царь и велики князь с ним помирится». И далее русский государь извещал Девлет-Гирея, чтобы он не беспокоился насчет морской «посылки» и набегов ногаев — «коли будут добрые дела, тогды те дела отстанут». И завершалось послание недвусмысленным намеком — хан должен был сам решить для себя, «кое ему прибыльнее: мирится ли, или воеватся?»{170}.
Это послание интересно тем, что позволяет реконструировать цели и задачи, которые ставил перед собой Иван, предпринимая в середине 50-х г. XVI в. наступление на Крым. Нельзя исключить, что на волне эйфории после казанской и астраханской побед, после того, как к власти в Ногайской Орде пришел известный своими промосковскими симпатиями Исмаил-мурза, молодой и горячий русский царь и его советники некоторое время полагали возможной организацию большой военной экспедиции совместно с ногаями непосредственно против Крыма. Цель этой экспедиции заключалась в том, чтобы усадить на крымском столе «своего» человека подобно тому, как это было сделано в Астрахани вскоре после взятии Казани. В самом деле, если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе, и раз уж не удалось выманить хана из Крыма и разгромить главные его силы в Поле, вынудив его тем самым подчиниться воле Москвы, то стоит попробовать напасть на него в его же собственных владениях. Однако русско-ногайский союз, несмотря на все усилия московских дипломатов и вроде бы как наличие соответствующей доброй воли у «Смаиля князя», никак не складывался. К этому добавились и проблемы в отношениях с литовцами, застарелую враждебность и недоверие которых по отношению к московитам так и не удалось преодолеть, в результате чего проект русско-литовского договора, предусматривавшего если не совместные действия, то по крайней мере благожелательный нейтралитет Литвы в случае русской экспедиции против Крыма, не получился. И, надо полагать, опыт организации первых набегов на Крым показал, что представлявшаяся на первых порах относительно простой реализация плана отправки большого войска на юг на деле будет много, много сложнее. Одно дело отправить через степь несколько сотен или даже тысяч конных воинов (а о размерах отрядов, участвовавших в зимних набегах 1560 г. на Крым, красноречиво говорит послание старшего сына бия Исмаила Мухаммед-мурзы, в котором он сообщал, что по его приказу ходил на крымцев его человек Аганай с 400 воинов{171}). И совсем другое дело, когда в экспедицию снаряжалась армия, насчитывавшая несколько десятков тысяч ратников, с «нарядом», огромным обозом и множеством обозной прислуги.
