Когда с моим представлением было покончено и мы вернулись в барак, Анищенко привел меня в одно из помещений для охраны, где меня ждал командир. Командир попросил меня сесть.
– Я просмотрел ваше дело, Оскар. Это все правда, и вы действительно были офицером в польской армии?
– Да, командир.
– Все документы, что были при вас, не фальшивые?
– Нет, командир, я обо всем говорил правду.
Командир посмотрел на Анищенко, и тот утвердительно кивнул в ответ.
– Оскар, – продолжал командир, – мы считаем, что вас прислали сюда необдуманно. У нас сейчас хорошие отношения с польской армией. К сожалению, должен признать, что я не могу освободить вас из лагеря.
Я посмотрел в пол и ответил:
– Я понимаю.
– Но я могу вам помочь. Война сейчас поворачивается в нашу пользу. Немцы бегут. Как вы знаете, мы потеряли на войне много солдат, но нужно еще больше, чтобы отбросить захватчиков обратно в Берлин и обеспечить нашу победу. В этом лагере нам очень не хватает охранников. Если вы действительно бывший офицер польской армии, я готов принять вас в качестве одного из сотрудников в 10-ю роту.
Я внимательно посмотрел на командира в недоумении. Я быстро понял, что мне нужно немедленно убрать выражение крайнего шока с лица, чтобы не возбудить подозрений в том, что это их решение для меня неприемлемо. И все же я едва сумел сдержать эмоции. Мой голос слегка дрожал, когда я тихо переспросил:
– Что?
– Лейтенант Анищенко введет вас в курс дела. Мои поздравления, Оскар.
С этими словами командир поднялся и вышел из помещения. Я тоже попытался встать, но у меня не получилось сделать это достаточно быстро, поэтому, когда я вытянулся, командир уже скрылся из виду. Анищенко поддержал меня за руку, помогая подняться.
Я посмотрел на Анищенко:
– Я не знаю, что сказать. Я… – Я не мог больше говорить, все свои силы я тратил на то, чтобы сдержать слезы.
– Пойдем, – сказал он. – Есть еще люди, с которыми тебе нужно познакомиться. А потом я отведу тебя в твою казарму, где ты сможешь немного отдохнуть.
Офицер отвел меня в комнату для личного состава роты. Там он представил меня лейтенанту Николаю Шарапилу из Москвы, который служил адъютантом (соответствует должности начальника штаба. – Пер.) в полку, охранявшем сторонников повстанцев[45]. Я подумал, что буду выглядеть жалко в его глазах, но он привык видеть людей в моем состоянии и не обратил внимания на то, что его подчиненный сам едва одет. Мне выделили место в казарме и поручили работу в роте при выполнении приказов из батальона. Меня даже снабдили обмундированием. Я сильно вымотался после слишком насыщенных событиями последних часов. Лейтенант Шарапил разрешил мне отдохнуть в казарме до ужина. Я с удовольствием повиновался.
Впервые за много недель я мог лечь, полностью вытянув ноги и туловище. В комнате было тепло, так как не было недостатка в угле для печи, и я закутался в мою чудесную новую шубу. Меня переполняло чувство комфорта. Это было незабываемое ощущение. Пустой желудок все никак не мог угомониться, но меня утешала мысль о том, что вскоре он будет наполнен, когда я получу свою порцию еды. Я все еще был потрясен тем, как быстро изменилась моя судьба. Всего за несколько часов я превратился из заключенного, умиравшего от голода и готового расстаться с жизнью, в офицера, который несет службу в русской армии. Представьте себе, офицер в рядах русских! Как мне удалось добиться этого? Я был горд собой и улыбался. Кроме того, мне пришлось признать доброту, которую продемонстрировали захватившие меня в плен русские, мои враги. Это стало еще одной новостью для меня, которой я не ожидал. «Как странно», – подумал я вслух.
Через несколько часов я проснулся после короткого отдыха, чтобы получить свой ужин. Впервые за много месяцев я смог поесть так, чтобы полностью утолить голод. Мой желудок не был привычен к обильной пище, поэтому мне потребовалось несколько дней, прежде чем я снова мог есть нормально. Анищенко отпустил меня на весь вечер. Я с благодарностью вернулся к своей койке, но я понимал, что мне предстоит выполнить много работы. Из этого обмана кое-что получилось, но это было только началом. Опасность все еще не миновала. Мне придется оставаться здесь, на этом месте до того, как представится возможность действительно отправиться в польскую армию, а после этого и в немецкую армию, или пока не возникнут какие-либо другие обстоятельства, что позволят мне действительно оказаться в безопасности. Я хотел снова встать на ноги и намеревался стараться заслужить их доверие и расположение. Это стало для меня новой целью. Она сильно отличалась от той, что я наметил себе прежде, всего несколько часов назад. На следующее утро, проснувшись, я быстро оделся. За мной в мою комнату зашел Анищенко, который улыбнулся, когда увидел на мне новую форму. Это потребовало от меня больших усилий, но с самого первого дня я выполнял любое отданное мне распоряжение точно и в срок. По мере того как шли дни, мой паек увеличивался, и я стал больше похож на человека. Кроме того, я каждые 10 дней получал по 100 граммов табака, столько же, сколько получали и все русские офицеры. Вскоре ко мне начали возвращаться силы. Через две недели после того, как я принял предложение командира батальона, он повысил меня в должности до разводящего. Я снова и снова должен повторить, что был очень благодарен за то, что Бог не оставил меня.
Прошло четыре недели с тех пор, как я принял предложение стать русским военным. Меня все еще воодушевляла эта странная перемена в моей судьбе, однако удовольствие от этого пошло на спад. Я ни в коей мере не избавился от опасности. Командир моего батальона получил повышение, и из командира пенитенциарного подразделения стал командиром боевого батальона на фронте. Его место занял капитан Тараканов из 10-й роты. Ко мне все еще обращались как к «поручнику», то есть старшему лейтенанту, хотя многие из моих приятелей из лагерной охраны говорили, что я должен иметь более высокое звание.
Я узнал, что русские заключенные очень интересуются любым человеком в лагере. Я часто слышал, как они подробно перемывают косточки своим коллегам и офицерам. По моему мнению, этим людям было просто больше нечем особенно себя занять, но, как мне кажется, стремление знать всех и все, с чем тебе приходится сталкиваться, является у русских характерной чертой.
Однажды вечером, после получения пайка, я встретился в комнате капитана Тараканова с ним и с двумя другими офицерами. Я уже чувствовал себя намного лучше и как раз только что успел поужинать. В комнате было тепло, заключенные сидели тихо по баракам. Я даже ненадолго забыл, что все еще нахожусь в компании врагов, в лагере заключения, и позволил себе расслабиться, покурить в приятной компании людей, которых начал считать своими друзьями. Я хорошо поладил со своими приятелями-офицерами, но всегда держался с ними осторожно, стараясь рассказывать им о себе как можно меньше.
Как-то Тараканов обратил внимание на то, что я немногословен, и попытался вовлечь меня в разговор:
– Знаете, Оскар, люди в бараках разговаривают о вас.
– Да? – просто ответил я. Мне не понравился ход разговора, но я решил продолжить его.
– Да. Я слышу это все время. Они говорят: «Кто он такой? Он не похож на русского».
Я сделал еще одну затяжку своей сигареты и улыбнулся.
А Тараканов продолжал:
– Я слышу, как люди говорят вам вслед: «Вот идет человек в черной шубе». Знаете, они вас так и зовут – «человек в черной шубе».
– Да, я слышал. – Я еще раз затянулся и замолчал. В разговоре наступила долгая пауза, а потом один из офицеров начал рассказывать что-то о своих подопечных. Я с облегчением вздохнул, поняв, что перестал находиться в центре внимания. Я рассеянно слушал, но на самом деле погрузился в свои мысли. Я часто слышал от людей вокруг:
– Вот идет человек в черной шубе.
И это все, что я позволил им узнать обо мне. Так во всем лагере меня стали называть «человек в черной шубе». Некоторые пытались разговорить меня и задавали вопросы, но я всегда давал на них разные ответы. Одному я представлялся французом, другому – англичанином, для третьего я был поляком. В конце концов никто не имел ни малейшего представления о том, кто я на самом деле.
Мне приходилось играть в опасную, но одновременно и захватывающую игру. Я должен был быть чрезвычайно осторожен, чтобы никто, ни охрана, ни заключенные, не узнали, кто я. Я гадал, как долго я смогу продержаться. Конечно, я знал, что на самом деле это совсем не игра. Все было взаправду, и от этого зависела моя жизнь.
Подобные разговоры повторялись почти каждый вечер. Лейтенант Шарапил рассказывал нам о том, что обо мне говорили солдаты. Некоторые считали меня англичанином, французом, поляком, но были и такие, кто сомневался в этом и считал, что я мог быть и немцем. Я порадовался той таинственности, что сумел создать вокруг своей особы, и почувствовал гордость за себя.
