- Почему же срамота?
- Ужас! Дама какая-то... Ни стыда, ни совести! - прижимая ладони к вискам, возмущалась она.
- У газеты нет совести или у дамы? - спросил Агафон.
- Да ну вас всех! Неужели вам нравится этот скандальчик на всю область? Роман Николаевич - женатый человек...
- Вот с женой и нужно бы на бахчи ездить, - посмеиваясь, сказал кто-то из шоферов.
- Что за галдеж? - спросил у секретарши вошедший Спиглазов.
Читатели сразу притихли и замолчали. Сторонясь, нарочно приоткрыли стенд для более удобного обозрения.
Роман Николаевич даже не взглянул на щиток; униженно и неловко улыбнувшись, прошел в кабинет. Он уже знал, читал заметку и теперь поджидал Соколова, чтобы переговорить с ним, обсудить событие.
- Кто мог написать такой пасквиль? - спросил он у прибывшего Соколова.
- Ума не приложу, кто бы мог это сделать! - пожимая плечами, ответил Соколов. Заметка ему тоже не понравилась, особенно упрек партийной организации, которую он временно возглавлял.
- Когда у нас последний раз были газетчики? - спросил Спиглазов, бегая по кабинету из угла в угол.
- После того писателя вроде бы никого не было, - припоминая, сказал Соколов. - А может, он и тиснул?
- Не поверю, чтобы такой порядочный человек мог так оскорбительно писать о людях, принявших его как друга.
- Кто его знает, - усомнился Соколов. - Он тоже на наших грузовичках в грязи загорал у Черной речки. Один раз трактором вытаскивали...
- Постой! - останавливаясь перед Соколовым, выкрикнул Роман. - Я, кажется, кое-что начинаю соображать...
- Припомнил кого-нибудь?
- Думаю, что это новенький бухгалтер! - злобно и торжествующе заявил Спиглазов. По знакомому обороту речи в заметке он интуитивно понял, что попал на верный след.
- Не может этого быть, - возразил Соколов.
- А я говорю - он, - настаивал Спиглазов. - Все факты взяты из его докладной записки.
- Какой такой записки? - спросил Соколов.
- Писал он мне, да не знаю, куда я ее задевал, - торопливо роясь в столе, проговорил Спиглазов. - Кажется, изорвал, дурак! Ну ладно, мы его сейчас вызовем и спросим...
- Этого ж нельзя делать, Роман Николаевич, - возразил Соколов.
- Почему? - удивился Спиглазов.
- Потому, это ж будет похоже на расправу с рабкором. А может, вовсе и не он. Тогда совсем получится черт знает что!
- Я ручаюсь, что он!
- Ну, предположим... Да ты сядь, не кипятись.
Теперь уже Соколову не нравилась озлобленность Спиглазова и вообще его поведение во всем этом деле. Погладив влажный лоб, он продолжал:
- В сущности, ежли разобраться по-честному, по-партийному, фактики-то соответствуют действительности.
- Ну, знаешь!.. - возмутился Спиглазов.
- Тут и знать нечего: используем машины хуже некуда.
- Значит, меня смешали с грязью, сплетню сделали общественным мнением, и ты считаешь - правильно? - презрительно, с трясущимися губами спросил Спиглазов.
- Видишь, какое дело, Роман, - после длительного размышления начал Соколов. - Я ведь тебя насчет "сплетен"-то предупреждал. Помнишь?
Спиглазов опустил голову и ничего не ответил. Разговор такой действительно был.
- А потом "сплетня"-то, дорогуша, - употребляя свое любимое выражение "в сущности", продолжал Михаил Лукьянович, - имеет под собой реальный факт. Завернул ты, Роман, не в ту борозду...
- Все давным-давно кончено! - насупившись, сказал Спиглазов.
- Допустим, в заметке использован старый факт. Но, в сущности, ты ничем не докажешь, что тебя оклеветали... Ведь заметку-то нужно обсуждать, подтверждать факты или опровергать. А как ты ее опровергнешь?
- Значит, надо, по-твоему, выносить на общее собрание чабанов и доярок и у всех на виду прополоскать директорское белье?
- В сущности, может, так и придется... - сказал Соколов.
- Утешил, нечего сказать. Называется, поддержал авторитет руководителя!
Вообразив себе галдящее собрание, истерический вопль Раисы, Спиглазов почувствовал на спине холодную испарину.
- Авторитет-то зарабатывается долго, а теряется в один миг.
Соколов поднялся. Свертывая нагревшуюся в руках газету, добавил:
- Теперь от газетчиков отпиской не отделаешься. Жди, еще нагрянут. Наши арбузики в Москву докатятся...
- А кто вывесил эту стряпню? Ты скажи, чтобы сняли, а то сегодня с утра митингуют и ничего не делают, - используя свой последний аргумент, сказал Спиглазов.
- Ты, может, запретишь еще и газету читать? - сурово проговорил Михаил Лукьянович и, не простившись, покинул кабинет.
Оставшись один, Спиглазов выдрал из газеты статью и карикатуру, порвал на мелкие клочья и швырнул в корзинку.
Встал, оделся и уехал в отделение.
В конторе он не показывался два дня.
Вечером, после работы, когда в бухгалтерии никого не осталось, Ян Альфредович позвал Агафона, ткнул пальцем в заметку с карикатурой, спросил:
- Не знаешь, Гоша, чья работа?
- Моя, Ян Альфредович, - признался Агафон и покраснел.
- Я так и подумал. Скажу тебе честно: смело начинаешь, только излишне зло...
Агафон объяснил, что статью выправили и словесно усилили.
- В таких делах без потерь не обойдешься. Правда, я хотел бы видеть и читать более широкие, основательные комментарии не только о нашем госхозе, но и о других... Ну, да ладно, - по привычке резко менять тему разговора заключил Хоцелиус. - Идем к нам чай пить. Ты нас совсем забросил, Агафон с Большой Волги...
В доме Яна Альфредовича отнеслись к событию по-разному. Жена его держала в таких случаях нейтралитет. Марта была целиком на стороне корреспондента. Ульяна находила заметку грубой и бестактной. В карикатуре ей понравились лишь детская тележка и козлятки. Агафон не возражал; еще в конторе он попросил Яна Альфредовича не открывать его авторства.
- Нельзя же так... Мало ли что может случиться с каждым человеком, строго посмотрев на Агафона, сказала Ульяна.
- Тут просто маленькая профилактика, - шутливо проговорил Агафон.
- Профилактика! - ожесточенно набросилась на него Ульяна. По-твоему, всякие отношения надо втискивать в газетные столбцы? А если у них большая любовь?
- Какая там любовь! - заметила Марта невозмутимым, скептическим тоном. - Он, говорят, и с Раисой-то совсем недавно расписался, а теперь снова с другой. Прав Агафон.
- Ах какие вы с Гошкой моралисты, однако! - Ульяна обрушила на них поток гневных слов. - Может, по-вашему, всех влюбленных надо профилактировать, санитарно обрабатывать, как козлят, а потом регистрировать в гуртовой ведомости?
- Ульяна! Ты каждый раз, когда приходит Гоша, ужасно себя ведешь, сказала вошедшая мать и начала расставлять на столе тарелки с едой.
- Почему ужасно, мама? Я хочу с ними спорить! - Она обдала Агафона обжигающим взглядом.
- Это глупости, а не спор, - вставила Марта.
- А если бы я сама влюбилась в Романа Николаевича, меня тоже могли бы нарисовать в газетке?
- Фу, какой вздор ты говоришь! - сказала мать.
- Нарочно с завтрашнего дня начну строить ему глазки и открыто выскажу свое сочувствие, - упрямо твердила Ульяна. Равнодушие Агафона возмущало ее, хотелось возражать, спорить, говорить всякие дерзости.
- Что же, ему можно посочувствовать, - усмехнулся Агафон. - Только там до большой любви так же далеко, как отсюда до Северного полюса, сердито добавил он.
И вдруг вспомнил, как Варька пообещала прийти к нему тепленькой и показать, "какая она есть, любовь"... Вспомнил и покраснел до самых ушей.
- А ты почем знаешь? - словно желая поймать его на слове, быстро спросила Ульяна. И, не дождавшись ответа, ехидно прибавила: - Подумаешь, какой судья, все знает и понимает...
- Гоша все-таки у них живет, - заступилась за него Марта и тоже смутилась. Она все время украдкой поглядывала на Агафона, пристально следила за выражением его лица и с затаенным внутренним страхом чувствовала, что он нравится и ей все больше и больше.
Умными и зоркими глазами Ульяна давно подметила смятение сестры, но не показала вида. Скрытность Марты возмущала Ульяну. Она знала, что Марта иногда от нечего делать заигрывала с Кузьмой. Это было с ее стороны, по мнению Ульяны, не увлечение, а просто так, девичье кокетство. Ульяна никак не могла это одобрить.
- Ну и пусть живет, пусть. - Она встала, презрительно помахала в их сторону рукой и ушла в свою комнату.
- Накатило что-то на нее сегодня, - заметила Марта.
Сославшись на усталость, Агафон тоже быстро распрощался.
Первый раз Ульяна не вышла следом за ним и не проводила до их заветного переулочка. Ему стало вдруг тоскливо и обидно.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Заболел и слег в больницу Ян Альфредович. Агафона, как на грех, снова охватил сочинительский зуд. Окрыленный первым и довольно шумным успехом корреспонденции о транспорте, он начал постепенно готовить ту основную статью, которую давно уже задумал. Оставаясь в конторе один, он копался в бухгалтерских архивах, просмотрел балансы за последние пять лет, прочитал все объяснительные записки, обстоятельно составленные Яном Альфредовичем: с глубоким и подробным анализом всей финансовой и хозяйственной деятельности совхоза, с детальной расшифровкой счета прибылей и убытков. Лучшего материала для статьи Агафону и во сне не снилось. К тому же он побывал в двух соседних совхозах и сопоставил эти три государственных хозяйства, географически расположенных в одном и том же административном районе. В общей сложности совхозы "Чебаклинский" и "Степной" давали убытка свыше трехсот тысяч рублей ежегодно. В отдельные годы убытки снижались, но в среднем все же оставались на том же уровне. Третий совхоз, "Горный", был организован во второй половине пятидесятых годов. Во время комсомольского призыва совхоз был укреплен хорошими кадрами преимущественно из молодежи и давал государству свыше трехсот тысяч прибыли, в основном за счет зерновых и мясной продукции.
