После соответствующих консультаций Кузьминскому были выделены определенные средства. Через два года он мне представил в Николаеве сокращенный образец опытной ЗГРЛС. Как лицо, заинтересованное в таком эффективном радиолокационном вооружении, я был назначен председателем государственной комиссии по рассмотрению проекта боевой загоризонтной радиолокационной системы. Во время испытаний того сокращенного образца ЗГРЛС я лично наблюдал, как опытный и еще маломощный локатор обнаруживал пуски наших баллистических ракет из района Читы по полигону на Новой Земле. ЗГРЛС обнаруживала ракеты с очень большой вероятностью, где-то 07 — 0,8. Оставалось совсем немного до единицы, то есть стопроцентного обнаружения. Однако и такая довольно высокая техническая готовность опытного радара не устраивала главного конструктора Франца Кузьминского. Кстати, впоследствии, я его стал называть, как и все ближайшие соратники, Александром Александровичем. Он почему-то не очень любил имя Франц. Так вот Кузьминский, несмотря на явный успех в Николаеве убедительно доказывал, что у опытной аппаратуры есть предел возможностей, а вот на реальном боевом радиолокаторе ему наверняка удастся еще больше повысить вероятность обнаружения баллистических ракет. Такая убежденность главного конструктора в правоте конструкторского решения построения будущей боевой ЗГРЛС привлекала многих. Конечно, это помогло Кузьминскому отстоять проект по созданию боевой загоризонтной системы. Именно отстоять в спорах на различных научно-технических совещаниях, советах, в кабинетах высокопоставленных военных и гражданских чиновников, а не протащить, как указано в статье в газете «Советская Россия».
Этот монолог в начале нашей беседы о трагедии советской боевой системы ЗГРЛС с Юрием Всеволодовичем Вотинце-вым был записан в моем рабочем блокноте. А дальше я, судя по характеру записей в рабочем блокноте, спросил у генерал-полковника разрешение и включил диктофон. Очевидно, мы беседовали не один час. Запись нашего разговора распечатана на двадцати двух страницах. Далее она будет приведена полностью. Однако в моем старом блокноте после первого длинного монолога Вотинцева есть еще довольно любопытные пометки, касающиеся самого Юрия Всеволодовича. Вероятно, перед включением диктофона я задал несколько вопросов, так сказать, не по теме своего визита. Для журналиста было бы непростительной ошибкой побывать в гостях у легендарного в Войсках ПВО страны командующего ПРО, ПКО, СПРН генерала Вотинцева и не расспросить о некоторых подробностях его уникальной жизни. И вот спустя 18 лет в 2007 году, читаю эти свои старые записи и понимаю, что они реально показывают, какой это был человек, так сказать, из какого теста он был слеплен. А главное мог ли он заниматься волюнтаризмом, как писала газета «Советская Россия» в 1990 году, при принятии решения о создании боевой системы ЗГРЛС и выделении на это дело огромных народных средств. Ныне об этом легендарного командующего уже не спросить. Наш мир Юрий Всеволодович Вотинцев покинул в 2005 году. Думается, читателям будет интересно узнать, каким был человеком первый в истории нашего государства и Вооруженных Сил командующий войсками противоракетной и противокосмиче-ской обороны Войск ПВО страны.
— В армии о вас говорят, мол, что вы, Юрий Всеволодович, из казаков, даже внук казачьего атамана. Как можно было с такой биографией в Советской Армии стать генерал-полковником и к тому же командующим самыми засекреченными войсками нашего государства? — примерно такой задал я Во-тинцеву первый вопрос.
— Мой прадед еще во времена царствования Александра II был выбран атаманом части Донского казачьего войска, которое по приказу самодержца была направлена на границу с Китаем для защиты границ России и населения от набегов воинственных банд. Мой пращур вместе со своими однополчанами по-казачьи односумами заложили крепость Верный. В 1921 году она была переименована в Алма-Ату. А в далеком 1867 году Верный стал административным центром Семире-ченского казачьего войска. Мой прадед был геройским казаком и атаманом. Погиб он в одном из сражений на границе, порубленный бандитскими саблями. Он был похоронен по казачьему обычаю в бурке в крепости Верный. Тому есть документальные свидетельства. Но могила прадеда, к сожалению, не сохранилась.
После прадеда казачья булава войска в Верном досталась моему деду подполковнику Семиреченского казачьего войска Дмитрию Вотинцеву. Однако умер он рано в 1897 году. В семье осталось четверо детей. Поэтому мой отец Всеволод Вотинцев за казенный счет был определен на учебу в ташкентский кадетский корпус. Блестяще его закончил в 1911 году и сразу же поступил в Петербургский политехнический институт имени Петра Великого. Студент-политехник еще до 1917 года вступил в партию большевиков. А после октябрьской революции он был направлен в Туркестан для укрепления там советской власти. Он стал председателем Туркестанского исполнительного комитета партии большевиков. Вечером 18 января 1919 года белогвардейцы из подпольной «Туркестанской военной организации», которую материально поддерживали консул США в Ташкенте Тредуэл и другие официальные представители стран Антанты, подняли в Ташкенте вооруженный мятеж. Участником этого мятежа был даже военный комиссар Туркестана бывший царский офицер Осипов. Он под предлогом экстренного совещания вызвал в расположение 2-го Сибирского полка моего отца и многих других ответственных работников правительства республики. Ночью они были убиты.
О царских казаках — моих прадеде и деде уже никто не вспоминал. Я был сыном геройски погибшего за Советскую власть государственного деятеля. По собственному желанию я стал курсантом Ленинградского артиллерийского училища имени Красного Октября. В 1938 году по первому разряду был выпущен лейтенантом и получил назначение командиром взвода в Тбилисское горно-артиллерийское училище. Служил честно. Был награжден орденом «Знак Почета». Потом стал командиром батареи в Пензенском артиллерийско-миномет-ном училище. Возможно, что именно за командирские и педагогические качества меня упорно не хотели отпускать на фронт. В моем личном деле до сих пор находятся 20 рапортов с просьбами отправить в действующую армию. Только в 1942 году я был назначен командиром дивизиона в 295 минометный полк, который формировался в Рыбинске. В дивизионе в основном были солдаты и сержанты после госпиталей. А еще более 130 человек условно-дословно выпущенных из рыбинской тюрьмы. За редким исключением все они имели сроки по 10 и более лет за грабежи, разбои. Но дрались они в тяжелейших боях вместе с остальными товарищами отчаянно. Через полгода судимости были сняты со всех. Почти до самого конца войны был на переднем крае. Дослужился до командующего артиллерией 90-й гвардейской дивизии.
После войны в 1947 году закончил Военную академию имени М.В. Фрунзе. Имел право выбора места службы. Но поехал на Дальний Восток в Приморский военный округ. В 1950 году по приказу командующего войсками округа генерал-полковника Сергея Семеновича Бирюзова, будущего маршала Советского Союза, трагически погибшего на Байконуре, был в служебной командировке в Северной Корее. Видел начало войны между Северной и Южной Кореями, взятие Сеула северокорейскими войсками, бегство американских и южнокорейских войск, массированные бомбардировки авиацией и артиллерией 7-го флота США Северной Кореи, горящий Пхеньян.
В 1955 году я артиллерист окончил Академию Генерального штаба Вооруженных Сил СССР и был назначен заместителем командующего отдельной зенитной ракетной армии по боевой подготовке. На вооружении были новейшие зенитные ракетные комплексы системы С-25 «Беркут». Вместе с командующим особой армией ПВО по противовоздушной обороне Москвы мы стали осваивать новое для нас вооружение. Для меня в тот период, так же было главной задачей форсированными темпами обучить личный состав воинских частей обнаруживать, сопровождать и сбивать любые воздушные цели в небе над столицей. Ведь международная обстановка была очень противоречивой. Например, еще в 1957 году радиолокационная станция дальнего обнаружения. А-100 под Смоленском обнаружила на высоте 20 тысяч метров неизвестную цель. Высотный самолет-нарушитель шел прямым курсом на Москву. После этого происшествия министр обороны СССР маршал Малиновский приказал в особой армии поставить на боевое дежурство зенитные ракеты, снаряженные боевыми частями и заправленные компонентами топлива.
— А верно, что именно вы впервые вывезли советские зенитные ракеты на ноябрьский парад на Красную площадь, — не удержался я от давно интересующего вопроса.
— Было такое, — ответил Вотинцев, — только я не вывозил боевую технику, а был командиром особой ракетной группы на параде. В сентябре 1957 года командующий особой армией генерал-полковник Константин Петрович Казаков, ее еще в войсках называют «Первой конной», огласил мне приказ о назначении начальником особой ракетной группы, которая будет на параде в честь 40-й годовщины революции впервые всему миру демонстрировать советское зенитное ракетное вооружение. Честно скажу, что это не очень меня обрадовало. Честь то большая, но и служебных дел в тот период было невпроворот. Шло боевое слаживание частей нашей особой армии. Неделями наши офицеры не покидали боевых позиций. А тут парад на Красной площади. Чрезвычайно ответственное дело. Предстояло готовить к параду личный состав, боевую технику, которой было довольно много. На парадную площадку на аэродроме на бывшем Ходынском поле были завезены 62 зенитные ракеты со всех Видов Вооруженных Сил СССР. Лично под моим руководством проходили интенсивные тренировки особой ракетной группы по прохождению на Красной площади.
