не имея ни лидеров, ни понимания, что же делать.
Политизированная прослойка столичной публики рванулась на митинги, которые некому было организовывать. Их активность подхлестнули бронетранспортеры и танки, появление которых вызвало бурю негодования еще до того, как прояснились намерения военных и поставленные им задачи. Военная техника ожидалась только в составе карательной экспедиции против демократии. Интеллигенция мечтала пострадать. Но все же бдительно следила за настроениями военных. Чуть что — и толпа бы бросилась врассыпную. Но военные сами были растеряны, вовсе не собираясь давить людей бронетехникой.
19 августа в 11.30 у здания ТАСС уже стояли десять БТР, а офицер сказал журналисту, что при получении приказа придется стрелять. Ко всему прочему, не вышли газеты, а телевидение непрерывно передавало лишь «Лебединое озеро» и постановления ГКЧП. Типографии отказались принять в набор «Московские новости», «Московский комсомолец», «Российскую газету», «Куранты», «Независимую газету». Это подтверждало догадку: дело закручивается всерьез. В нарастание истерии внесли огромный вклад эмоциональные до вздорности заявления руководства России. Еще никто не знал, болен или здоров Горбачев, а действия ГКЧП уже именовались военным переворотом. Ближайшие соратники Ельцина нутром почувствовали, что надо играть ва-банк, не оглядываясь, не рассуждая.
Сначала даже здравый очевидец мог не заметить, что военная техника не имела задачи пройти там, где ее встретит людская масса. Всех обуяли эмоции — до полной неспособности критически взглянуть на происходящее. Страх диктатуры или просто истерическое состояние на время ослепили людей, бросившихся, чтобы любой ценой остановить эту технику, идущую через город посреди потоков гражданского транспорта. Стремление решить здесь и сейчас конкретную задачу отключило у политизированных москвичей способность задать себе вопросы: почему техника пошла не ночью, почему нужно было проводить ее через центр города, почему военные так легко послушались и развернули своим колонны от Манежной площади? Позднее можно было бы спросить и о причинах бесперебойной работы всех основных систем связи и электропитания у противников путча, о полном провале объявленного комендантского часа.
В 12.00 стихийный митинг у здания Моссовета остановил колонну БТР, пытавшуюся пройти в сторону Кремля. Военные не знали, что им делать, и через полчаса развернули свои машины. Примерно в то же время начался немногочисленный митинг на Манежной площади. Мегафоны были слабыми, никто ничего не слышал. Да и выступать было не о чем — никто не имел достоверной информации о происходящем. Выступающие толкались на импровизированной трибуне, торопясь войти в историю. Но это им не удалось. Они так и остались людьми толпы, которую не знали, куда вести и к чему призывать.
Толпы московской интеллигенции искали себе применения, чувствуя значимость момента. Они кричали: «Фашизм не пройдет!», — и призывали отдать под суд членов ГКЧП.
Увидев лидера ЛДП (еще «советской» организации — единственной разрешенной тогда партии помимо КПСС) Жириновского, по слухам поддержавшего ГКЧП, демонстранты обратили его в бегство с криками: «Фашист!».
С утра никто еще не успел устать, и кипящая кровь требовала действия.
Примерно в 12.30 со стороны Большого театра появилась бронетехника. Весь митинг, собравший на Манежной площади несколько тысяч человек, побежал ее останавливать. Поскольку движение транспорта до этого никто не прекращал, нашлось немало водителей, пожелавших запереть въезд на площадь. Техника давить людей и машины приказа не имела и встала намертво. С полчаса командиры думали, что предпринять и, как и в других случаях, решили отступить. После того, как удалось пресечь проход БТР еще и вдоль Александровского Сада, большая часть разросшегося митинга с чувством выполненного долга ушла к Белому Дому. С этого момента Манежная площадь была плотно взята под контроль военными, перекрывшими все подъезды броней и оцеплением. Остановки колонн оказались совершенно бессмысленными, действия митингующих — безумными.
Толпа же, ушедшая к Белому Дому, кружила без дела и оживилась только при появлении колонны военной техники на Новом Арбате. Эта колонна тоже выглядела совершенно беспомощной. Ее остановила вызывающе декоративная баррикада. За баррикадой стояли люди, и головная машина остановилась, словно натолкнувшись на стену. Толпа тут же обтекла несколько машин и попыталась вступить в диалог с военными. Ее сначала отгоняли страшным ревом двигателей, но потом моторы заглушили. Измотанные ночным переходом командиры экипажей в растерянности сидели на броне. По их словам, колонна должна была взять под защиту Белый Дом на набережной, и буйное негодование со стороны толпы воспринималось военными с недоумением.
То же самое творилось и со стороны Кутузовского проспекта. Оттуда чуть раньше подошли несколько танков. В то время как танкисты пытались понять, что делать дальше, ретивые молодые люди заталкивали в гусеницы длинные пруты арматуры. Ощущение игры особенно явно было видно на некотором удалении. Одни делали вид, что наступают, другие — что способны им в этом помешать. Причем игра со стороны «защищавшихся» происходила с искренним вдохновением. «Ребята, — кричали молодые мужчины, перетаскивающие на баррикаду садовую скамейку, — помогайте, а то перед детьми будет стыдно!»
До вечера было еще далеко. К 16.00 «баррикадники» стали разбирать мостовую, но только местами расковыряли ее.
Пронаблюдав все эти события лично, я несколько раз в тот день забегал в Моссовет, чтобы определиться: есть еще в столице советская власть или лидеры ее уже разбежались. Московские депутаты бродили по коридорам и сбивались в кучку в состоянии полной растерянности. Так же, как и уличная толпа, они совершенно не знали, что им делать. Противника как такового не было, сессию созвать было невозможно (большая часть депутатов была в отпусках далеко от столицы), никаких планов на случай чрезвычайных ситуаций не существовало, и даже отдавать приказы было некому.
Собрание депутатов было организовано уже в 11.00, но оно было малолюдным: дело было не только в отсутствии отпускников, но и в том, что особо приближенная к руководству Моссовета часть народных избранников сразу бросилась в Белый Дом, не думая о городе, своих избирателях и своих коллегах. В Моссовете взять руководство на себя было некому. Поэтому депутаты не смогли ни заняться организаторской работой, ни принять какого-либо обращения против ГКЧП. Одно хорошо: кто-то додумался собирать подписи против переворота. Вот только дорого бы это обошлось, если бы «путчисты» играли всерьез и до конца. Если бы они победили, то списки так ничего и не сделавших активистов сопротивления были бы готовы для «компетентных органов». Кстати, в эти дни погибли в огне многие архивы общественных организаций и частных лиц. В страхе за себя и за других люди уничтожали потенциальный компромат: одни боялись ГКЧП, другие — «демократов».
Вместо сессии собрался расширенный Президиум Моссовета, председатель которого застрял в Форосе где-то рядом с заблокированным там Горбачевым. Осторожные члены Президиума принимать
