Для изоляции, раздела, ликвидации Польши имелся старый, классический рецепт, который негласно был заложен в основу уже при заключении договора в Рапалло: Германия и Россия должны действовать против Польши совместно, тогда Польша проиграет. Если Гитлер хотел применить это рецепт, то ему разумеется следовало от многого, что он до того провозглашал, на некоторое время отречься и свою прежнюю внешнеполитическую пропаганду на время поставить с ног на голову. Но собственно, почему бы и нет? Его престиж в Германии был теперь таков, что он мог себе позволить всё; что же до отдельных критиков и потенциальных противников, которых он в Германии еще должен был воспринимать серьезно — старопрусских консерваторов и генералов вермахта — то среди них этот шахматный ход станет даже чрезвычайно популярным (в действительности перед польским военным походом не было ни малейшей военной оппозиции, как за год до того перед чешским кризисом).
От своей старой основной идеи — великого военного похода в Россию — Гитлер естественно ни на мгновение не был готов отказаться. Но к этому можно ведь было вернуться в любое время, если сначала убрать с пути польское препятствие. В данный момент это была главная задача, на решении которой должно быть сконцентрировано всё. И если для этой цели следует привлечь к участию в польской войне Россию и разделить с ней Польшу, то тем самым одним ударом будут убиты три зайца: ликвидирована Польша; Запад будет отпугнут от участия в войне — поскольку против немецко-русской комбинации он не решится выступить; и превентивно Россия будет отделена от Запада — поскольку Запад никогда не простит ей её тайного заговора с Германией и тем самым надежнее останется нейтральным, когда позже Германия выступит в «антибольшевистский крестовый поход».
Известно, что этот расчет не оправдался. Однако это был убедительный расчет, и с точки зрения Гитлера он полностью объясняет пакт со Сталиным в ситуации 1939 года.
Но как с точки зрения Сталина объясняется пакт с Гитлером?
Сталин летом 1939 года совершенно неожиданно находился в выгодном положении: он вдруг снова мог выбирать между Западом и Германией, ведь его расположения искали обе стороны — Запад совершенно открыто, правда с оговорками, Германия пока еще осторожно и недоверчиво, в виде скрытых намеков. Еще осенью 1938 с заключением Мюнхенского соглашения казалось, что становится реальностью старый кошмар Советского Союза — единый фронт капиталистических стран. Теперь же, когда Англией были даны гарантии Польше, этот фронт был разорван, и только от Сталина зависело предотвратить, чтобы он когда-либо снова был создан. Ему нужно было только выбрать, только объединиться с одной из сторон против другой. Пару месяцев Сталин, осторожно зондируя обстановку, держал обе возможности открытыми. Но по здравом размышлении — а Сталин был здравомыслящим человеком — он не мог не прийти к убеждению, что всё говорит за то, что лучше выбрать Германию.
Что Германия нападет на Польшу, было тем незыблемым фактором, с которым следовало считаться: германо-польская война очевидно стояла у ворот, война, которую никто не может предотвратить и которую естественно выиграет Германия. В то, что союз Запада с Россией заставит Германию отказаться от её польского предприятия, Сталин не верил, и вероятно он был в этом прав. Ведь кроме Германии в принципе никто не хотел воевать: Франция так или иначе нет, Англия — нет, поскольку она еще совершенно не была к войне готова, и Россия тоже нет, поскольку она пока еще не ощущала себя готовой к войне с Германией — по крайней мере должен был быть сначала выполнен третий пятилетний план. Разве Гитлер этого не знает? Он не позволит себя одурачить, он нападет на Польшу, подомнет её под себя и через неё надвинется на Россию. Таково было исходное положение, с которым должен был считаться Сталин.
Если он выберет союз с Западом, то в этом случае Россия должна будет воевать — воевать не готовая, не подготовленная, на своей собственной земле (поскольку Польша решительно отказалась впустить русских на свою территорию, даже как союзников) и практически в одиночестве: ибо ничто не говорило за то, что французы отважатся вылезти из своей линии Мажино, а что же касается Англии — ведь у неё совсем нет армии! «Сколько дивизий в случае войны вы сможете высадить на континент?» — спросил Сталин английского представителя на переговорах о заключении союза и получил ответ: «Две немедленно и две несколько позже». — «Вот как!» — и Сталин повторил иронически: «Две немедленно и две несколько позже! А вы знаете, сколько дивизий у Германии?»
Таким образом, вот что предлагали Сталину западные державы: войну в одиночестве, в собственной стране — с их моральной поддержкой и их наилучшими пожеланиями, и более ничего. Что же против этого предлагали немцы?
Для начала, и как самое важное: освобождение от войны — по крайней мере, на первое время. России не потребуется воевать, во всяком случае, не сразу же.
И затем, как вознаграждение всего лишь за нейтралитет, прибыток в территориях, и притом в избытке. Немцы были готовы поделить с Россией «промежуточную Европу», и Россия могла при этом забрать львиную долю — Гитлер в своих предложениях был столь же щедр, как и любой, кто верит, что он вскоре всё вернет назад. Русские могут все, совершенно все забрать, о чем они только смогут подумать: Финляндию, Эстонию, Литву, Восточную Польшу, Бессарабию, иметь полную свободу рук на Балканах — всё за всего лишь нейтралитет. Только Польшу, центральную Польшу, немецкую военную границу с Россией — её конечно же Германия безусловно хотела иметь. Но то, что она сама сможет её взять, в этом и без того нечего было сомневаться. И тем не менее, защитная зона, толстая прослойка земли — этим тоже не следовало пренебрегать, когда Гитлер позже должен будет вернуться к своим прежним замыслам против России, что следовало принимать в расчеты.
И к этому еще добавлялось третье. Будет ли Гитлер настолько скоро в состоянии вернуться к этим замыслам? Войну вести Запад совершенно очевидно теперь не мог и не хотел, но войну объявить — это он мог сделать ради приличия, когда Германия нападет на только что получившую от Запада гарантии Польшу. И тем самым Гитлер наверняка на какое-то время будет отвлечен в сторону Запада. Возможно, война на Западе даже станет длительной; Франция в самозащите вероятно даже чего-то достигнет — никто ведь не знал до лета 1940 года, насколько полностью Франция разоружилась морально. Англия будет медленно усиливаться. На континенте не вечно будут оставаться всего лишь две или четыре английских дивизии. Если война на западе будет затягиваться без решительного исхода, то возможно однажды Россия даже станет играть решающую роль в этой войне.
Но решающей основой всех трех причин всё же было просто то, что Россия с немецким предложением выигрывала пару мирных лет, которые ей всё еще остро были нужны, в то время как предложения Запада почти наверняка означали немедленную войну. Намерение Гитлера ликвидировать Польшу так сказать вбросило войну как мяч на европейское игровое поле, и теперь Восток и Запад занимались тем, что обоюдно разыгрывали этот мяч. «Ты останавливай Гитлера!» — «Нет, ты его останавливай!» Из этого в сути своей состоял весь дипломатический диалог между Россией и Западом летом 1939 года.
Заключением пакта с Гитлером Сталин окончательно забил мяч в ворота Запада. Он верил, что война теперь будет навязана Западу — так, как это хотел сделать Запад в отношении России. Гитлер, в свою очередь, верил, что он вообще сможет избежать войны с Западом.
Как известно, они оба ошиблись. Англия и Франция объявили Германии войну (к разочарованию Гитлера), но военный действия на европейском континенте через три четверти года уже снова закончились (к разочарованию Сталина). Франция не сражалась — ни наступательно, пока германская армия была занята захватом Польши, и даже, по правде сказать, ни оборонительно, когда Германия девять месяцев спустя напала на Францию. А Англия все еще не была готова к сражениям.
Летом 1940 года руки у Гитлера снова были свободны — хотя Англия стойко отвергала (к новому разочарованию Гитлера) признание его континентальных завоеваний и отказывалась заключать мир. Безусловно, Англия была серьезной угрозой, по крайней мере в ближайшие год-два, тем не менее она ни разу не была для Гитлера серьезной помехой. И таким образом он смог уже летом 1940 года вернуться к своей прежней основной идее, бывшей подлинной целью его жизни и стремлений, от которой его за год до этого временно отвлекли упрямство Польши и неразумность Англии: к великому военному походу в Россию.
Уже 2-го июня 1940 года в штаб-квартире группы войск «А» он снова говорил о том, что скоро «его руки наконец будут свободны» для его «великой и подлинной цели: столкновения с большевизмом». 30-го июня на ту же тему Гитлер говорил начальнику Генерального штаба Гальдеру: вероятно, потребуется только лишь «демонстрация», прежде чем Англия даст возможность все силы обратить на Восток. Уже 21 июня он поручил Генеральному штабу «начать заниматься русской проблемой». А 31 июня он держит первую большую речь о грядущей войне с Россией с главнокомандующими родов войск вермахта. В качестве главной цели Гитлер обозначил на этой конференции «уничтожение жизненной силы России», в качестве даты начала военного похода было намечено 15 мая 1941 года (для осеннего военного похода стало уже слишком поздно, зимний же военный поход был исключен).
