Но… русские отвыкли сносить подобные выходки. Возмущенный Дмитрий-Фома и епископ Дионисий Суздальский одернули посла: уйми своих головорезов. Сарайка ответил грязными оскорблениями. Русские вздумали татарам указывать! Ну а коли так, сам владыка Дионисий велел ордынцам убираться. Посол вскипел, выстрелил в епископа из лука, но обманулся из-за широких одеяний священника, стрела не задела тела. Зато горожане расхватали колья и дубины. Татар побили, Сарайку определили под замок – подумать о правилах дипломатической вежливости.
Мамай вскипел, выслал отряды, повелел князьям Камской Болгарии напасть на нижегородские земли, жечь и терроризировать мятежников. Но друзья у ордынцев были и в самой Москве. Первое место среди них занимал тысяцкий Василий Вельяминов. Боярин поддерживал самые что ни на есть теплые отношения с приятелями Мамая, генуэзцами и евреями, при нем они чувствовали себя настолько же вольготно, как в Сарае или в Кафе. Через них тысяцкий проворачивал собственные дела. Его доверенным выступал Некомат, купец и проходимец неопределенной национальности. А денежки и драгоценности Вельяминов любил страстно. Дошло даже до того, что на свадьбе великого князя Дмитрия он утащил подарок тестя, золотой пояс. Подменил на похожий, но поплоше и дешевле.
Хотя мог бы и не воровать, он и так был богаче всех бояр. Сыновей женил на княжеских дочках, тешил самолюбие. Причем одному из них подарил тот самый краденый пояс, ничуть не смутился. Поползли нехорошие слухи, но государев дядя считал себя неуязвимым. Слишком большой вес набрал, на нем вся Москва держится! В любом совете голос Вельяминова был третьим после великого князя и митрополита. В преемники себе тысяцкий готовил старшего сына Ивана. Когда отец состарился, Иван с Некоматом уже заправляли Москвой от его имени.
Но Дмитрию Ивановичу и святителю Алексию замашки боярина давно стояли поперек горла. Не забыли про убийство Босоволкова, не остались тайной и последующие махинации. Выходку с поясом государь по-христиански простил, смолчал, но… сколько можно терпеть? Да ведь и избавиться от Вельяминова было не так-то просто. Ордынские вельможи и ростовщики, в свое время заставившие вернуть Вельяминова из ссылки, входили сейчас в окружение Мамая. Как его зацепишь с эдакими заступниками! Но необходимость подстраиваться к Мамаю отходила в прошлое, а в конце 1374 г. Василий Вельяминов преставился.
И тут-то великий князь обнародовал решение, которое они заранее подготовили с митрополитом. Москву ошеломила новость – на должность покойного… не назначен никто. Государь вообще упразднил пост тысяцкого. Часть полномочий взял на себя, часть передал новым чиновникам, московским наместникам. Легко понять, кого эти перемены потрясли сильнее всех. Ивана Вельяминова. Он уже чувствовал себя тысяцким, продолжателем династии: прадеда, деда, отца. Ему принадлежало исключительное положение в государстве – и вдруг отняли! Низвели до уровня одного из бояр! Считай что в грязь окунули!
Но и чужеземные торгаши в Москве засуетились. Слуги великого князя начнут проверять, что им дали законно, что незаконно… Некомат передавал их опасения Ивану, о чем-то шептались без лишних ушей, за закрытыми дверями. Весной 1375 г. Иван Вельяминов и Некомат сбежали. В принципе, боярин был человеком вольным, имел право уйти на службу к любому князю. Но это осуществлялось официально, требовалось объявить об уходе, снять с себя присягу. Сын тысяцкого исчез тайно, никого не известив. Вскоре узнали, что удравшая парочка вынырнула в Твери.
А князя Михаила провалы его авантюр ничему и не научили. Он жил старыми обидами, болезненно пережевывал несбывшиеся грезы. Вельяминов и Некомат пришлись при его дворе очень кстати. Изложили вызревший у них план. Достаточно простой, но до сих пор не приходивший Михаилу в голову: не надо метаться между Литвой и Ордой. Надо идти против Москвы одновременно с Литвой и с Ордой! Беглецы брали на себя договориться с Мамаем, а Михаил должен был еще разок побеспокоить Ольгерда.
Князь заинтересовался и убедился: дело реальное! Ни Литва, ни Орда в обиде не останутся, каждый урвет что-нибудь для себя. Увлекшиеся заговорщики самозабвенно делили шкуру московского медведя. Михаилу – великое княжение, Вельяминову – быть при нем вторым человеком, Некомату и его компаньонам – монополии на меха, воск, мед, торговые концессии. Времени не теряли. Заложили сани, рванули в разные стороны. Князь, меняя по дороге коней, примчался в Вильно. Ольгерд, крупно обжегшись, отнесся к его идеям осторожно. Но неожиданный вариант, объединить усилия с татарами, показался ему любопытным. Пообещал, если и в самом деле это исполнится, он даст войска.
А Вельяминов с Некоматом скакали сквозь степи в ханскую ставку. Сразу кинулись к ордынским и генуэзским воротилам. В деловых кругах обоих хорошо знали, а обещания предоставить монополии на русские богатства, отдать на откуп статьи доходов и промыслы, были очень весомыми аргументами. Путешественникам без малейшей задержки, даже без взяток и подарков, обеспечили аудиенцию у Мамая. Впрочем, у Вельяминова имелись для него «подарки». Он с покойным отцом обретался возле государя, знал самые сокровенные замыслы, слышал разговоры в самом узком кругу. Все выложил перед Мамаем – как Дмитрий Иванович исподволь, на словах не порывая с татарами, нацеливается на независимость.
Мамай был вне себя от ярости. Тут же, не отходя от кассы, объявил, что лишает Дмитрия великокняжеского достоинства, велел выписать ярлык Михаилу. Вельяминов на радостях присвоил себе чин тысяцкого стольного Владимира (такого чина на Руси отродясь не существовало) и остался при ордынском дворе представителем тверского князя. А Некомат с ханским послом Ачи-ходжей сломя голову ринулся в обратную дорогу. Михаил только-только успел вернуться из Литвы, как ему доложили: посланцы уже в Твери. Преподнесли драгоценный ярлык, а к нему особую грамоту. Сам Мамай ласково обращался к князю, заверил, что поможет своему «верному улуснику» против презренного «Митьки».
Вот уж взыграло сердце Михаила! Все исполнялось самым чудесным образом, в непостижимые сроки! Прошло лишь пару месяцев, как сговаривались с неожиданными помощниками, и свершилось! Князь настолько поверил свалившемуся на него счастью, что даже ждать не стал. Мамай за него, Ольгерд за него, чего ждать? 14 июля 1375 г. встретил послов и в этот же день отправил в Москву гонца, объявлял войну. Кликнул ратников седлать коней, грузиться в лодки. Один отряд отчалил по Волге на Углич, второй выступил на Торжок…
Ох, поспешил Михаил Александрович! Потому что и Дмитрий Иванович медлить не стал. Сразу разослал призывы собирать в Волоке-Ламском войска. А удельные князья отреагировали точно так же, как пять лет назад. Это раньше было – кинул хан ярлык, как кость голодным шавкам, и покатились грызться. Теперь ни один из князей не завилял хвостом перед новоявленным Владимирским государем, ни один не кинулся к нему выпрашивать милости. Клятвопреступник, пакостник, сколько раз наводил чужеземцев! В Москву один за другим скакали гонцы, князья дружно осуждали поступок Михаила. А следом за гонцами отовсюду шагали полки.
Нижегородцев привел Дмитрий-Фома, за ним двигались отряды брата, Бориса Городецкого. Стекались со своими князьями ярославцы, белозерцы, ростовцы, моложцы, стародубцы. Сочли нужным примкнуть мелкие властители, не входившие в великое княжество Владимирское, но понявшие, что надо держаться вместе с Москвой – Семен Оболенский, Роман Новосильский, Иван Тарусский. Прибыли с дружинами изгнанники, князья без княжеств – Роман Брянский, Иван Смоленский. Никогда еще с легендарных домонгольских времен не собиралось такого многочисленного воинства! И это уже было не разношерстное феодальное ополчение, где каждый сам по себе. Под началом Дмитрия Ивановича и Владимира Андреевича встала в строй единая армия. Цельная, связанная общим духом и дисциплиной.
Хотя князья вполне могли и не приходить. Даже уважительная причина имелась, ханский ярлык. Отвергли ярлык. Пошли против Мамаевой воли. Пошли не ярославцы, новосильцы и москвичи – сказала свое слово Русь. Впервые за несколько веков! А Тверь противопоставила себя Руси. Поплатилась она жестоко. Первым городом на тверской земле было родовое гнездо Михаила, Микулин. Рать раздавила его походя, между делом. Тем не менее, Михаил не сбежал. Ему нельзя было бежать, ронять авторитет – вот-вот на выручку должны были выступить две сильнейших державы.
Но события раскручивались так стремительно, что Мамай просто не смог вмешаться! В середине июля тверской князь заходился от восторга, целуя полученный ярлык, а 5 августа все силы Руси обложили его столицу. Эти силы росли, на призыв Дмитрия поднялись новгородцы, за четыре дня дошагали до Твери, спешили расплатиться за Торжок. Следом маршировали псковичи. Дмитрий Иванович велел строить два моста через Волгу, город взяли в плотное кольцо. Михаил не удосужился или пожалел сжечь посады, избы разобрали, бревна и хворост навалили приметами к стенам и воротам, подпалили. В нескольких местах укрепления заполыхали, и воины рванули на приступ. Но тверской князь настроил своих ратников и горожан: побежденным будет худо, надо продержаться до подмоги. Отбивались остервенело, ответили вылазкой и отбросили атакующих.
