Новые стенания начались, когда Ельцин посетил Старое Огарево. Там Горбачев построил из почти заброшенного особняка московского генерал-губернатора (последним жильцом там был незабвенный К.У. Черненко) представительский. Действительно, и отделка, и мебель выглядели замечательно. Воображение Ельцина потряс ландшафт, выполненный в стиле классического английского парка.
Увидев такое великолепие, Борис Николаевич решил из Барвихи-4 перебраться в Огарево. Но там не было ни детских площадок, ни теннисного корта. Даже баня показалась малогабаритной.
Ельцин все-таки издал указ о том, что Барвиха-4 отныне является резиденцией для высоких зарубежных гостей, прибывающих в гости к Президенту России, а Старое Огарево объявляется его личной резиденцией. Но семья отказалась переезжать в Огарево, об указе забыли и, по-моему, даже не отменили. Потому бассейн и закрытый теннисный корт так при Ельцине и не доделали.
…В Барвиху мы следовали по Рублевскому шоссе и ежедневно проезжали мимо недостроенного шестиэтажного кирпичного дома, стоящего метрах в двухстах от трассы. Были возведены только стены из светлого кирпича, но они от сырости покрылись плесенью. Шеф попросил:
– Выясните, чей это недостроенный дом.
Оказалось, он уже лет десять пребывает в таком плачевном состоянии и принадлежит Центральной клинической больнице – «кремлевке». Затеял строительство Евгений Чазов, начальник Четвертого главного управления Минздрава СССР, и думал, что в двадцати запланированных квартирах поселится высшее руководство управления, однако сил на достройку не хватило…
Первыми эти заплесневевшие стены посетили мы с Барсуковым и решили, что проще начать строительство с нуля – сырость пропитала насквозь каждый кирпич. К тому же под каждую квартиру необходимо было вести кабели правительственной связи, значит, предстояло нарастить пол на 20 – 30 сантиметров. Да и расположение дома с точки зрения безопасности было не намного лучше, чем на Тверской.
Поразмышляли мы и пришли к выводу: доложим Президенту все как есть, а он пусть решает. И Президент решил: будем жить здесь, на Осенней улице, все вместе.
Сначала отмыли плесень (как оказалось, только на время) специальным раствором. Потом подключились опытные строители во главе с главным созидателем на посту посохинской Москвы Владимиром Иосифовичем Ресиным. И Павел Грачев помогал, выделял военных специалистов.
После того как начали строить, Борис Николаевич едва ли не ежедневно спрашивал меня:
– Как идут дела?
Если уж он брался за семейное дело, то покоя не давал. Барсуков ему о каждом шаге строителей рассказывал: плиты завезли, панели доставили, паркет кладут…
Весной 93-го года Барсуков поехал в Сочи – Борис Николаевич проводил там отпуск. Показал планировки квартир, и члены семьи Ельцина чуть насмерть не повздорили – каждый видел расположение комнат в квартирах по-своему. Наконец определились. Борис Николаевич решил одну квартиру, этажом ниже, отдать семье старшей дочери Елены, а две квартиры верхнего этажа соединить в одну. Через спальню строители их объединили, и вышло приблизительно двести восемьдесят квадратных метров.
Я предложил:
– Заберите весь этаж, если хотите.
Но они «поскромничали». Семья Тани прописалась к родителям, а Лена с мужем (Окуловым) и детьми, как решил папа, поселилась под ними.
Затем Ельцин поручил мне:
– Подготовьте список жильцов.
Я отнесся к поручению серьезно. Конечно, учел все его капризы: например, «хозяин дома» посчитал: раз дом президентский, то в подъезде обязательно должна быть как минимум общая квартира – в ней Борис Николаевич хотел устраивать совместные торжества. Подобная тяга к коммунальным отношениям и хозяйству сохранилась, видимо, со свердловских времен. Эта «образцовая коммуналка» до сих пор, по-моему, стоит пустая – ни жильцов, ни торжеств не дождалась. Праздники у обитателей дома давно не совпадают.
Другая идея Президента – организовать прачечную в подъезде – так и не воплотилась в жизнь. У всех были стиральные машины-автоматы.
Хотелось Борису Николаевичу и крытый теннисный корт рядом с домом, и спортзал, и сауну с баром, и подземный гараж… Но корт остался открытым, и никто на нем не играет. Сауну построили сначала без бара, потом влепили в комнате отдыха стойку, естественно, без посуды и напитков, поэтому в ней изредка греются по очереди трезвенники Юмашев да Задорнов. Другие не ходят. Подземный гараж, правда, есть и хорошо функционирует.
А тогда мы с Барсуковым с трудом убедили Президента:
– Ну вы же здесь не живете и вряд ли будете. Зачем все это строить, чтобы «дразнить гусей»?
Начали составлять списки будущих жильцов: Грачев, Барсуков, Черномырдин, Баранников, Тарпищев, Суханов, Коржаков, Юмашев…
К Юмашеву тогда я относился хорошо, считал пусть грязным внешне, но внутренне порядочным. Ну хиппи и хиппи – что с него взять? И если уж он настолько финансово «близок» к Президенту, то почему бы и не жить рядом? Мы с Юмашевым в теннис вместе играли, я посвящал его во многие «секреты». Как мне казалось, он отвечал такой же искренностью. А Борис Николаевич был не в восторге от наших отношений. Он всегда нервничал, когда я тепло отзывался о Юмашеве. При этом сам с Юмашевым держался вежливо:
– Да, Валентин… Хорошо, Валентин…
А потом за глаза мог пренебрежительно о нем отозваться. Шеф всегда мне жаловался, как бессовестно Юмашев его ограбил, выпустив первую книжку. Я же, не зная всех подробностей, старался не развивать эту деликатную тему. Поэтому на мое предложение поселить Юмашева в президентском доме Борис Николаевич поначалу отреагировал резко отрицательно. Лишь на второй раз нехотя бросил:
– Ладно, подумаем. Но если поселим, то подальше от меня.
Ельцин занял шестой этаж, а Юмашев получил квартиру на втором. Впрочем, теперь уж они обе – части единой семейной жилплощади. Вот тебе и «подальше»!
Как только наши ближайшие демократы узнали, что президентский дом готов к заселению, ко мне стали приходить просители – боевые соратники, желающие стать мирными сожителями.
Шахрай жаловался, что ему кто-то постоянно угрожает, неизвестные личности третируют жену, и она не может даже спокойно гулять с детьми. А детишки маленькие.
Потом от Гайдара пришли гонцы. На разведку. Вскоре на каком-то совещании Гайдар подошел ко мне сам и стал жалостливым голосом чмокать:
– Александр Васильевич, нельзя ли поговорить с Борисом Николаевичем и его уговорить? А то я живу на первом этаже, мне так опасно.
– Ваше желание естественно, – отвечаю ему, – вы же исполняли обязанности премьер-министра. Я Борису Николаевичу скажу, но было бы лучше, если бы вы сами об этом попросили.
Действительно, он шефу высказал просьбу, и Ельцин меня спросил, как я отношусь к Гайдару-соседу.
– Ну что же, раз мы все в одной лодке гребем, давайте вместе жить, – рассудил я.
Хотя ни близких, ни приятельских отношений с Гайдаром у меня никогда не было, но мы все были романтиками, надеялись, что подружимся, а перестройка, реформы будут продолжаться вечно. Пришлось и его поселить «подальше» – на второй этаж в другом крыле.
Виктора Павловича Баранникова, главу Министерства безопасности, Ельцин тоже назвал. Но в те времена Баранников совершил роковой просчет – втихаря, на служебной даче МБ познакомил Президента с сомнительным предпринимателем Бирштейном. Об этой встрече я подробно рассказал в книжке Ельцина «Записки Президента». Почему я?
Борис Николаевич подписал договор с английским издателем Эндрю Нюрнбергом к такому-то сроку выпустить книгу. Но ни времени, ни желания диктовать у него не было. Однажды он вызвал меня и сказал, что месяц не будет трогать, чтобы я не встречал, не провожал его, а занялся диктовкой книги. После этого мы с Юмашевым часов по пять, по шесть работали. Юмашев в результате признался, что 90 процентов книги надиктовано мной, полпроцента Ельциным, остальное Сухановым и Илюшиным. Когда рукопись была перепечатана, то Юмашев дал один экземпляр Президенту, а второй мне с просьбой прочитать и выправить возможные неточности и ошибки. Я настроился на фактические, но оказалось, что текст полон грамматических ошибок, до сорока на страницу. Такой неграмотности от Юмашева я не ожидал, даже с поправкой на спешку. Борис Николаевич по утрам теперь стал выходить позже, с утомленным взором и каждый раз мне говорил примерно так: «Сегодня опять всю ночь работал над книгой. Двадцать страниц написал». Надеюсь, что просто лукавил, как бы подзабыв, кому поручал диктовку книжки.
Когда «бестеселлер» вышел, состоялась его презентация в магазине «Москва», мы с «автором» поехали на дачу, но по пути завернули ко мне на квартиру пропустить по рюмочке. Я из машины позвонил своей младшей дочери Наташе, чтобы она приготовила на стол. При подъезде к дому Ельцин завел разговор о том, что благодарен мне за помощь с книгой и, если я не обижусь, хотел бы дать мне за работу тридцать тысяч долларов. Я поблагодарил. Когда вышли из машины, он меня обнял, поцеловал, потом поднялись ко мне, обмыли книгу и наше «соглашение».
