Товмосян выжидающе замолчал. Мне было не о чем говорить, да и бесполезно возражать. Убедившись, что я не имею или не хочу что-нибудь сказать, он перешел, видимо, к основному пункту.
- Вы знаете, как правые лидеры смотрят на национальный вопрос?- спросил он.
- О правых лидерах я слышу впервые из вашихуст,- притворился я наивным.
- Я говорю о теоретической школе Бухарина в вашем ИКП,- уточнил вопрос Товмосян.
- Я заявляю, что и об этой школе тоже слышал впервый раз только вчера из уст Кагановича.
Не знаю, насколько он мне поверил, но действительно я не имел ни малейшего представления о наличии особой концепции по национальному вопросу у правых.Я знал, что Ленин критиковал Бухарина по самым различным правовым и тактическим вопросам (теория огосударстве, Брестский мир, национальный вопрос, истмат и диамат), но не знал, были ли у Бухарина сейчассвои особые взгляды на национальную политику партии(ранее у Пятакова и Бухарина такие взгляды по вопросуо праве народов на самоопределение были, но теперь этоотошло в область истории). Тем охотнее я попросил Товмосяна рассказать, в чем сущность национальной концепции "школы Бухарина".
Однако, в изложении Товмосяна, национальная-теория "правых" (дальше он говорил о "правых") выглядела так, как я ее себе представлял, когда впервые столкнулся с Сорокиным в ИКП.
Правые считают, доказывал Товмосян, что ЦК де-русифицировался. Раньше было еврейское засилье, а теперь - кавказское. Иначе говоря, они считают, что убрав из ЦКевреев (Троцкого, Зиновьева, Каменева), власть захватили кавказцы - Сталин, Микоян, Орджоникидзе и др. Поэтому правые объявили войну Кавказу. Победа правых в нашей партии означала бы победу не просто великодержавного шовинизма, но и махрового русского империализма. Кто сейчас идет против Сталина - основоположника ленинской национальной политики,- тот идет против своего народа. Вы еще молодой и политически неопытный,- повторил Товмосян,- но меня и вас, кавказцев, это касается раньше и больше всех. Вот против этой идеологии вместе с нами борется и русский коммунист Орлов. Поэтому несправедливо объявлять его врагом и для этого копаться в его биографии.
Беседу нашу Товмосян закончил совершенно конкретным предложением сообщить ему обо всех проделках правых в ИКП, о которых мне известно что-либо существенное.
- Вы хотите сказать, что я знаю какой-нибудь заговор неизвестных мне правых и этот заговор скрываю-от ЦК?- начинаю я возмущаться.
- Нет, нет, ваша позиция вне сомнения, но все либлагополучно у ваших друзей,- успокаивает он меня.
На столе зазвенел телефон. Товмосян не спеша берет трубку. Отвечает односложными - "да" или "нет". Хотя мне кажется, что речь идет обо мне, но трудно угадать, к чему "да" или "нет". Товмосян кладет трубку и, не возвращаясь к прежней теме, сообщает мне, что сейчас будет интересная беседа.
- С кем это?- невольно вырывается у меня.
- С Кагановичем,- отвечает Товмосян тоном безразличия, будто речь идет о беседе с нашим Дедодубом.Потом добавляет: "Каганович - умный человек, никогда не даст в обиду нашего брата".
У меня так забита голова сегодняшими впечатлениями и так напряжены нервы от волнения, что я был бы очень рад, если бы мне сказали: "Вы свободны". Однако я знаю, что бесполезно отказываться от "высокой чести". Я покорно иду за Товмосяном, и через несколько минут мы уже в приемном зале Кагановича, на том же этаже, но на другом конце (кабинеты секретарей находились на южной стороне четвертого этажа), и на внутренних дверях надписи: "И. Сталин", "Л. Каганович", "В. Молотов", "Н. Кубяк".
В зале застаю всех наших вызванных: и студентов, и профессоров, и даже Юдина вместе с Орловым. Все присутствующие молчат, только в другом углу зала стоя у окна, Юдин и Орлов о чем-то тихо шепчутся между собою. Из кабинета в зал входят Криницкий и Каганович Мы все встаем. Каганович приглашает сесть. Сам он не садится и произносит краткую речь, смысл которой заключается в том, что ИКП был и остается вернейшей теоретической опорой ЦК в борьбе со всеми врагами ленинизма. Он призывает присутствующих быть достойными этого высокого призвания красной профессуры. Сославшись на свою занятость, он говорит, что должен покинуть нас, но что Криницкий изложит нам конкретные цели сегодняшнего заседания. При этих словах он передает слово Криницкому и, поклонившись нам, выходит из зала приемной.
- Вчерашняя демонстрация в Комакадемии против ЦК,- начал свою речь Криницкий,- определенно свидетельствует о неблагополучии в ИКП. Большинство из присутствующих так или иначе причастны к этой демонстрации. Вы должны помнить, что мы не можем держать в стенах ИКП людей, которые в вопросах борьбы за чистоту марксизма-ленинизма становятся на точку зрения фальсификаторов. То, что простительно рабочему от станка, мы не можем простить будущим теоретикам партии. Может быть, некоторые из вас находятся в заблуждении в отношении личности товарища Бухарина, но против товарища Бухарина как личности ЦК ничего не имеет. Мы боролись и будем бороться против антиленинской идеологии и теории Бухарина, хотя он и является членом Политбюро. Сейчас слишком серьезное время, чтобы мы могли равнодушно смотреть на ревизию ленинизма представителями правого оппортунизма в партии. Главой этого оппортунизма и является товарищ Бухарин. Конечно, гораздо проще исключить товарища Бухарина из Политбюро и даже из ЦК, но правый оппортунизм есть идеология, которая не поддается механическому исключению. Она есть идеологий, старых, реставраторских классов. Ее надо выжечь каленым железом ленинизма. Самого товарища Бухарина мы призываем к этому и надеемся, что он станет рано или поздно на этот путь. Но ждать, пока сам товарищ Бухарин соберется сделать это, ЦК не может. ЦК несет ответственность перед всей партией и Коминтерном за всякое искажение ленинизма ее членами. Вот почему ЦК объявил сейчас правую опасность главной опасностью в партии, а всякое примиренчество к ней антипартийным преступлением...
Закончил свою длинную речь Криницкий указанием, звучавшим и как приказ, и как угроза: либо все вы, слушатели и преподаватели ИКП, должны включиться в активную борьбу против правой опасности в самом ИКП, в печати и на партийных и рабочих собраниях Москвы, либо ЦК вынужден будет обсудить вопрос о личном составе ИКП.
Уже было около одиннадцати часов вечера, когда мы покинули здание ЦК.
X. РЕКОГНОСЦИРОВКА В СТАНЕ БУХАРИНЦЕВ
Совершенно неожиданно для нас ИКП очутился в центре внимания ЦК. Конечно, для этого были весьма серьезные основания. Во-первых, здесь были собраны лучшие пропагандистские силы партии, во-вторых, Бухарин признавался в этих стенах до сих пор непререкаемым авторитетом в области марксистской теории. После снятия троцкистов преподавательский состав из числа партийцев считался чисто бухаринским. Сам Бухарин с самого начала организации ИКП числился одним из его ведущих профессоров по политической экономии и теории советского хозяйства. Поэтому для ЦК было важно, чтобы дисквалификация Бухарина как теоретика началась "стихийно", снизу и именно с ИКП. Только впоследствии я понял, почему ЦК вместо того, чтобы просто объявить Бухарина еретиком и предать его школу анафеме, стал на этот окольный и более сложный путь расправы. В конце концов, прав был Криницкий - дело не в личности Бухарина, а в том, насколько велико его влияние в теоретических и академических кругах партийного актива и каковы те силы, с которыми надо расправиться наряду с Бухариным. Выступления против Бухарина были не столько пробным шаром, столько глубоко рассчитанной рекогносцировкой в стане настоящей и возможной армии бухаринцев. ЦК, вернее его Секретариат, боролся за резкую дифференциацию партии - "за" и "против" Бухарина. Низовая партийная масса была уже в руках сталинского партийного аппарата, но в верхах партии соотношение сил далеко не определилось. Предварительная "проработка" Бухарина пока что только по линии теории были призвана внести искусственный раскол в партийный актив. Этой цели служило собрание Коммунистической академии, для той же цели намечались собрания актива Москвы, Ленинграда, Киева, Минска, Свердловска, Баку, Тифлиса и других крупных партийных центров. Однако наше первое "опытное" и несомненно весьма важное, с точки зрения ЦК, собрание явно провалилось. Понятно, какое отрицательное для нас впечатление оно произвело на сталинцев. Как только в ЦК заметили, что Бухарин располагает большими силами и предположительно большей симпатией в кругах актива, чем это думали оптимисты из окружения Сталина, последовали первые меры организационного воздействия и политического давления. Первый удар был нанесен московскому руководству. Без объявления мотивов 27 ноября 1928 года была официально снята руководящая группа МК ВКП(б) во главе с Углановым (ее судьба была предрешена еще в конце октября, как я уже говорил выше). Одновременно было объявлено, что Молотов "избран" секретарем МК, сохраняя по совместительству пост второго секретаря ЦК ВКП(б). Уже через полтора года (апрель 1930 г.) в "Обращении МК к членам партии" не без основания говорилось: "именно в московской организации правые оппортунисты, пытавшиеся наступать на генеральную линию партии, получили первый решительный удар". Но ни в 1928 году, ни до конца 1929 года в партийной прессе не писали, что руководство МК снято за правый оппортунизм. Говорилось и писалось о том, что в московском руководстве оказались "примиренцы" к правым, но при этом не приводилось ни одного имени. Сам Угланов был назначен наркомом СССР (если не ошибаюсь, наркомом труда СССР). Уханов, председатель Московского Совета, держался на своем посту до конца 1930 года, когда его заменил Булганин - "герой" разоблачения Угланова, но внутри партии, во всяком случае в партийном активе, было известно, что руководство МК было разогнано за поддержку Бухарина с временным предоставлением его членам хотя II видных, но для ЦК менее опасных правительственных постов.
