На теологическом факультете одного университета шел семинар по Ветхому завету. С заключительным словом выступил профессор — Джонсон, Хансен, Джованелли или Жанно — это не имеет значения, ибо он лицо вымышленное. Но иногда и воображаемое истинно, поэтому мы спокойно можем считать, что все сказанное на этом семинаре говорилось на самом деле.
— Господа, — начал профессор, — в реферате и содокладе нас информировали о находках в пещере у Мертвого моря. Мы выслушали критиков и критиков критиков, и слово «фальсификация» прозвучало не раз. Сейчас не время выносить окончательный приговор, так как пока еще (1948 г.) ни один из текстов в научной литературе не опубликован. Все же мы все, и ученые, и те, кто стремится ими стать, должны помнить, что фальсификация возможна.
За последние сто лет именно область библейских рукописей изобилует примерами такого рода. Так как вы слишком молоды, чтобы быть свидетелями шума, поднятого вокруг них в свое время, я коротко расскажу вам два случая. Они глубоко запали мне в память, ибо, хотя в мои студенческие годы были уже раскрыты, еще долго продолжали затуманивать юные головы. Оговорюсь, что я мог бы привести не два примера, а двадцать, так как пока существует род человеческий, будут существовать и фальсификаторы.
В первом случае речь идет о Синайском кодексе, рукописи Септуагинты V в., которую Константин фон Тишендорф[55] в начале шестидесятых годов прошлого века нашел в монастыре на Синайском полуострове. Вскоре после этого, в сентябре 1862 г., английская газета «Гардиан» опубликовала торжественное заявление некого господина Симонида. Симонид утверждал, что в 1839 г. он по поручению своего дяди сфабриковал рукопись Библии, являвшуюся точнейшим подражанием древним образцам и что именно этой рукописью якобы и был хваленый Синайский кодекс Тишендорфа. Симонид и тогда уже был известен как фальсификатор рукописей, на удочку которого попался даже такой человек, как Диндорф[56]. Кстати, разоблачил Симонида как раз Тишендорф. Как правильно заметил мой лейпцигский коллега профессор Бардтке, курьезность заявления Симонида в том, что он не только поставил под сомнение подлинность Синайского кодекса, но и признался в совершенной им фальсификации.
Если в этом примере речь идет о фальсификации, которая собственно и не была фальсификацией, второй пример ведет нас в совершенно иную область, область настоящего мошенничества.
Главным действующим лицом этой истории был иерусалимский антиквар Шапира. В конце шестидесятых годов прошлого века ему удалось продать прусскому правительству за двадцать тысяч талеров несколько глиняных моавитских сосудов с надписями, которые были похожи на надпись моавнтского царя Меши, найденную в 1863 г. Французский ученый Клермон-Ганно раскрыл обман и даже сумел найти гончаров, которые вылепили и обожгли эти сосуды «тысячелетней давности». Тем самым Шапира был основательно дискредитирован в научном мире.
Тем не менее, когда летом 1883 г. он появился с Лондоне с рукописью, которую хотел продать ни больше ни меньше как за миллион фунтов стерлингов, это произвело сенсацию. Он утверждал, что рукопись содержала части пятой книги Моисея и датировалась, по-видимому, 896 г. до н. э., почему именно 896, а не 902 или не 895 я, к сожалению, не могу вам сказать. Это было известно лишь самому господину Шапира. Несмотря на дурную славу антиквара, в Лондоне пришли в восторг, тем более что Шапира сообщил, что рукопись найдена в пещере у Вади-Моджеб.
Обратите внимание, господа: Вади-Моджеб (библейский Арион) впадает в Мертвое море напротив Эйн-Геди, т. е. на расстоянии сорока километров от кумранской пещеры! Далее Шапира рассказал, что рукопись (как и рукописи Кумрана) была на коже, что ее тоже нашли бедуины и тоже случайно и что она даже — я цитирую дословно — была завернута в темное льняное полотно и набальзамирована, как египетская мумия! Шапира не сказал лишь, что рукопись нашли в сосуде, но, быть может, он просто забыл.
Лишь позднее ученый мир узнал предысторию лондонского предложения. Оказывается, Шапира уже в 1878 г. предлагал свиток известному немецкому профессору Шлоттману, но тот определил, что рукопись поддельная. В 1883 г. Шапира показал свиток знатоку Ветхого завета Герману Штраку в Берлине, который тоже отклонил свиток как фальшивку. В Лейпциге рукопись исследовали Гуте и Эдуард Мейер и в свою очередь решили, что имеют дело с подлогом. Шапира снова отправился в Берлин и предложил свиток на суд целого синклита специалистов: Лепсиуса, Эрмана, Дильмана и других. Приговор гласил: фальсификация. То, что Шапира после всех этих неудач привез свиток в Лондон, доказывает, с моей точки зрения, или что он был безумен не менее, чем бесстыден, или что он верил в подлинность рукописи. Бесспорно одно: Шапира не гнушался подделками (так, в 1870 г. он предложил якобы оригинал Септуагинты), но он же продал Британскому музею и Прусской государственной библиотеке несомненно подлинные и очень ценные рукописи. Следовательно, это сложный случай.
Но вернемся к свитку с текстом Второзакония. В прессе была сенсация, совсем, как сейчас. Газеты что ни день сообщали об успехах в исследовании рукописи, которое проводил выдающийся гебраист того времени — Гинсберг. Это продолжалось три недели, пока в Лондон, привлеченный газетной шумихой, не приехал Клермон-Ганно. Гинсберг хотел показать ему рукопись, Британский музей также был на это согласен, но Шапира протестовал, и так как Англия еще не купила свитка, потому что ждала заключения Гинсберга и других специалистов, французский ученый смог увидеть лишь два маленьких фрагмента, выставленных в Британском музее под стеклом. Он пришел к выводу: фальшивка, изготовленная на внешней стороне свитка Торы, которой при помощи химикатов придан древний вид. Будучи объективным, нельзя не задать себе вопроса, как французу удалось разглядеть сквозь стекло, что свиток подвергся химической обработке. Клермон-Ганно поднял шум в прессе, а тут еще берлинские и лейпцигские ученые сообщили, что еще ранее пришли к такому же выводу, что и он. Несколько месяцев спустя, в марте 1884 г., Шапира застрелился в номере роттердамского отеля. На этом дело Шапира закончилось, хотя многие люди с именем пытались восстановить его честь, в частности поляк Теодор Флиднер. Защитники Шапира ссылались на его ценные исследования по палеографии и библейской археологии.
Надеюсь, вы понимаете, почему я так подробно остановился на этом случае. Я хотел вам показать, во-первых, что, никакая осторожность не излишня, когда кругом слышишь о древних рукописях, а во-вторых, что рано или поздно каждая подделка вскрывается. На сегодня достаточно. Простите, вы что-то хотели сказать, господин доктор?
— Да, господин профессор. Заранее прошу вашего снисхождения, но я вынужден не согласиться с вами в одном существенном пункте. Вы знаете, что я прибыл сюда только в этом семестре, известно вам и то, что в послевоенные годы научные журналы доходят не так быстро, как раньше.
Дело в том, что, кажется, именно эти новые пещерные находки приведут к реабилитации Шапира. Профессор Мансур из Висконсинского университета и профессор Тайхер из Кембриджа твердо убеждены, что Шапира предлагал подлинный свиток. Они ищут эту рукопись, которая в каталоге английско-еврейской выставки 1887 г. значится как собственность некоего мистера Кверича из Лондона.
Они считают, что рукопись, до сих пор не опознанная, находится в каком-нибудь частном собрании или библиотеке и что она датируется не 896 годом, совершенно произвольно придуманным Шапира, а современна кумранским находкам. По их мнению, за это говорит не только географическая близость находок, но и обстоятельства, при которых они были обнаружены. Предположение, что современный фальсификатор, если бы такой и существовал, мог знать о давно забытом деле Шапира и подогнать свои новые свитки под этот образец, на девяносто девять процентов невероятно.
— М-да, — сказал ученый, — весьма вам благодарен, господин доктор, что вы в такой доброжелательной форме показали мне, что я не совсем прав. В течение трех четвертей века специалисты поносили бедного Шапира и перемывали его косточки, а теперь может случиться, что его с блеском оправдают. В этом, господа, вы видите блестящее подтверждение того, что каждый ученый вслед за Сократом может сказать: я знаю лишь, что я ничего не знаю. Мы никогда не сможем остановиться на какой-нибудь окончательной точке зрения, так как познание бесконечно и мы всегда остаемся учениками, даже когда учим других. И как ни больно сознавать, что ты заблуждался — это все же прекрасно, ибо доказывает, что наша наука не мертва. Все течет, все изменяется, господа, как справедливо заметил Гераклит.
Стоял ноябрь 1948 г., когда апрельский номер бюллетеня Американской школы восточных исследований попал в Иерусалим и очутился на столе Ланкестера Хардинга в Департаменте древностей Иордании.
