противоречивых суждений. Москвичи долго не расходились, обсуждая монумент. Генерал Нилов, командир 1‑го Сумского гусарского полка сказал: «Впечатление очень, очень благоприятное». Ему вторил стоявший рядом офицер: «Господа модернисты пытаются очернить автора. Еще бы, какой‑то неизвестный подполковник, совсем даже не художник, не скульптор, вдруг обскакал всех, хотя и было много проектов известных ваятелей».
Военных поддержали некоторые «отцы города». Член городской управы В.Ф. Малинин заявил: «Памятник живой, живые фигуры. В глазах простого смертного он, во всяком случае, больше отвечает своему назначению, чем, например, этот модернистский памятник Гоголю на Пречистенском бульваре».
Думские деятели, одобряя монумент в целом, все же находили отдельные недостатки. Городской голова Н.И. Гучков отмечал, что памятник, хотя и не является высокохудожественным произведением, все же очень хорош. Депутат Н.А. Муромцев высказался более откровенно. Ему пьедестал напомнил печь, а бронзовые доски – заслонки («русская печь с заслонками» – так и стали называть пьедестал московские остряки).
Полемика перекинулась в прессу. Художник А. Моргунов (между прочим, сын живописца А.К. Саврасова) возмутился: «Постамент неважный, и место не совсем удачное, ограниченное со всех сторон; памятник получился замкнутым, точно в коробочке между отелем, домом генерал‑губернатора и пожарной частью, это портит впечатление. Следовало бы поместить этот памятник на более широком пространстве. И все же из всех московских памятников, как поставленных за последние годы, так и существующих давно, я его отмечаю как самый лучший».
Совершенно не приняли памятник известные деятели искусства. Академик Ф.О. Шехтель выразился прямо и резко: «Если не кривить душой, то и со скульптурной и с архитектурной точки зрения памятник не выдерживает никакой критики. Архитектурная масса его слаба, неприятное впечатление производят темные пятна барельефов на светлом граните. Скульптурные фигуры – жидки, нет форм, нет мощи».
Художник‑бубнововалетовец М.Ф. Ларионов не скрывал своего разочарования: «Скобелев был большой человек, это был военный гений, и потому на памятнике надо было создать героя, и создать его в скульптуре, художественным путем. Если посадить человека с саблей в руке верхом на лошадь, – это еще не есть военный герой. Должно создать художественный образ гения войны, а не просто фотографию… Скверный памятник, совсем, вдребезги скверный».
Ему вторил коллега, художник И.И. Машков: «Очень уж по‑военному, по‑дилетантски все это сделано. Фуражка с кокардой. Конь мчится. Внизу целое сражение. Это скульптурная фотография, а не монумент. Вся лепка безвкусная. Не принята во внимание площадь, на которой он помещен. Отчего это в старину каким‑нибудь простым кондотьерам воздвигали такие памятники, которые навсегда останутся чудом искусства… Я думаю, что Скобелев заслуживает лучшего памятника».
Скульптор В.Ф. Фишер: «Судя по тому, что были забракованы такие великолепные проекты, как проект талантливого Обера или проект Паоло Трубецкого, следовало бы ожидать от памятника чего‑то чрезвычайного. Между тем он преотвратительный. И эта уродливая, плохо сделанная рука с саблей, и группы солдат, чуть ли не целиком взятые с какой‑то верещагинской картины, – все это производит безотрадное впечатление».
Известный коллекционер И.С. Остроухов: «Мне этот памятник напоминает те группы из серебра, которые часто выставляют в витринах Кузнецкого моста по поводу разных полковых празднований, чествований. Для этой цели соответственно уменьшенная группа на Тверской площади была бы не менее подходящей, чем и многие другие подобные им, красующиеся на письменных столах и подзеркальниках. Площадь – другое дело. Размер обязывает, создавая другие требования. Простым увеличением маленькой настольной группы этих требований не удовлетворить… Но где Скобелев, где герой? Я вижу только генерала на площади с поднятой саблей; вижу солдатиков вокруг с ружьями и барабанами, но не вижу ни мощи героя, ни идеи восторга или подвига. Взгляните на петербургского Петра, на наш памятник Минину и Пожарскому. Как жутко далеко до них».
Претензии «художественной элиты» подытожил живописец М.В. Нестеров: «Государство, народ, общество, увековечивая людей выдающихся, гениальных, своих героев, полагаю, должны вручать создание памятников своим избранникам тоже избранным художникам, богом отмеченным, ярко выразившим силу своего гения или таланта, и никак иначе».
Как это обычно бывает у нас, если деятелям культуры памятник не нравится, то в народе к нему отношение совсем противоположное. Памятник привлекал толпы москвичей и приезжих. Простым людям, далеким от художественных изысков, он, безусловно, приглянулся. Свидетельствовал В.А. Гиляровский: «Только и слышу о памятнике Скобелеву, что это лубок, а не произведение искусства. А толпы народа, окружающие ежедневно памятник, восторгаются им, видят в нем «Белого генерала», своего народного героя. Он на памятнике изображен так же, как на картинах Верещагина. Картины Верещагина послужили материалом для лубков, которые производили огромное впечатление на народ. Произведение грубое и сильное. Народ не поймет то, что требуют новаторы искусства, больше говорящие, чем созидающие, больше ищущие, чем дающие. Еще раз говорю: памятник Скобелеву производит и будет производить впечатление сильное на народ, который в нем видит только одно: героя Скобелева, «Белого генерала».
Эпитет белый сослужил Скобелеву в дальнейшем недобрую службу, когда народ, по утверждению Гиляровского, видевший в генерале героя, в один присест снес его, но об этом дальше… После установления памятника площадь стала именоваться Скобелевской.
Недолго простоял памятник генералу: в апреле 1918 г. рабочие завода «Серп и молот» (тогда завод Гужона) взобрались на постамент и свергли скульптуру, варварски разбив при этом фигуру всадника. Постамент памятника стали использовать как трибуну, а площадь отныне именовалась Советской.
Со дня Октябрьской революции не прошло и года, а большевики задумались: что бы такое поставить на место генерала Скобелева? И придумали: а соорудим‑ка мы к первой годовщине революции памятник советской конституции. И быстренько изваяли трехгранный столб с прибитыми внизу досками с текстом первой конституции. А вскоре в Москве появилась и своя статуя Свободы, перед обелиском. Автором скульптуры стал Н.А. Андреев, создатель памятника Гоголю на одноименном бульваре. В 1927 г. изображение памятника украсило герб Москвы.
Советская площадь. Художник М. Стриженов. 1927 г.
Почти два десятка лет площадь пребывала в относительном спокойствии, ее покрыли асфальтом. «Советскую площадь асфальтировали, кажется, в 1932 году. В полтора или два дня. По новому способу: клали асфальт прямо на булыжники. Площадь была прекрасна во время работ, особенно ночью (работали без перерыва): много людей, факелы, синий дым, машины. Один из рабочих, пожилой, с седенькой щеголеватой бородкой, работая, явно рисовался перед любопытными, стоявшими у аптеки. Он работал упоенно, точно играл на сцене: щеголевато ворочал лопатой, ухарски закуривал», – писал Е. Зозуля.
В апреле 1941 г. под предлогом опять же реконструкции улицы Горького памятник советской конституции взорвали. Это, наверное, один из немногих случаев того времени, когда снесли памятник не «царям и их
