Видим, мастер по вооружению рядовой Соня Халитова сняла капот — снаряжает пушку боекомплектом.
— Дай-ка снарядик подержать! — говорит ей Покрышкин.
Оружейница протягивает длинного, тупоносого «поросеночка»: латунная гильза, снаряд с цветными поясками и белым колпачком.
Хотел наш Батынок — сержант Павел Клейменов — взять и тоже «взвесить» его на руке, а Соня тут же предупредила:
— Осторожно, это фугасный!..
— А какие еще? — полюбопытствовал Рыжик — младший сержант Сергей Никитин.
— Бронебойные, — включился в разговор подошедший к группе техник-лейтенант Николай Дурнов, старший техник эскадрильи по вооружению.
— Проще говоря, болванки, — уточняет Виктор Жердев. Тем временем Дурнов достает из ящика упомянутый снаряд и демонстрирует его нам.
— Ничего, шарлышка, любую броню пробьет. Можно и по танку врезать! — комментирует Саша Ивашко. На его обгорелом лице появляется довольная улыбка: мысленно он уже представил себе отверстие в бронированном корпусе вражеского танка.
— По танку? — вопросительно взглянул на нас Покрышкин. — Вряд ли годится: начальная скорость маловата — шестьсот метров в секунду. Бронестекло в самолете и бронеспинку возьмет.
Ивашко пожал плечами. На его сухих, потрескавшихся тонких губах появляется капелька крови. Ожог еще как следует не зажил, а парень не унывает, живет мыслями о новой машине, о новых боях: «Мне бы хоть ту, старенькую, покрышкинскую… Не беда, что на ней „чертова дюжина“ намалевана!»…
Словно угадав его мысли, Андрей Труд как-то странно вертит ладонью и говорит:
— Ни за что не сел бы: вертится, как…
Раздается взрыв хохота. Растянул в улыбке рот и Андрей:
— А что, правду говорю.
— Да не ври ты! Машина — классная, — вставляет свое слово в защиту действительно удачного экземпляра Долуда.
Кстати, о «чертовой дюжине». От кого-то мы уже слышали, что машина, прибывшая в полк с бортовым номером «13», долго оставалась без хозяина. Получилось так, что облетывать ее еще в запасном полку во время переучивания начал Александр Иванович. В воздухе она ему понравилась.
Когда после посадки он сказал инженеру полка майору Апполинарию Урванцеву: «Будет моя!» — тот многозначительно, не говоря ни слова, кивнул на фюзеляж.
Покрышкин вначале не понял:
— Что, уже кому-то отдал? Инженер ухмыльнулся:
— Да ты на номер глянь! Покрышкин махнул рукой:
— Ерунда! Сказал ведь — беру!
— А я разве против? Бери, бери! — поспешно ответил Урванцев. — Может, и повезет…
Повезло! На этой машине Покрышкин свалил, как выразился Саша Клубов, 17 вражеских самолетов… Были там и «мессы», и «хейнкели», и «лаптежники». И ни разу самого не сбили, хотя однажды несколько пробоин и привез.
Наблюдаю за Александром Ивановичем, Вижу, вроде колеблется. О чем-то с техником разговор ведет и то нос «старушки» своей, то лопасть винта поглаживает. Подошел к крыльевым пулеметам — а их по два на каждой плоскости, постоял в задумчивости, к чему-то присмотрелся, чему-то улыбнулся, видимо, вспомнил яркий эпизод. Затем как бы оценивающе посмотрел на полуматовую поверхность новинки, чистенькой, без единой царапины…
Но не об этом сейчас его мысли. Он взвешивает возможности одной и другой машины: «тринадцатую» он знает, нравится она ему, легкая в управлении. Новую взять? Как она поведет себя? Пушка помощней, но запас снарядов маловат. Зато бить можно наверняка и «юнкерсы», и «хейнкели». Расчетливо бить, с близкой дистанции, так, чтобы каждый снаряд — в цель!..
И Покрышкин решительно шагнул к новой машине.
Григорий Долуда, со стороны пристально наблюдавший за майором, тут как тут:
— Товарищ командир, какой номер малевать?
Молодежь хихикнула, оживилась. Каждый стал вносить свое предложение.
Один советовал написать единицу: майор, мол, был командиром первой эскадрильи, к тому же на полковых машинах этого номера нет, так что «сам бог» велел изобразить эту цифру.
— Нет, — сказал Александр Иванович. — Первый номер должен быть у командира полка.
— Так он же не летает, все время «болеет», — съязвил Саша Клубов.
— Все равно, не положено!
— Тогда «десятку»!
— Лучше «тридцатку» — по количеству сбитых, — уточняет подошедший к группе новый инженер полка капитан Копылов.
Молчавший доселе младший лейтенант Николай Трофимов с улыбкой произносит:
— Надо глядеть вперед — до ста считать… Пиши «сотню»!.. Александр Иванович, поддавшись общему настроению, тоже засмеялся, согласно махнул рукой:
— Ладно: сто — так сто! Пиши…
Григорий Долуда уже к делу готов. Откуда только появилась в его руках баночка с белой краской? Уже и пульверизатор, оказывается, есть, и трафарет подготовлен — единичка и ноль.
Нашлись в момент и добровольные помощники: один подкатывал баллон со сжатым воздухом, другой поточнее пристраивал трафарет, третий, отойдя подальше, «нивелировал» на глаз работу.
Не прошло и нескольких минут, как на новой машине красовалась свеженькая, ярко-белая цифра «100».
Техник звена Павел Лоенко на обложке нового формуляра тоже аккуратно вывел такую же цифру.
С этого дня у Покрышкина стал утверждаться и новый позывной: Сотый…
…Полк работает, личный состав живет напряженной фронтовой жизнью. Истребители выполняют задания «на любой вкус» — не только перехватывают вражеские самолеты, но и сопровождают штурмовую и бомбардировочную авиацию, ведут разведку не только в интересах своего полка, но и дивизии и воздушной армии. 17 июля пара за парой покидают Поповическую, чтобы вскоре приземлиться на полевом аэродроме близ станицы Старонижнестеблиевская, откуда ближе к линии фронта, к району боевых действий.
А пять дней спустя совершаю свой первый в 16-м полку боевой вылет к линии фронта. Четверка истребителей летит на прикрытие наземных войск в районе станиц Крымская и Киевская.
Задачу ставил ведущий — Александр Иванович. Он коротко объяснил порядок действий:
— Со мной в паре пойдет Чистов, — сказал майор. — Он уже совершил несколько боевых вылетов, открыл счет лично сбитых самолетов — «худого» свалил… Сухов пойдет с Жердевым. Боевой порядок — «фронт». Интервал между парами двести пятьдесят — триста метров, превышение такое же. Дистанция — сто — сто пятьдесят метров.
Затем Покрышкин уточнил обстановку. Противник снизил активность. Ходят лишь его «охотники» — парами и четверками, реже — большими группами. Возможна встреча с бомбардировщиками.
— Особое внимание обратите на «тройки». Как правило, в их составе — один опытнейший ас, второй его прикрывает, а третий выполняет роль «приманки», вроде бы подставляет себя, заманивает… под удар вот этого самого аса, с которым все время держит связь. Ясно? — Александр Иванович обвел вокруг вопросительным взглядом.
— Смотрите район…
Подняли планшеты. Мысленно проложили маршрут: Троицкая — Киевская, разворачиваемся севернее Новороссийска на 180 градусов и «маятником» на высотах 5 — 3 тысячи метров на повышенной скорости «прочесываем» заданный район.
На карте знакомые названия — те, которые запомнились в апреле: Крымская, Абинская, хутор Кеслеров, где в свое время жили мои родители, Греческий… А вот и места «второго рождения» — хутора Шибик-первый и Шибик-второй, где-то здесь был сбит… Крымская уже освобождена от фашистов, а Новороссийск еще у врага.
— Чего задумался? — голос Покрышкина вернул меня к действительности.
Я поднял глаза на командира:
— Свое боевое крещение вспомнил: три месяца тому назад в этих местах подловил меня «худой»…
— Теперь не зевай! Думаю, осмотрительнее стал да половчее?
Отвечаю утвердительно, улыбаюсь, бодрюсь, а у самого кошки на сердце скребут: неприятно идти туда же, но успокаиваю себя, стараясь настроиться на оптимистический лад. Да и основание есть: уже влетался, «чувствую» самолет, верю в него, а еще больше — в боевых друзей своих…
Через десять минут пара за парой взлетаем. Сразу набрали высоту, пошли вдоль железной дороги курсом на Красноармейскую, развернулись влево на девяносто градусов. Под крылом Славянская, желтоватая лента Кубани. Паводок уже заметно спал. Справа вдали сквозь белесую дымку просматривается голубеющий простор. Это еще не Азовское море, а поросшие камышом кубанские плавни.
Под крылом так называемая Голубая линия — система вражеских оборонительных сооружений. Псевдоним придумали сами фашисты, веря, что за эту голубую черту не пробьются наши войска. Используя болотистую местность, гитлеровцам удается некоторое время сдерживать наши войска, нацелившиеся через Тамань на Керчь, а там — и Крым…
Впереди — синеватая гряда гор, а за ней очертания Черноморского побережья. С высоты пять тысяч метров в развороте видна береговая черта. А там, в стороне, над Новороссийском и Мысхако — сплошное, неподвижное темно-серое облако дыма, поднявшееся почти до двух тысяч метров.
