К чему же хотели придраться враги Христовы, пытаясь Его теперь арестовать? Конечно, они не могли предъявить ему обвинений в нежелании участвовать в восстании; поэтому они, видимо, возвращались к старому — к исцелению Христом расслабленного в день субботний, хотя это исцеление, совершенное в Иерусалиме, предшествовало чудесному насыщению в Галилее, куда Господь беспрепятственно тогда удалился из столицы, сказав иудеям обличительную речь по поводу их ропота на исцеление. И если теперь, по возвращении из Галилеи, Спаситель снова оказался принужденным оправдывать совершенное в субботу исцеление, то, конечно, по той причине, что это событие, как совершенное без свидетелей, вероятно, толковалось Его лживыми врагами в качестве обыкновенного лечения и могло служить для недобросовестных людей предметом обвинения в нарушении субботнего покоя, которое по закону Божию, данному чрез Моисея, каралось смертью (Чис. 1, 33). Спаситель всегда победоносно опровергал попытки Его в нарушении субботы, когда совершал исцеления в этот день и повергал в стыд обвинителей при общем одобрении Его слов народом (Лк. 13, 17; ср.: 14, 4-6). Но в настоящее время, когда стало ясно, что Иисус Христос не сочувствует задуманному восстанию, злоба Синедриона и иерусалимских фанатиков-революционеров достигла такой степени, не имея возможности открыть действительную причину своего ожесточения, опять поднимают дело об исцелении расслабленного; но Господь хорошо разумел, в чем действительная причина их вражды, и потому, сказав еще два слова о законности исцелять в субботу страдальцев (Ин. 7, 22-24) и препобедив новую попытку фарисеев обвинить Его в нарушении закона по делу о женщине, взятой в прелюбодеянии, на другой же день после Своего прихода в Иерусалим снова обращает слово к жаждавшему политической свободы народу иудейскому и говорит ему о той высшей, духовной свободе, которую принес Он на землю Своим учением. В этот день, как и накануне, народ колебался между верою и ожесточением сердца (7, 31; 8, 30). Искреннее слово Спасителя, Его убежденная исповедь о Своем послушании Отцу, Который послал Его, — все это вливало святую веру в сердца слушателей, но они не могли оторвать своих сердец от излюбленной мечты о восстании против римлян под руководством ожидаемого Мессии, об истреблении всех своих врагов и о покорении себе всего мира, основывая эти надежды на ложном толковании 7-й главы пророка Даниила и иных пророчеств. Такое, и только такое, понимание тогдашней настроенности слушателей Христовых поясняет нам уместность и последовательность тех слов утешения, которые простер Господь к этим уверовавшим в Него людям. Слова же эти были такие: “Если пребудете в Слове Моем, то вы истинно Мои ученики и познаете Истину, и Истина сделает вас свободными”.
Раньше о свободе никакой речи не было: Господь отвечает на тайные мысли и желания слушателей. Но ответ этот не понравился толпе. “Ему отвечали: мы семя Авраама и не были рабами никому никогда, как же Ты говоришь: сделаетесь свободными?” Был ли этот вопрос провокационным с целью вызвать Спасителя на упоминание о римском иге, как после вопрос о динарии и оклеветание Христа пред Пилатом в том, будто он называет Себя Царем и не велит платить дань Кесарю (Лк. 23, 2), когда угрожали и самому Пилату доносом на него Кесарю (Ин. 19, 12), или здесь обнаружилась только крайняя ненависть к римскому игу, которого народ не хотел признавать как факт? Возможно, что здесь было то и другое. Юридически еврейский народ, как и большинство народов, влившихся в Римскую империю, имел автономию, которую римское правительство старалось урезывать (Ин. 11, 48), а иудейская революционная теократия старалась расширять (Ин. 18, 30, 31); при таких условиях настроение народных масс бывает раздвоенное: между собою люди плачутся на свое порабощение, но, если им со стороны укажут на их подчиненность, они начинают гордо говорить о своей автономии и о своем равноправии с покорившим их племенем. Так именно чувствовали и говорили еще недавно жители Финляндии о своих отношениях к России. При подобном раздвоенном настроении людей прежде всего отсутствует искренность, и вот, думается, в чем причина того, что Господь как бы неожиданно начинает обличать своих собеседников в сатанинской лживости, называет их сынами лживого диавола и лжецами (8, 55), снова (ср., 6, 49, 50), обещая уверовавшим в Него блаженное бессмертие взамен земного царства (8, 51). Но тогда беседа окончилась только охлаждением народа к Спасителю, а теперь, когда окончательно выяснилось, что Он ни во что ценит политическую свободу и вообще все блага временной жизни человека и народов, Его собеседники, вдвойне раздраженные еще и прямыми укоризнами против себя, берутся уже за камни, чтобы забросать ими Учителя.
В этой беседе, нужно сказать, с особенною ясностью сказалось противопоставление христианской, нравственной свободы свободе политической в словах, которые в большинстве толкований остаются непонятными; но они более чем понятны в нашем изъяснении смысла сей беседы. Вот эти слова: “Раб (каковы суть иудеи) не пребывает в доме вечно: сын пребывает вечно. Итак, если сын освободит вас, то истинно свободны будете” (8, 35, 36). Истинная свобода, противовес мнимой, есть свобода нравственная, христианская, в которой и христианин пребывает вечно, и народ, сохраняя ее, пребудет вечно в доме Отца Небесного вместе с Его Сыном, т.е. в Церкви Христовой, и даже здесь, в земле обетованной, откуда рабы греха, хотя они и семя Авраамово (8, 37), могут быть изгнаны и заменены другим народом или народами, как это и было, согласно другому предсказанию Спасителя (Мф. 21, 43; Лк. 19, 43, 44), и притом именно тогда, когда они надеялись утвердить свободное еврейское царство при Веспасиане и Тите. Понятно, что подобные предостережения вызывали злобу шовинистических революционеров. Однако последовавшее затем исцеление слепорожденного опять пробудило в Него веру, и хотя дальнейшие беседы Христа снова возбудили у иудеев попытку забросать Его камнями, но число верующих умножалось (10, 21, 42), и распря между искателями Царства Небесного и царства земного все усиливалась в народе и даже между фарисеями (Ин. 7, 12; 9, 16; 10, 19).
II
Чудо воскресения Лазаря усилило разделение, а вместе с тем и опасение Синедриона за революционное единодушие дотоле покорного им народа: было чего опасаться. Пока Господь, обесценивая земные надежды Израиля, обещал верующим вечную жизнь только на словах, это не могло увлечь многих, а многих, напротив, отталкивало от Него, как несбыточное обещание (6, 58-60; 8, 52).
Но поразительное чудо воскресения четверодневного мертвеца с такою ясностью подтвердило Христовы обетования вечной жизни верующим в Него и настолько могло удовлетворить их Христовою верою, что они не только исполнились этою верою, как свидетельствует Иоанн (11, 45), но и уготовали Ему торжественную встречу в Иерусалиме, тогда как апостолы убеждали Его не ходить в Иерусалим, но наконец послушали слова Фомы: “Пойдем и мы умрем с Ним” (11, 16). Но этот же народный восторг был причиной смертного приговора над Спасителем в Синедрионе.
К сожалению, толкователи обыкновенно понимают этот приговор в смысле совершенно противоположном его действительному значению. Когда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него, а некоторые из них пошли к фарисеям и сказали им, что сделал Иисус, тогда первосвященники-фарисеи собрали совет и говорили: “Что нам делать? Этот Человек много чудес творит. Если оставим Его так, то все уверуют в Него, — и придут римляне и овладеют и местом нашим и народом” (11, 47-48).
Недальновидные толкователи находят здесь опасение Синедриона пред римлянами в том смысле, будто последние могут принять начинающееся христианское религиозное движение за бунт и окончательно поработить себе Иудею. Но римляне не были так тупы. Они, напротив, старались в лице Пилата спасти Христа от иудейской злобы, зная, “что предали Его из зависти” (Мф. 27, 18). “Разве я иудей?” — спрашивал Христа Пилат в ответ на Его вопрос: “Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что Ты сделал” (Ин. 18, 35). Не того боялся Синедрион, вынося смертный приговор Спасителю, что римляне сочтут христиан за революционеров, а обратного: боялся, что под влиянием Спасителя народ совершенно охладеет к поддерживаемому Синедрионом революционному направлению, перестанет даже вести оппозицию римским захватам и римляне беспрепятственно уничтожат иудейскую автономию и цивилизацию, что не удалось Антиоху Епифану благодаря восстанию маккавеев. Вот почему они, нисколько не подвергая сомнению подлинность чуда над Лазарем и прочих чудес Христовых, готовые признать Его невинность, враги Христовы согласились с роковым приговором Каиафы и “с этого дня положили убить Его” (11, 53). Их именно тревожило умножающаяся вера во Христа. “Первосвященники же положили убить Лазаря, потому что ради него многие из иудеев приходили и веровали во Иисуса” (12, 10. 11), а когда совершился торжественный вход Господень в Иерусалим, “фарисеи говорили между собою: видите ли, что не успеваете ничего? весь мир идет за Ним” (ст. 19). В чем они не успевали? Очевидно в попытках остановить чествование грядущего Господа (Лк. 19, 39) и в подготовке народного восстания. При сем торжественный вход Господа во Иерусалим не только не возбудил никакого беспокойства у римлян, хотя и “потрясеся весь град” (Мф. 21, 10), но он и по существу был совершенно антиреволюционным, мирным, как олицетворение чисто духовной власти, чуждой не только насилия и оружия, но и всякой роскоши в осуществлении слов пророка Захарии (Зах. 9, 9): “Ликуй от радости дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной. Тогда истреблю колесницы у Ефрема и конец в Иерусалиме, и сокрушен будет бранный лук; и Он возвестит мир народам и владычество Его будет от моря до моря и от реки до концов земли.”. Это пророчество, столь явно исполнившееся на царственном входе Господа в Иерусалим (Мф. 21, 5; Ин. 12, 15), было столь же чуждо воинского, революционного духа, как и само предсказанное им событие, и вполне понятно, что враги Христовы, развивавшие вооруженное восстание против римлян, чувствовали, что почва под ними готова поколебаться, и решили во что бы ни стало погубить Спасителя, хотя это было не так-то просто по библейским законам, как мы видели выше.
